Как пом несколько времени повисел, то старик, придя, отвязал его и, согнув тайный уд кольцом, обжег на огне и махал им по юрте, приговаривая «уфай», а за ним и все бывшие в юрте то же кричали. Напоследок сожгли реченного пома.
По сгорении пома стали мести юрту, пригребая весь сор к лестнице, из которого каждый камчадал брал помаленьку и относил в лес, усыпая дорогу, по которой на промыслы ходят. В то же время и бабы все на юрту вышли и стали в кучу.
Камчадалы, возвратясь из лесу, кричали, стоя на юрте, четыре раза плеща руками и топая ногами, а после вошли в юрту, а на их места сели бабы и многократно кричали «алулулу».
Между тем юрта истопилась, и оставшиеся головни, по обыкновению, начали выметать, но сидевшие наверху бабы, ухватив оные, обратно в юрту метали и, чтоб мужчинам ни одной головни вон не выбросить, закрыли они дверь или окно рогожами, а по краям их сели сами. Мужчины, взбежав по лестнице, силою двери раскрыли и, выйдя на юрту, баб долой сгоняли, между тем другие головни метать успевали.
Но понеже бабы мужчин числом превосходили, то иные их таскали, иные головни обратно в юрту бросали, чего ради в юрте от дыма и искр и сидеть почти невозможно было: ибо головни, как ракеты, то вверх, то вниз беспрестанно летали, и продолжалось сие веселие их с полчаса. Напоследок бабы попустили головни выбросать, а тех мужиков, которые выбежали их отбивать, до тех пор таскали и мучили, пока они от других, вышедших на помощь, не выручены были.
После объявленной потехи бабы, попев несколько наверху, стали спускаться в юрту, а мужики стояли по обе стороны лестницы фронтом, и каждая сторона домогалась сходящих баб перетащить на свою сторону, отчего происходило между ними сражение; и которая сторона перемогала, та бабу как в полон отводила.
Когда случается, что бабы взяты бывают на противные стороны, то каждая сторона выкупает своих пленников равным числом завоеванных, а ежели одна сторона овладеет бо́льшим числом, так что другой нечем выкупить будет, то оная ходит как бы войною, для их освобождения, при чем немалый бой происходит. Однако при мне так сделалось, что пленниц на обеих сторонах было поровну, чего ради камчадалы и в поход ходить не имели нужды.
По окончании объявленной потехи расклали они небольшой огонь и сожгли тоншич с урилыдачей и по другим местам висевший, а служители принесли по два маленьких голичка и, испекши, мелко на лотке искрошили и поставили у лестницы по правую сторону.
После того пришел старик и перебросал в огонь бо́льшую часть рыбы, приговаривая «та», то есть «возьми», а остатки разделили служители по камчадалам, имеющим у себя маленьких болванчиков, урилыдач называемых. Головни после сего огня вон не мечутся, но перегорают в юрте.
Наконец делили они по себе омег, который остался в мешочках после очищения двойняшных девок. Самое последнее действие их праздника: сходить в лес и поймать маленькую птицу, которая жарится и делится по куску всем камчадалам и которую каждый, надкусив, в огонь бросает.
Сей праздник, по объявлению Стеллера, праздновали камчадалы до прибытия россиян по целому месяцу, начиная с новолуния, что также подает причину думать, что предки их были разумнее, и сие торжество уставлено было не без доброго основания, особливо же что камчадалы и ныне, как из вышеописанного явствует, все в огонь бросают и все обожженное им в праздник почитают за священное.
Ибо как новомесячье, так и священный огонь у многих народов в почтении были, особливо же у еврейского, который, наблюдая в том Божте повеление и отеческое предание, один токмо по потопе не утратил истинного богопочитания, а у прочих, подобно как у камчадалов, следы токмо некоторые остались, впрочем, все приведено в злоупотребление.
Что ж касается до вышеописанного пома, то подобное сему объявляет Лукиан в разговорах своих о капище богини Сирской, где такие ж идолы были деланы и назывались фаллы. Там же упоминается что и евнухи носили женское платье, как камчатские, и хотя таких обстоятельств у других народов по историям, сколько я знаю, не примечается, однако может ли сие употреблено быть к некоему доказательству происхождения народов, оное оставляется на рассуждение искуснейших.
Глава 14. О пирах и забавах камчатских
Пиры у них бывают, когда один острог соседей вздумает потчивать, особливо когда где бывает свадьба или великий какой промысел, а препровождаются наибольше в объедении, в пляске и пении.
В таких случаях хозяева гостей потчивают большими чашами опанги столь довольно, что их рвет по нескольку раз.
Иногда употребляют для веселья и мухомор, известный оный гриб, которым у нас обыкновенно мух морят. Мочат его в кипрейном сусле и пьют оное сусло или и сухие грибы, свернув трубкою, целиком глотают, который способ в большем употреблении.
Первый и обыкновенный знак, по чему усмотреть можно человека, что его мухомор разнимает, дергание членов, которое по прошествии часа или меньше последует, потом пьяные, как в огневой, бредят, и представляются им различные привидения, страшные или веселые, по разности темпераментов: чего ради иные скачут, иные пляшут, иные плачут и в великом ужасе находятся, иным скважины большими дверями и ложка воды морем кажутся.
