Формулы, которые философия истории вводит в моду, управляют природой людей и примиряют их между собой, отсылают к исходным проблемам экономики и политики. Определенное в политических и экономических терминах «привилегированное положение, которое придает смысл совокупности», смешивается с радикальным решением проблемы сообщества или, кроме того, с концом истории.
Общества никогда не бывают рациональными, где техника, связанная с прикладной наукой, является целесообразной. Культура придает общественной деятельности, институтам – семье, труду, разделению власти и авторитету – бесчисленные формы, соединенные с метафизическими верованиями или обычаями, освященными традициями. Различие между типами феноменов вводится в самые примитивные сообщества с помощью философии наблюдателя, но оно задано виртуально (потенциально), поскольку семья всегда подчиняется строгим и сложным правилам, в которых повседневные привычки никогда не исчезают случайно, а иерархия всегда подтверждается мировой концепцией.
Что касается нравов, разнообразие признается как опытный факт и не рассматривается, как будет определяться привилегированное состояние. Многочисленные формы семьи не осуждают идею естественного права, они обязывают поместить его на такой уровень абстракции, что эмпирически наблюдаемое разнообразие представляется обычным. Последний срок истории будет конкретно определен не положением семьи, но разнообразием, которое не будет противоречить правилам, неотделимым от основного человеколюбия.
Относительные верования в растения, животных и богов, так же как структура семьи и государства, влияют на производительные силы и отношения. Привилегированное положение, которое отметило бы конец экономической авантюры, должно было быть лишено всех «культурных» черт, всего того, что привязывало его к особому коллективному сообществу. Кроме того, настоящая вера повсеместно выражается в историческом языке и смешивается со случайными элементами.
В чем будет состоять это привилегированное положение и как оно могло бы отличаться от абстрактных ценностей, которые осуждают институты, но не представляют определенного институционального порядка?
Новый факт, который побуждает возобновить при рациональном согласии теологическую оценку конца истории, представляет собой технический прогресс. Все философы не вспоминают, по типу Троцкого, тот момент будущего, когда будет в такой степени царствовать изобилие, что проблема распределения решится сама собой, а также хорошее воспитание и уверенность в завтрашнем дне будут достаточны для ограничения с каждого взимания денежных средств. Но все должны представлять себе, что развитие науки и средств производства изменит одну из основных характеристик существования: коллективное благосостояние позволит дать одному, не забирая у другого. Кроме того, бедность большого количества людей не станет условием утонченной жизни некоторых. Человечество, в понимании лучших его представителей, не помешает существованию человечества для всех.
Изобилие не является недоcтижимым или абсурдным. Экономический прогресс, такой, каким его наблюдают на протяжении двух или трех веков, приблизительно измеряется ростом производительности. За один час работы рабочий производит все возрастающее количество благ. Такой прогресс является самым быстрым в перерабатывающей промышленности, менее быстрорастущим в сфере обслуживания (транспорт, торговля, обслуживание). В сырьевом секторе, кажется, с определенного момента он должен замедляться в своем развитии, если по крайней мере признать, что в сельском хозяйстве действует закон понижения производительности. Следовательно, изобилие требует ограничения роста населения. Предположим, что рост населения стабилизировался, а сельскохозяйственная продукция отвечает всем требованиям: изобилие еще потребует, чтобы были удовлетворены все пожелания доступа к промышленным товарам. Многие попытаются заметить, что эти желания по природе своей безграничны. Но предположим, что они неправы и возможно достигнуть насыщения второстепенных потребностей. В этом случае понятие желаний, по природе безграничных, должно быть отнесено к сфере обслуживания: но как могут быть удовлетворены желания в этой сфере, поскольку сюда же относится и досуг?
Но, даже умножая гипотезы – стабильность населения, насыщение вторичных потребностей, – проклятие труда еще не будет устранено. И надо будет разделить необходимую работу и равномерно распределить доходы, которые вопреки предметам роскоши остаются неравными.
Вернемся на землю, в реальность. Удовлетворение первичных потребностей и части вторичных не произошло ни в одном исторически известном обществе. Но в Соединенных Штатах эта цель уже не за историческим горизонтом. В этой стране, действительно, на одного жителя приходится намного больше обрабатываемой земли, чем в других странах: там малонаселенность облегчает приближение относительного изобилия. Американский опыт дает некоторую надежду на предвосхищение.
Кроме изобретений, настоящее время представляют революционеры, или атомная катастрофа, технический прогресс всем обещает обеспечить условия достойной жизни и поэтому возможность участвовать в культуре. И пусть химики «готовят» еду, а физики – заменители сырья, пусть электронные машины заменяют контролеров машин: такое обогащение будет не менее замечательным. Достижения, реализованные на заводах, помогут исключить рабство и тяжелый труд индустриального общества: таким, как его наблюдают в ХХ веке, экономический прогресс в передовых странах требует пропорционально больше служащих, чем рабочих. И общество служащих далеко не всегда примиряется с самим собой.
