Почему Цезарь перешел Рубикон? Почему Наполеон оголил правый фланг в битве при Аустерлице? Почему Гитлер напал на Россию в 1941 году? Почему спекулянты продавали франки после выборов 1936 года? Почему советское правительство постановило проводить коллективизацию сельского хозяйства в 1930 году? Во всех этих случаях ответ дается в зависимости от постановки цели – завладеть властью в Риме, привлечь левый фланг австрийско-русской армии, разрушить советский режим, извлечь выгоду из девальвации, устранить кулаков и увеличить долю товарного зерна. Цезарь стремился к диктатуре или царству, Наполеон или Гитлер – к победе, спекулянт хотел увеличить прибыль, а русское правительство – собрать продовольственные резервы для снабжения городов. Но последний пример уже показывает недостаточность отношения средства – цель. В крайнем случае можно сказать: «единственная цель – победа», или «единственная цель – выгода». При плановой экономике надо всегда выбирать между различными целями: усиленный рост производства в краткосрочный период мог бы помочь крестьянам-пролетариям, но они были враждебно настроенным классом к советскому режиму и удерживали значительную часть урожая.
Даже когда цель определена, интерпретация никогда не останавливается на единственном рассмотрении средств. А как понять поведение главнокомандующего, если не ясно ни одно из его решений относительно знаний, которыми он располагает, предполагаемых действий противника, расчетов возможностей одного и другого, если не воссоздать организацию армий и технику битв? При переходе от военного искусства к политике сложность увеличивается. Политическое решение, как и военное, объясняется стечением обстоятельств: авантюра Цезаря, Наполеона, Гитлера не раскрывает своего смысла, все расставляющего по местам в едином целом, которое защищает эпоху, нацию и, может быть, цивилизацию.
Небольшое расследование поможет углубиться по трем направлениям, оно содержит три измерения:
1) Определение средств и целей отсылает к знаниям действующего лица и к структуре общества. Цель – всегда только этап к последующей цели. Но даже если в политике власть есть единственная цель, придется уточнить тип власти, к которой стремится человек с амбициями. Методы восхождения к власти при парламентском режиме имеют мало общего с методами, эффективными при тоталитарном режиме. Амбиции Цезаря, Наполеона, Гитлера, каждого с его особенностями, объясняются только кризисом Римской республики, Французской революции и Веймарской республики.
2) Определение ценностей, необходимых для понимания человеческого поведения, потому что это поведение никогда не бывает строго утилитарным. Рациональный расчет спекулянтов характеризует активность, более или менее распространенную в зависимости от цивилизации, которая всегда ограничивается понятием хорошей жизни. Воин или работник, homo politicus или homo conomicus, в равной мере подчиняется религиозным, моральным или привычным верованиям, а их поступки выражают шкалу предпочтений. Общественный режим – это всегда отражение положения относительно космоса, города или Бога. Никакая коллективность не сведет ценности к общему знаменателю, богатству или власти. Авторитет людей или профессий никогда не измерялся исключительно деньгами.
3) Бесполезно определять силы, движущие Наполеоном при Аустерлице, однако вспоминают его болезнь при наступлении на Москву или при Ватерлоо. При рассмотрении неудачи личности, серии поступков исторического персонажа или поведения группы обращаются к состоянию или поступкам, к системе побуждений, являющихся результатом полученного воспитания или жизненного опыта.
Историк предпочтительно углубляется в первое направление, социолог – во второе, антрополог культуры – в третье, но каждый специалист нуждается в поддержке других. Историк должен освободиться от себя самого, сделать усилие, чтобы открыть для себя другого в его изменении. Но такое открытие предполагает некоторое единство между историком и историческими объектом. Если мир, в котором жили люди минувших времен, не имеет ничего общего с тем миром, в котором живу я, если оба этих мира не представляли собой определенного вида абстракции, как вариации на одну и ту же тему, тогда мир другого станет абсолютно чуждым для меня и потеряет всякое значение. Для того чтобы история целиком была понятной для меня, ныне живущие должны обнаружить родственную близость с умершими. Поиск смысла в данный момент анализа соответствует определению абстрактных элементов – побуждений, категорий, типичных ситуаций, символов или ценностей, – которые, являясь составными элементами человеческого сообщества, выполняют условия, необходимые для понимания поступков наблюдателями и исчезнувших цивилизаций историками.