Но сие о тех разуметь должно, которые чрез меру его употребляют, а которые немного, те чувствуют в себе чрезвычайную легкость, веселье, отвагу и бодрость так, как сказывают о турках, когда они опия наедаются.
Сие примечания достойно, что все, кои мухомор едали, единогласно утверждают, что какие они сумасбродства тогда ни делают, все делают по приказу мухоморову, который ими повелевает невидимо.
Но все действия их столь им вредны, что если бы за ними не было присмотра, то редкий бы оставался вживе. Я о проказах камчатских, каковы они делают, не упомяну, ибо сам их не видывал, и камчадалы сказывают о том неохотно, но может быть, что у них дальних и не бывает, для того что они в него въелись или что не употребляют чрез меру.
Что ж касается до казаков, которые оный едали, то сообщу я некоторые сумасбродства, которые я отчасти сам видел, а отчасти слышал от самых тех, кои их делали, или от других людей, коим не верить нельзя.
Денщику подполковника Мерлина, который был на Камчатке для следствия и розыска, мухомор приказал удавиться, с таким представлением, что все ему дивиться будут. И сие действительно бы учинилось, если бы не сберегли его товарищи.
Другому из тамошних жителей показались ад и ужасная огненная пропасть, в которую надлежало быть низверженным: чего ради по приказу мухомора принужден он был пасть на колени и исповедовать грехи свои, сколько мог вспомнить.
Товарищи его, которых в ясачной избе, где пьяный приносил покаяние, было весьма много, слушали того с великим удовольствием, а ему казалось, что он втайне пред Богом кается о грехах своих. По сей причине подвержен он был нарочитому посмеянию, ибо между тем сказывал то, о чем не всякому знать надлежало.
Некоторый служивый едал, сказывают, мухомор умеренно, когда ему в дальний путь идти надлежало, и таким образом переходил он знатное расстояние без всякого устатка, наконец, наевшись его допьяна, раздавил себе яйца и умер.
Бывший у меня в толмачах большерецкий казачий сын, опоенный мухомором в незнании, разрезал было себе брюхо по приказу мухоморову, отчего насилу его избавить успели, ибо уже в самом замахе руку ему удержали.
Камчадалы и сидячие коряки едят мухомор и тогда, когда убить кого намереваются. Впрочем, у сидячих коряков мухомор в такой чести, что пьяному не дают мочиться на пол, но подставляют посуду и мочу его выпивают, от чего также бесятся, как и те, кои гриб ели: ибо они мухомор получают у камчадалов, а в их сторонах не родится. Умеренное употребление – четыре гриба или меньше, а для пьянства едят до десяти грибов.
Женский пол как не объедается, так не употребляет и мухомора, чего ради все веселье их состоит в разговорах, в пляске и пении.
Пляска, которую мне случилось видеть, происходила таким образом: две бабы, которым плясать надлежало, постлали на полу посреди юрты рогожку и стали одна против другой на коленях, имея в руках по повесму тоншича, и сперва начали поводить плечами и взмахивать руками, припевая в такт тихим голосом, потом час от часу большие телодвижения представляли и громче пели и до тех пор не перестали, пока и из голосу вышли, и из силы выбились.
Мне казалось оное действие странным, диким и противным, но камчадалы смотрели с крайним удовольствием. Таким образом, природные забавы сильны произвесть во всяком некоторое движение, хотя бы другим казались и странными.
Другие роды пляски сообщим мы из описания господина Стеллера, который упоминает о них пространно и обстоятельно, так как и о некоторых песнях их, которые у него и на ноты положены.
Первый род пляски, пишет он, вообще употребителен у курильцев на Лопатке, также и у всех камчадалов, кои морских зверей на байдарах ловят. Оная пляска принята из давних лет от курильцев дальних островов и почитается за пляску мореходов. Казаки называют оную хаюшки, а плясать – хаюшки сказывать, которое происходит от камчатского слова хаюшкукинг. Южные камчадалы называют оную ирскина, а курильцы – римзег.
Сей род пляски состоит в том: десять человек мужчин и женщин, холостых и женатых, становятся в круг в лучшем своем платье, ходят кругом тихо, поднимая одну ногу за другой в такт, один за другим говорит слова так, что когда половина выговорит последние слова, то другая говорит первые, подобно как бы кто стихи по стопам читал.
Употребляемые при том слова все принадлежат до их промысла, и камчадалы хотя их и говорят при пляске, однако большей части не разумеют, ибо иные слова у них курильские. Они их не поют, но выговаривают одним голосом, как, например:
Типсаинку фравантаг ткеани тифрорпа.
(Отчаль байдару, стреляй близко берега.)
Сколь дики помянутые пляски, столь странен крик, при том происходящий, однако они столько от того забавы имеют, что ежели плясать начнут, то до тех пор не перестанут, пока не запыхаются и не обессилеют. Великая честь тому, кто всех перепляшет.