Интересно, а как ее саму характеризует то, что она ему доверилась?
Как всегда с Цзяном, понимание приходило раздражающе мелкими порциями. Как Рин поняла еще до Испытаний, излюбленным методом обучения у Цзяна был принцип «сначала дела, а объяснения потом», если объяснения вообще следовали. Она уже знала, что если задаст неправильный вопрос, то не получит желаемого ответа. «Раз ты об этом спрашиваешь, — сказал бы Цзян, — значит, еще не готова узнать».
Она научилась просто молча ему подчиняться.
Цзян тщательно выстраивал для нее фундамент, хотя поначалу его требования казались бессмысленными и утомительными. Он велел Рин перевести учебник по истории на старониканский и обратно. Заставил провести холодное осеннее утро у ручья, где она ловила мелкую рыбешку голыми руками. Потребовал, чтобы Рин выполняла задания для всех дисциплин левой рукой, и ей приходилось тратить вдвое больше времени на сочинения, но все равно они выглядели детскими каракулями. Цзян заставил ее целый месяц жить так, будто в сутках двадцать пять часов. На целых две недели Рин перешла на ночной образ жизни и видела лишь ночное небо и призрачно тихий Синегард, а Цзян разозлился, когда она пожаловалась на то, что пропускает другие занятия. Он проверил, как долго Рин может обходиться без сна. И сколько времени может спать не просыпаясь.
Рин проглотила свой скептицизм, доверилась Цзяну и решила следовать его указаниям в надежде, что где-то ее ждет просветление. Но все же она действовала не вслепую, ведь она знала, что найдет на той стороне. И видела возможность этого просветления собственными глазами.
Потому что Цзян делал то, на что не способен ни один человек.
Однажды он, не пошевелив ни единым мускулом, закрутил листья под своими ногами.
Рин решила, что это проделки ветра.
Но Цзян повторил трюк, а потом и еще раз, только чтобы доказать, насколько все под его контролем.
— Вот это да, — сказала она и повторила: — Вот это да. Но как? Как?
— С легкостью, — ответил он.
Рин вытаращилась на него.
— Это… это же не боевые искусства, это…
— Что? — спросил Цзян.
— Нечто сверхъестественное.
Он самодовольно улыбнулся.
— Сверхъестественное — это слово для всего того, что не укладывается в твое понимание мира. Ты должна покончить с неверием. Просто смирись с тем, что подобное возможно.
— И я должна поверить в то, что вы бог?
— Не глупи. Я не бог. Я смертный, который пробудился, и в пробуждении заключена сила.
Он приказывал ветру завывать. Одним движением руки велел деревьям шелестеть листьями. Пускал рябь по воде, не прикасаясь к ней, и, прошептав одно слово, искривлял тени.
Рин понимала — Цзян демонстрирует ей это, потому что она не поверила бы ему, если бы он просто объявил это возможным. Цзян создавал для нее фундамент, паутину новых идей. Как объяснить ребенку концепцию гравитации, пока он не знает, что такое падение?
Какие-то истины можно усвоить, просто запоминая, как, например, историю или грамматику. Какие-то следует переваривать медленно, они должны стать истинами как неотъемлемая часть картины мира.
Однажды Катай сказал ей, что власть имущие диктуют, что считать приемлемым. Относится ли это к миру природы?
Цзян переформатировал для Рин ощущение реальности. Демонстрируя невозможное, он изменил ее подход к материальному миру.
Это оказалось просто, потому что ей хотелось верить. Рин без особого труда мысленно примирилась с вызовом, который эти действия бросали ее представлениям о реальности. Все травматические события уже случились. Ее пожирало пламя. Она понимала, что может сгореть. Это не выдумка. Так все и было.
Рин научилась не отрицать то, что делает Цзян, лишь потому, что это не соответствует ее прежним представлениям о порядке вещей. Научилась не удивляться.
Произошедшее на турнире проделало огромную зазубренную дыру в ее понимании мира, и Рин хотелось, чтобы Цзян поскорее эту дыру заполнил.
Иногда, если она задавала правильный вопрос, Цзян посылал ее в библиотеку для самостоятельного поиска ответов.
Когда она спросила его, где раньше занимались подобными практиками, Цзян отправил ее бесплодно копаться в странных и зашифрованных текстах. Заставил читать о древних лунатиках южных островов и их методах исцеления с помощью души растений. Приказал написать подробный отчет о деревенских шаманах Глухостепи на севере, о том, как они впадают в транс и путешествуют, воплощаясь в орлов. Велел изучить свидетельства о крестьянах юга Никана, объявивших себя ясновидящими.
— Как бы ты назвала всех этих людей? — спросил он.
— Необычными. Людьми со способностями или людьми, делающими вид, что имеют способности. — Рин не видела другой связи между этими людьми. — А как бы назвали их вы?
— Я бы назвал их шаманами, — сказал он. — Теми, кто общается с богами.
