— Я найду рикшу, — предложила Рин, встретившись с Катаем у ворот академии.
— А зачем нам рикша? — удивился Катай.
— А как же мы туда доберемся? — нахмурилась Рин.
Катай уже собрался ответить, как у ворот остановился огромный, запряженный лошадьми экипаж. Возница, дородный человек в бордовой с золотом рубахе, спрыгнул с облучка и низко поклонился Катаю:
— Господин Чен.
Он уставился на Рин, словно решая, следует ли поклониться и ей, но ограничился небрежным кивком.
— Спасибо, Мерчи.
Катай отдал слуге сумки и помог Рин сесть в экипаж.
— Тебе удобно?
— Еще как.
Из экипажа они наблюдали почти весь город, раскинувшийся в долине внизу: спиральные пагоды административного квартала поднимались над тонким покрывалом тумана, белые дома с изогнутыми черепичными крышами, облепившие склоны, изгибающиеся каменные стены переулков, ведущих к центру города.
Внутри затененного экипажа Рин чувствовала себя изолированной от грязных улиц. Чистой. Впервые со дня прибытия в Синегард она чувствовала, что ее место здесь. Она прислонилась к боковой стенке и наслаждалась теплым летним ветерком, обдувающим лицо. Она давно уже так не отдыхала.
— Когда вернешься, мы подробно обсудим, что с тобой случилось, — сказал Цзян. — Но твой разум пострадал от очень специфической травмы. Сейчас тебе нужно отдыхать. Пусть этот опыт созреет. И твой разум исцелится.
Катай тактично не стал спрашивать, что произошло. Рин была ему за это благодарна.
Мерчи быстро вез их вниз. Около часа они ехали по главной улице города, а потом свернули влево, на дорогу, ведущую в Нефритовый квартал.
Год назад, когда Рин прибыла в Синегард, она вместе с учителем Фейриком ехала через рабочий район с дешевыми трактирами и игорными домами на каждом углу. Ежедневно навещая вдову Маун, она шла через самые шумные, грязные и вонючие части города. До сих пор для нее Синегард мало чем отличался от Тикани, только более шумный и скученный.
Теперь же из экипажа семьи Чен она видела все великолепие Синегарда. Дороги Нефритового квартала недавно замостили, они сверкали так, будто их начисто отмыли только утром. Никаких деревянных хибар, никаких канав, куда выливают ночные горшки. Она не увидела ворчащих женщин, готовящих хлеб и булочки на уличных жаровнях, потому что не могут позволить себе очаг в доме. И никаких нищих.
Эта тишина ее нервировала. Тикани всегда бурлил — нищие собирали мусор, чтобы потом разобрать и продать, старики сидели на крыльце, курили или играли в маджонг, малыши в рубашках, не прикрывающих ягодицы, бродили по улицам в сопровождении сгорбленных бабушек, готовых их подхватить в случае чего.
Здесь ничего этого не было. Нефритовый квартал состоял из чистеньких заборчиков и огороженных садов. Не считая их экипажа, улицы были пусты.
Мерчи остановил экипаж перед воротами. Они с грохотом отворились. Внутри квадратом стояли четыре вытянутых здания, между ними находился огромный сад. Ко входу бросились несколько белых крохотных собачек с чистейшими, как и плиты дорожки, лапами.
Катай вскрикнул, выбрался из экипажа и опустился на колени. Собаки прыгнули на него, радостно виляя хвостами.
— Этого зовут Дракон-император. — Он почесал псу горло. — Все названы в честь великих правителей.
— А который Красный император? — спросила Рин.
— Тот, который сейчас помочится тебе на ногу, если не отойдешь.
Экономкой была пухлая низкая женщина с веснушками и обветренной кожей, ее звали Лан. Говорила она доброжелательным девичьим голосом, совсем не совпадающим с морщинистым лицом. Синегардский акцент был так силен, что даже после нескольких месяцев практики с вдовой Маун Рин понимала ее с трудом.
— Что ты хочешь поесть? Я приготовлю что угодно. Я знаю кухню двенадцати провинций. Кроме провинции Обезьяна. Там слишком много перца. Это вредно для тебя. А еще я не готовлю вонючий тофу. Единственное ограничение — в продуктах, которые есть на рынке, но почти все я могу купить в лавке с импортными товарами. Что ты любишь? Омар? Водяной орех? Только скажи, я приготовлю.
Привыкшая к непритязательной пище академии Рин не нашлась, что ответить. Как объяснить, что она просто не знает всех перечисленных Лан кушаний? В Тикани Фаны обожали блюдо под названием «что бог послал», состряпанное из того, что оставалось в лавке, обычно это были яичница и лапша.
— Я хочу суп «Семь сокровищ», — вмешался Катай, предоставив Рин гадать, что это. — И «Голову льва».
Рин вытаращила глаза.
— Что-что?
— Сама увидишь, — заулыбался Катай.
— Ты могла бы не выглядеть такой ошарашенной селянкой, — сказал Катай, когда Лан принесла им перепелок и перепелиные яйца, суп из акульих плавников, поданный в черепашьем панцире, и свиные потроха. — Это просто еда.
Но «просто еда» — это рисовая похлебка. Или овощи. Кусок рыбы, свинины или курицы, если повезет.