Множество измерений, открытых для понимания, закрепляют не неудачу понимания, но разнообразие реальности. В некотором роде каждый фрагмент истории неисчерпаем. «Каждый человек несет в себе полный набор человеческого поведения». Может быть, только единственная общность при условии полнейшего понимания проявит сущность всех сообществ. Исчерпывающего анализа одной военной кампании было бы достаточно для гения, чтобы понять правила стратегии, изучения единственного города достаточно, чтобы выяснить для себя постоянные признаки всех структур. Но никогда не будет раскрыта тайна самого близкого и самого знакомого существа.
Другое множество появляется внутри каждого из человеческих измерений: установление событий, особая попытка понимания не встречает определенных границ ни в элементарном, ни в глобальном. Исходя из этого, смысл является неоднозначным, неуловимым, другим – по совокупности, которую он представляет.
Решение, принятое Гитлером в конце 1940 года, напасть на Советский Союз объясняется стратегической концепцией – победить Красную армию до того, как Великобритания будет в состоянии высадиться на Западе, политическим намерением – разрушить режим большевиков, привести славян к положению низшей расы и т. д. Такое намерение, в свою очередь, отсылает к интеллектуальному воспитанию Гитлера, к литературе, которую он поверхностно изучал и которая повествует об обстоятельствах конфликтов, происходивших много веков назад между славянами и германцами. Начиная с одного действия, далее продвигаются вглубь европейской истории, не заботясь о долге или обязанности остановиться. На Западе франко-немецкая война 1939 года приведет нас к Верденскому разделу, затем к появлению каролингской империи на развалинах галло-романской империи, а от нее к Римской империи и т. д.
Не больше можно найти и в документах или в непосредственном опыте, лишь исторический атом. Битва была начата тысячами или миллионами бойцов, каждый из которых пережил ее своим образом. Текст договора – физически – это вещь. А поскольку значение – оно множественное, одно значение – для тех, кто договор составлял, и для тех, кто применял, другое, может быть, для противников, которые подписали его с задними противоречивыми мыслями. Совокупность значений не принимается за единое целое, как битва, которую рассматриваю лично я, рассматривает историк или исторический персонаж.
Неопределенное отступление в двух направлениях содержит только исходно неопределенную тему. Человеческий характер событий, исключающий атомы, замкнутые в себе, никогда не навязывает срок расследования, проявляется также в совокупностях, обрисованных в реальности. Историк не собирает пылинки. Элемент и единое целое – это дополняющие понятия. Нет ничего более ошибочного, чем представлять ту тему и эту форму и еще элемент как данное, а единое целое (совокупность) как созданное. Битва при Аустерлице – это единое целое по отношению к действиям гренадера или к атаке кавалерии в центре поля битвы, это – событие по отношению к кампании 1805 года, как последнее – относительно наполеоновских войн.
Нет фундаментальной разницы между битвой при Аустерлице, кампанией 1805 года и наполеоновскими войнами. Могут сказать, что битву при Аустерлице можно охватить одним взглядом или взглядом одного человека, чего нельзя сделать с кампанией 1805 года или с наполеоновскими войнами. Но в таком случае битва на Марне скорее принадлежала бы к той же категории, что и кампания 1805 года, чем к категории битвы при Аустерлице. На самом деле, любое событие имеет отношение к продолжительности и протяженности, точно так же как и совокупность (единое целое). Для того чтобы высвободить основное противодействие, надо, чтобы событие было мгновенным или индивидуальным. Однако оно не является таковым.
Такая однородность исторических реконструкций не исключает различий, которые кажутся отчетливыми, когда их рассматривают в крайних сроках. По мере того как совокупности расширяются, их границы менее заметны и внутреннее единство менее отчетливо. Пространственно-временное единство битвы при Аустерлице, общность интересов между действиями, объединенными под этим названием, были очевидными для современников, такими же они остаются для историка. На высшем уровне единство не было уловлено теми, кто пережил его; связь между элементами является косвенной, неоднозначной. При расширении разрыва между человеческим опытом и восстановлением в представлении историка увеличивается риск произвольного толкования.
Поведение людей внутри армейской среды упорядочено системой организации и дисциплиной, а в случае необходимости – замыслом главнокомандующего. Поведение людей на поле боя связано со столкновениями замыслов: намерениями командующих, определяющих глобальные передвижения, замыслами бойцов, каждый из которых хочет смерти не собственной, а другого. Поведение первого типа исходит из регламентации или законности, которые, в свою очередь, определяются верой или прагматической необходимостью. Поведение второго типа не охватывает только столкновение сабель или обмен снарядами. Они относятся, как конфликты или игры, к типу встречных поведений, но и они тоже, по мнению некоторых, «упорядочены». Битвы редко уклоняются от заключения договора, организация всегда оставляет место для соперничества. Кон