Когда она спросила, что он подразумевает под богами, Цзян заставил ее изучать религию. Не просто религию Никана, а все религии в мире, каждую религию, которая когда-то существовала от зари человечества.
— А что человек подразумевает под богами? — спросил он. — Почему у нас есть боги? Какой цели они служат в обществе? Займись этим. Найди ответы.
Через неделю Рин составила, по ее мнению, блестящий отчет о разнице между никанской и гесперианской религиозными традициями. Она гордо поведала свои выводы Цзяну в саду Наследия.
В Гесперии была только одна церковь. Гесперианцы верили в Творца, стоящего выше всех смертных и имеющего облик человека. Рин утверждала, что этот бог-Творец — способ, с помощью которого правительство Гесперии поддерживает порядок. Священники ордена Творца не получали политических постов, но обладали даже большим культурным влиянием, чем правительство. Поскольку Гесперия — крупная страна без наместников, имеющих абсолютную власть в своих провинциях, исполнение законов поддерживалось пропагандой мифологического морального кодекса.
Империю же Рин, наоборот, назвала страной суеверных атеистов. Конечно, в Никане хватало богов. Но, как и Фаны, большинство никанцев были религиозны только когда это удобно. Странствующие монахи составляли малую часть населения, они были скорее хранителями прошлого, чем частью института с реальной властью.
В Никане боги были героями мифов, культурными символами, их почитали во время важных событий вроде свадьбы, рождения или смерти. Боги отражали эмоции никанцев. Но никто не верил, что, если не зажечь благовония в честь Лазоревого дракона, это принесет неудачу на весь год. Никто не думал, что можно уберечь родных от беды, если молиться Великой черепахе.
Никанцы практиковали эти ритуалы, потому что им это было удобно, как способ выразить свою тревогу по поводу приливов и отливов удачи.
— То есть религия и на востоке и на западе — это просто общественная конструкция, — сделала вывод Рин. — Разница заключается в применении.
Цзян внимательно слушал ее доклад. Когда она закончила, он по-детски раздул щеки и выдохнул, а потом потер виски.
— Так ты считаешь никанскую религию простым суеверием?
— Никанская религия слишком бессистемна, чтобы быть хоть капельку правдивой, — ответила Рин. — У нас четыре главных бога — Дракон, Тигр, Черепаха и Феникс. А еще целый пантеон местных богов, покровителей деревень, богов животных, богов рек, богов гор… — Она загибала пальцы. — Как все они могут существовать в одном месте? Что это за мир, где весь сонм этих богов будет бороться за господство? Самое логичное объяснение в том, что когда мы говорим «бог», то подразумеваем сказку. Ничего больше.
— Так ты не веришь в богов? — спросил Цзян.
— Я верю в богов в той же степени, как любой житель Никана. Я верю в богов как культурное явление. Метафору. Мы просим их о защите, когда не находим ничего лучшего, это проявление наших тревог. Но я не считаю их реальными, влияющими на события во вселенной.
Она произнесла это с серьезным лицом, но явно преувеличила.
Потому что Рин знала — что-то все-таки реально. В глубине души она понимала, что в мироздании есть нечто больше того, с чем она сталкивается в материальном мире. Она не была таким скептиком, каким притворялась.
Но чтобы объяснить что-то Цзяну, лучше всего было принять радикальную позицию, в этом случае Рин удавалось найти самые сильные аргументы.
Он не заглотил наживку, и Рин продолжила:
— Если существует божественный творец, высший моральный авторитет, то почему с хорошими людьми происходят несчастья? И зачем боги вообще создали людей, таких несовершенных?
— Но если божественного не существует, то почему мы приписываем такой статус мифическим фигурам? — спросил Цзян. — Зачем поклоняться Великой черепахе? Или богине-улитке Нюйве? Зачем мы воскуряем благовония небесному Пантеону? Верим в то, что религия требует жертв? Зачем бедный никанский крестьянин приносит жертвы богам, если знает, что это просто миф? Какой ему от этого прок? И откуда взялись подобные традиции?
— Не знаю, — призналась Рин.
— Так выясни. Выясни природу мироздания.
Рин подумала, что несколько неразумно требовать от нее решить задачу, над которой тысячелетиями бьются философы и теологи, но вернулась в библиотеку.
Оттуда она принесла новые вопросы.
— И как существование или несуществование богов влияет на меня? Почему важно, как образовалась вселенная?
— Потому что ты ее часть. Потому что ты существуешь. И если ты не хочешь вечно оставаться крохотной песчинкой, не понимающей своей связи с общим порядком, то должна это исследовать.
— Почему?
— Потому что ты хочешь обрести силу. — Он снова притронулся к ее лбу. — Но как ты одолжишь силу у богов, если не понимаешь, кто они?
По указанию Цзяна Рин проводила в библиотеке больше времени, чем большинство пятикурсников. Он велел ей ежедневно писать сочинения, а тема возникала после многочасовых обсуждений. Он заставлял Рин находить связи между текстами в различных дисциплинах, текстами, написанными в разные столетия и на разных языках.