Удивительно, но несколько кадетов поставили и на Рин. Как только стало известно, что ее тренирует Цзян, она привлекла немалое внимание. Сыграло роль и то, что во всех остальных предметах она наступала на пятки Катаю.
Но главным претендентом этого года был Нэчжа.
— Цзюнь говорит, он его лучший студент со времен Алтана, — сказал Катай, ковыряясь в тарелке. — Не перестает его нахваливать. Ты бы только видела, как он вчера уложил Нохая. Он силен.
В начале года Нэчжа был изящным красавчиком, но с тех пор нарастил огромную мускулатуру. Он отказался от дурацких длинных волос в пользу по-военному короткой стрижки, как у Алтана. В отличие от всех остальных он уже выглядел так, будто носит форму ополчения.
Он также заслужил репутацию человека, который сначала бьет и только потом думает. За семестр он нанес увечья восьми спарринг-партнерам, каждый последующий «несчастный случай» становился все серьезнее.
Но конечно, Цзюнь никогда его не наказывал, во всяком случае, как Нэчжа того заслуживал. С какой стати применять какие-то приземленные правила к сыну наместника провинции Дракон?
С приближением дня экзаменов в библиотеке установилась мрачная тишина. Лишь яростно шуршали по бумаге кисти, пока первокурсники пытались запомнить уроки за весь год. Занимался каждый сам по себе, чтобы не дать партнеру по учебе преимущества.
Но Катай, который не нуждался в повторении лекций, помогал Рин чисто от скуки.
— Восемнадцатое наставление Сунь-цзы.
Катай даже не заглядывал в текст. «Искусство войны» он с первого же прочтения запомнил наизусть. Рин убила бы за такой талант.
Рин сосредоточенно закатила глаза. Она знала, что глупо выглядит, но голова поплыла, а таким способом Рин боролась с головокружением. Ей было и ужасно холодно, и жарко одновременно. Она уже три дня не спала. Ей хотелось только рухнуть на кровать, но час зубрежки был ценнее, чем час сна.
— Это не из «Семи принципов»? Да? Нет. Ладно: «Всегда приводи планы в соответствие с обстоятельствами».
Катай покачал головой.
— Это семнадцатое.
Рин громко выругалась и потерла лоб кулаком.
— Интересно, каково это? — пробормотал Катай. — В смысле, попытаться что-то запомнить. Наверное, страшно тяжело.
— Я убью тебя вот этой кистью, — проворчала Рин.
— В приложениях Сунь-цзы говорит о том, почему мягкость — это плохое оружие. Ты что, не читала дополнительную литературу?
— Тише! — рявкнула Венка из-за соседнего стола.
Катай повернулся, чтобы Венка не видела его лицо, и ухмыльнулся.
— Намек, — прошептал он. — Менда в храме.
Рин стиснула зубы и зажмурилась. Ну конечно!
— «Война всегда основана на обмане».
При подготовке к турниру весь курс принял Восемнадцатое наставление за руководство к действию. В свободное время студенты больше не пользовались общими комнатами для тренировок. Все вдруг перестали бахвалиться наследственными техниками. Даже Нэчжа прекратил устраивать ежевечерние представления.
— Так бывает каждый год, — сказал Рабан. — Честно говоря, выглядит довольно глупо. Как будто у человека вашего возраста можно позаимствовать какую-то технику.
Глупо или нет, но курс охватила паранойя. Каждого обвиняли в том, что он прячет в рукаве оружие, даже тех, кто никогда не обладал наследственной техникой, подозревали в том, что они просто ее скрывают.
Как-то вечером Нян призналась Рин, что на самом деле Катай — наследник давно забытого Кулака северного ветра, боевой техники, позволяющей вывести соперника из строя, прикоснувшись к определенным точкам.
— Я сам приложил руку к распространению этой сплетни, — признался Катай, когда Рин спросила его об этом. — Сунь-цзы называет это психологической войной.
— Сунь-цзы назвал бы это дерьмом собачьим, — фыркнула Рин.
Первокурсникам не разрешалось тренироваться после отбоя, так что подготовка превратилась в соревнование — кто найдет самый изобретательный способ обмануть наставников. Кадеты, конечно же, бдительно патрулировали территорию после отбоя и ловили нарушающих режим студентов. Нохай рассказал, что в мужском общежитии наткнулся на целый список студентов-нарушителей.
— Им наверняка это нравится, — пробормотала Рин.
— А как же иначе, — согласился Катай. — Они следят за тем, как мы мучаемся, в точности так же, как в свое время они. В следующем году мы будем вести себя не менее отвратительно.
Без какого-либо сочувствия кадеты воспользовались тревожным состоянием первого курса для создания процветающего рынка услуг «помощи в учебе». Рин рассмеялась, когда Нян вернулась в комнату с куском, по ее мнению, коры столетней ивы.
— Это корень женьшеня, — со смехом объявила Рин и взвесила сморщенный корень в руке. — Для чая неплох.
— Откуда ты знаешь? — пришла в смятение Нян. — Я заплатила за это двадцать медяков!
— Дома мы постоянно выкапывали корни женьшеня на заднем дворе, — сказала Рин. — Положи их на солнце, и сможешь продать тем, кто хочет улучшить потенцию. Толку от корня никакого, но они чувствуют себя лучше. А еще мы продавали муку под видом рогов носорога. Наверняка кадеты и муку продают.