На столе не было «просто еды».
Суп «Семь сокровищ» оказался восхитительным сладким бульоном на основе красных фиников, каштанов в меду, семян лотоса и еще четырех ингредиентов, которых Рин не опознала. «Голова льва», как она с облегчением обнаружила, была не львиной головой, а вареными мясными шариками с мукой, разложенными на полосках белого тофу.
— Но я и есть ошарашенная селянка, Катай. — Рин тщетно пыталась подцепить палочками перепелиное яйцо. В конце концов она сдалась и взяла его пальцами. — И ты все время ешь вот так?
Катай покраснел.
— Ты привыкнешь. В первую неделю в школе мне пришлось несладко. Столовая в академии ужасна.
Трудно было не позавидовать Катаю. Его ванная была больше, чем тесная спальня, которую Рин делила с Кесеги. Библиотека в поместье могла бы посоперничать с архивом Синегарда. Катай мог просто заменить любую вещь. Если он пачкал туфли, то выбрасывал их. Если порвал рубаху, то получал новую, сшитую у портного под его рост и размер.
Катай провел детство в роскоши, занимаясь лишь подготовкой к кэцзюй. Для него экзамены в Синегард были приятным сюрпризом, подтверждением избранного пути.
— Где твой отец? — спросила Рин.
Отец Катая служил министром обороны у самой императрицы. Рин чувствовала облегчение оттого, что не пришлось с ним встречаться, при одной мысли об этом ей становилось жутко, но все равно было любопытно. Похож ли он на постаревшего Катая? С кудрявыми волосами, такой же умный и куда более могущественный?
Китай скривился.
— Встречи совета обороны. Этого незаметно, но город в состоянии готовности. Всю неделю городская стража бдит на посту. Нам не нужно очередное происшествие с «Оперой».
— Я слышала, что «Оперы красной джонки» больше не существует, — сказала Рин.
— В основном. Но движение нельзя уничтожить. Какие-то религиозные фанатики хотят убить императрицу. — Катай насадил на палочку кусок тофу. — Отец будет во дворце, пока не уляжется суета. Он лично несет ответственность за безопасность императрицы. Если что-то пойдет не так, он лишится головы.
— И он не обеспокоен?
— Не особо. Он занимается этим много лет, все будет в порядке. А кроме того, императрица и сама владеет боевыми искусствами, ее не так-то просто убить.
Катай поведал несколько историй, которые рассказывал ему о службе во дворце отец, о забавных происшествиях с императрицей и двенадцатью наместниками, о придворных сплетнях и провинциальной политике.
Рин завороженно слушала. Каково это — расти, зная, что твой отец правая рука императрицы? Какое большое значение имеет то, где довелось родиться. В другом мире она могла бы вырасти в таком же поместье, где получала бы все, что только пожелает. В другом мире она могла бы родиться среди власть имущих.
Спала Рин в огромной комнате, выделенной лишь для нее. Она так долго и крепко не спала со дня поступления в Синегард. Как будто ее тело отключилось после многих месяцев издевательств над ним. Проснувшись, она чувствовала себя лучше и мыслила яснее, чем в течение всех этих месяцев.
После неторопливого завтрака, состоящего из сладкой похлебки и острых гусиных яиц, Катай и Рин отправились на городской рынок.
С самого приезда в Синегард с учителем Фейриком Рин не бывала в центре города. Вдова Маун жила в другой стороне, а расписание занятий не оставляло времени для самостоятельного исследования Синегарда.
В прошлом году ей казалось, что рынок переполнен. Но нет, пик активности приходился на Летний фестиваль, весь город словно взорвался. Повсюду в переулках стояли тележки уличных продавцов, так что покупателям приходилось двигаться гуськом. Но это было нечто. Да. Ряды жемчужных ожерелий и нефритовых браслетов. Лотки с гладкими камнями размером с яйцо, на которых проступали буквы, а то и целые поэмы, стоило опустить их в воду. Мастера-каллиграфы писали имена на гигантских веерах, размахивая кистями с черными чернилами с аккуратностью и смелостью мечника.
— А это что?
Рин остановилась перед полкой с крохотными деревянными статуэтками мальчиков-толстяков. Рубахи мальчиков были спущены, обнажая гениталии. Рин поразилась, как можно продавать такую непристойность.
— А, это мои любимые, — ответил Катай.
В качестве объяснения продавец взял чайник и облил статуи водой. Когда они стали мокрыми, глина потемнела. Вода полилась с их причиндалов, как струйка мочи.
Рин засмеялась.
— И почем они?
— Четыре серебряные монеты за штуку. Отдам двух за семь.
Рин побледнела. От денег, которые поменял для нее учитель Фейрик, осталась лишь одна императорская серебряная монета и горсть медяков. В академии деньги тратить было не на что, и она не подозревала, насколько дорого все стоит в Синегарде.
— Хочешь купить? — спросил Катай.
Рин энергично замахала руками.
— Нет-нет, я просто…
На лице Катая мелькнуло понимание.
— Подарок. — Он протянул серебро торговцу. — Одного писающего мальчика для моей подруги, которую так легко развлечь.
Рин вспыхнула:
— Катай, я не могу.
— Они же ничего не стоят.