Стабильное состояние, о котором вспоминают некоторые социологи[64] постепенно выражает последний срок экономического прогресса таким, каким его представляют в результате современного опыта. Они не изменят суть «экономической проблемы», стоящей перед коллективными сообществами: необходимость вычесть у работников часть продукта их труда для вложения в производство, необходимость распределения должностей, в неравной степени заинтересованных и вознаграждаемых, необходимость поддерживать строгую дисциплину и уважение к технобюрократической иерархии. Углубляясь все дальше в утопию, надо понимать, что доля ручного труда будет уменьшаться, но что каждый будет проводить часть своего трудового дня или жизни на заводах. Таким образом, мы преодолеем границы исторического горизонта, не преодолев пределов человеческих возможностей. Но даже в этой крайней гипотезе некоторые требования, которым подчиняется сегодня экономическая жизнь, будут смягчены (в стабильном состоянии), речь больше не идет об ускорении увеличения производительности, но только о том, чтобы поддержать достигнутый уровень, но никакие требования не будут устранены.
В отличие от того, что происходило бы в режиме полного изобилия, «экономическая проблема» никогда не будет решена полностью. Доходы будут распределяться в денежном выражении, но не в виде груды добра, вознаграждение будет учитывать потребности, но некоторая премия за высокую производительность останется необходимой. К технико-интеллектуальному образованию будут допущены многие, но всегда будет существовать неравенство между людьми, зависящее от их способностей, должностей, которые они будут занимать в трудовом коллективе.
Стабильное состояние не приведет к радикальному решению «политической проблемы», которая сводится к примирению между равенством людей как таковых и неравенством их ролевых функций в сообществе. Отныне главная задача не будет отличаться от той, какая стоит на повестке дня сегодня: добиться меньшего, зная о большем, не испытывая принуждения и не теряя своего достоинства. Смягчение соперничества между людьми и группами для распределения национального дохода поможет отказаться от битв, вызванных их жадностью. Опыт тоже будет учитываться: требования неудовлетворенных своим благосостоянием часто бывают самыми горячими. Люди сражаются за роскошь, за власть или за идею с такой же страстью, как и за деньги. А их интересы примиряет не философия.
Если этим будет обеспечено надежное существование всех и каждого, коллективные сообщества больше не будут казаться предприятиями по эксплуатации, всегда находящимися под угрозой со стороны их соперников. Неравенства уровней жизни между нациями – признанный факт ХХ века – практически исчезнут. Но будут ли вырыты пограничные столбы? И почувствуют ли народы себя братьями? Теперь надо привязаться ко второй гипотезе, человечество больше не разделено на суверенные, но мирные нации благодаря аннулированию государств или приходу к власти всеобщей империи. Эта гипотеза не вытекает из первой, гипотезы абсолютного или относительного изобилия. Вражда между племенами, нациями или империями была в разной форме связана с враждой классов, хотя она не была простым выражением классов. Расовая ненависть переживет различия классов. Коллективные сообщества не перестанут сталкиваться друг с другом до тех пор, пока им не будет безразлична надежда на хорошую добычу. Желание власти не менее первобытное, чем стремление к богатству.
Было задумано «радикальное решение» политической проблемы как радикальное решение проблемы экономической. Можно даже снова найти эквивалент различия между «стабильным состоянием» и «абсолютным изобилием». При стабильном политическом состоянии внутри коллективов все будут участвовать в жизни городов, правители будут управлять, не прибегая к силе, а граждане станут подчиняться, не испытывая унижения. В результате мира между коллективными сообществами потеряют свою значимость границы и будут гарантированы права личности. А за абсолютное изобилие будет отвечать универсальность государства и однородность граждан, понятия, которые не являются противоречивыми, но которые находятся за пределами исторического горизонта. Они предполагают коренные изменения основных особенностей жизни в коллективе.
Технический прогресс зависит от развития науки, то есть от разума в применении к изучению природы. Он не приведет к относительному изобилию, если к этому мысленно не присоединить постоянство населения, то самое, что подразумевает преобладание разума над инстинктом. Технический прогресс не будет гарантировать мир ни между индивидуумами, ни между классами, ни между нациями, если мы не будем иметь в виду разнообразное взаимное узнавание людей в самой основе коллективного сообщества и их социальном разнообразии, другими словами, господстве разума у всех и каждого при попытке мятежа и насилия. Человечество на этой земле никогда не примирится с самим собой до тех пор, пока роскошь некоторых оскорбляет бедность очень многих, почти всех. Но увеличение ресурсов и уменьшение неравенства оставляют людей и общества похожими на самих себя, н