Венка, которую несколько дней назад Рин застукала прячущей под подушку склянку с порошком, закашлялась и отвернулась.
А еще кадеты продавали первокурсникам информацию. Большинство торговало фальшивыми ответами на вопросы экзамена, другие предлагали списки вопросов, выглядящие весьма правдоподобно, но до Испытаний их подлинность никак нельзя было проверить. Хуже всех были кадеты, которые лишь притворялись продавцами, чтобы выявить первокурсников, пытающихся смухлевать на экзамене.
Менда, парнишка из провинции Лошадь, решил после занятий встретиться с кадетом в храме на четвертом ярусе для покупки списка вопросов к экзамену Цзимы. Рин не знала, каким образом кадет это устроил, но в тот самый вечер Цзима медитировала в этом храме.
На следующий день все заметили отсутствие Менды.
В столовой теперь установилась сдержанная тишина. Все ели с книгами перед носом. Если кто и осмеливался начать разговор, остальные быстро и грубо его затыкали. В скором времени они превратились в жалких существ.
— Иногда мне кажется, что это не лучше резни на Спире, — весело сказал Катай. — Но потом я понимаю, что нет. Не может быть ничего хуже геноцида целого народа. Но все это тоже паршиво.
— Заткнись, Катай.
Рин продолжала в одиночестве заниматься в саду. Она больше не видела Цзяна, но это не имело значения — наставникам запрещалось готовить студентов к турниру, хотя Рин подозревала, что Цзюнь по-прежнему дает советы Нэчже.
Однажды, приближаясь к садовой калитке, она услышала шаги. Внутри кто-то был.
Поначалу она понадеялась, что это Цзян, но когда открыла калитку, то увидела худого и изящного человека с иссиня-черными волосами.
Она не сразу сообразила, кто это.
Алтан. Она прервала тренировку Алтана Тренсина.
Он орудовал трезубцем. Нет, не просто орудовал, а обращался с ним, как с близким другом, размахивая в воздухе словно лентой. Трезубец был одновременно и продолжением рук Алтана, и его партнером по танцу.
Рин следовало уйти, найти другое место для тренировки, но она не сумела совладать с любопытством. Просто не могла отвернуться. Издалека он был потрясающе красив. Вблизи действовал гипнотически.
На звук ее шагов Алтан повернулся и, увидев ее, замер.
— Прости, — выдавила она. — Я не знала, что ты…
— Это сад академии, — нейтральным тоном ответил он. — Не уходи из-за меня.
Голос звучал мрачнее, чем она предполагала. Рин представляла резкий, лающий тон, соответствующий жестокому поведению на ринге, но голос Алтана был на удивление мелодичным, мягким и глубоким.
Его зрачки были странно сужены. Рин не могла понять — может, это от освещения в саду, но его глаза не выглядели красными. Скорее карими, как у нее.
— Раньше я никогда не видела эту фигуру, — пробормотала Рин.
Алтан поднял брови. Рин немедленно пожалела, что открыла рот. Зачем она это сказала? Зачем она вообще существует на свете? Ей хотелось рассыпаться в пыль и улететь с ветром.
Но Алтан выглядел удивленным, а не раздраженным.
— Пробудешь рядом с Цзяном достаточно долго, и выучишь кучу секретных фигур.
Он перенес вес на ногу, а руки плавно отвел к другому боку.
Рин покраснела. Она чувствовала себя неуклюжей и огромной, как будто заняла принадлежащее Алтану пространство, хотя и стояла на другой стороне сада.
— Наставник Цзян не говорил, что кто-то еще любит сюда приходить.
— Цзян о многом любит забывать, — склонил голову Алтан. — А ты, видимо, выдающаяся ученица, раз заинтересовала Цзяна.
Неужели в его голосе прозвучала обида или Рин это почудилось?
И тогда она вспомнила, что Цзян отозвал у Алтана свое приглашение, стоило тому выбрать Наследие. Она задумалась, что произошло и задевает ли это Алтана до сих пор.
— Я украла книгу из библиотеки, — выдавила она. — Он посчитал это забавным.
Почему она еще говорит? Почему до сих пор здесь?
Уголок губ Алтана поднялся в потрясающе привлекательной улыбке, и сердце Рин лихорадочно заколотилось.
— Да ты бунтовщица.
Она вспыхнула, но Алтан уже отвернулся, чтобы завершить фигуру.
— Я мешаю тебе тренироваться, — сказала она.
— Нет, я… Я прихожу сюда поразмышлять. Но если ты здесь…
— Извини. Я могу уйти.
— Нет, ничего страшного.
Рин не знала, что ответить.
— Я собиралась… то есть, я просто… До свидания.
Она быстро ретировалась. Алтан смолчал.
Затворив за собой калитку сада, Рин накрыла лицо руками и застонала.
— Есть ли в сражении место мягкости? — спросил Ирцзах. Это был его седьмой вопрос.
Рин успешно ответила уже на шесть, а наставник мог задать максимум семь, и если она справится с этим, то сдаст экзамен. А ответ она знала, взяла его из Двадцать второго наставления Сунь-цзы.
Она вскинула подбородок и ответила громко и четко: