— О тебе болтают. Другие кадеты.
Рин скрестила руки на груди.
— И что говорят?
Катай помолчал.
— Что ты, наверное, начала кое-что соображать. И ничего хорошего это не означает.
А разве она ожидала что-то другое? Рин закатила глаза.
— Они меня не любят. Вот так сюрприз.
— Дело не в этом, — сказал Катай. — Они тебя боятся.
— Потому что я выиграла турнир?
— Потому что ты ворвалась сюда из деревни, о которой никто никогда не слышал, и отвергла одно из самых престижных предложений, чтобы учиться у местного безумца. Никто не может понять, что ты собой представляешь. Никто не знает, чего ты добиваешься. — Катай повернулся к ней. — А чего ты добиваешься?
Она задумалась. Рин знала это выражение на лице Катая. В последнее время она видела его часто, чем дальше ее занятия удалялись от тем, которые можно легко объяснить непосвященному. Катай терпеть не мог, когда чего-то не знает, а Рин не нравилось что-то от него утаивать. Но как объяснить ему цель занятий Наследием, если она и себе-то толком не может ее объяснить?
— В тот день на ринге со мной что-то произошло, — наконец сказала она. — Я пытаюсь понять, что именно.
Она приготовилась встретиться с клиническим скепсисом Катая, но тот лишь кивнул.
— И ты считаешь, что у Цзяна есть ответы?
Она выдохнула:
— Если нет у него, то нет ни у кого.
— Но ведь до тебя доходили слухи…
— Безумцы. Выбывшие студенты. Заключенные в Бахре, — сказала она. Все рассказывали разные истории о прежних учениках Цзяна. — Я знаю. Поверь, я знаю.
Катай долго и изучающе смотрел на Рин. Наконец он кивнул на ее нетронутую миску с кашей. Рин готовилась к очередному экзамену у Цзимы и забыла поесть.
— Просто будь осторожна, — сказал Катай.
Второкурсники обладали правом драться на ринге.
Алтан покинул академию, и звездой поединков стал Нэчжа, под руководством Цзюня быстро превратившийся в еще более грозного бойца. Через месяц он уже вызывал на бой студентов на два или три года старше, ко второй весне был непобежденным чемпионом.
Рин хотелось поучаствовать, но разговор с Цзяном положил конец ее надеждам.
— Ты не будешь драться, — сказал он однажды, когда они балансировали на проложенных над ручьем шестах.
Она тут же плюхнулась в воду.
— Что? — выплюнула она, как только выбралась.
— В поединках участвуют только те кадеты, чьи наставники на это согласны.
— Так согласитесь!
Цзян окунул в воду пальцы ног и осторожно вытащил.
— Нет.
— Но я хочу драться!
— Это интересно, но не годится.
— Но…
— Никаких «но». Я твой наставник. Ты не оспариваешь мои приказы, а подчиняешься им.
— Я подчиняюсь приказам, которые имеют смысл, — отозвалась она, раскачиваясь на шесте.
Цзян фыркнул:
— В поединке главное — не победа, а демонстрация новой техники. Ты что, собираешься сгореть на глазах у всех студентов?
Рин больше не настаивала.
Не считая поединков, которые Рин регулярно посещала, она редко виделась с другими девочками. Нян всегда оставалась после занятий у Энро, а Венка патрулировала город или тренировалась вместе с Нэчжой.
Катай начал заниматься вместе с Рин в женском общежитии, но лишь потому, что только там всегда было гарантированно пусто. На новом первом курсе девочек не было, а Куриль и Арда покинули академию. Обеим предложили престижные позиции старших офицеров в Третьей и Восьмой дивизиях соответственно.
Алтан тоже ушел. Но никто не знал, в какую дивизию он попал. Рин ожидала, что это станет предметом для всеобщего обсуждения, но Алтан исчез, словно его и не было. Легенда об Алтане Тренсине стала тускнеть, и, когда в Синегард пришел новый курс, он уже не знал, кто такой Алтан.
Со временем Рин обнаружила одно неожиданное преимущество в том, чтобы быть единственной ученицей на курсе Наследия — ей больше не приходилось состязаться с остальными.
Конечно, любезнее они не стали. Но Рин больше не слышала шуток по поводу своего акцента, Венка перестала морщить нос каждый раз, когда они оказывались вместе в общежитии, и один за другим синегардцы привыкли к ее присутствию, пусть и без особого восторга.
Нэчжа остался единственным исключением.
Они занимались теми же предметами, кроме Боевых искусств и Наследия. Каждый изо всех сил старался не замечать другого. Многие учебные группы были так малы, что это оказывалось непросто, но Рин считала, что холодная отстраненность лучше открытой вражды.
И все-таки она не упускала Нэчжу из вида. Да и как иначе? Он был звездой курса и разве что в Стратегии и Лингвистике отставал от Катая, но во всем остальном занял место Алтана. Наставники его обожали, первокурсники обожествляли.
— В нем нет ничего особенного, — пожаловалась она Катаю. — Он даже не победил в турнире. Кто-нибудь из первокурсников об этом знает?
— Конечно, — не поднимая головы от задания по Лингвистике, ответил Катай терпеливым тоном человека, уже много раз обсуждавшего эту тему.
— Так почему же они не поклоняются мне? — вопрошала Рин.
— Потому что ты не дерешься на ринге. — Катай завершил последнюю таблицу спряжения гесперианских глаголов. — А еще потому, что ты странная и не красавица.
Но в целом детское соперничество исчезло. Частично потому, что они просто стали старше, а еще потому, что исчезло напряжение перед Испытаниями — кадеты были уверены в своем будущем, пока успевают в учебе. А кроме того, занятия стали такими сложными, что просто не оставалось времени на мелкие распри.
Но ближе к концу второго года курс снова начал раскалываться — теперь по линии провинций и политики.
Непосредственной причиной был дипломатический кризис с войсками Федерации на границе провинции Лошадь. Стычка на аванпосте между мугенскими торговцами и никанскими рабочими обернулась смертями. Мугенцы послали вооруженных полицейских, чтобы убить виновных. Пограничники провинции Лошадь ответили тем же образом.
Наставника Ирцзаха немедленно вызвали на дипломатический совет к императрице, а значит, Стратегию на две недели отменили. Однако студенты об этом не подозревали, пока не обнаружили поспешно нацарапанную записку Ирцзаха.
— «Не знаю, когда вернусь. Обе стороны открыли огонь. Погибли четверо гражданских», — зачитала записку Нян. — Боги. Это же война, да?
— Необязательно. — Только Катай сохранил полное спокойствие. — Стычки происходят постоянно.
— Но были жертвы…
— Всегда бывают жертвы, — сказал Катай. — Это происходит уже почти два десятилетия. Мы их ненавидим, они ненавидят нас, и из-за этого гибнут люди.
— Погибли граждане Никана! — воскликнула Нян.
— Да, но императрица не собирается ничего предпринимать.
— Она ничего и не может сделать, — прервал его Хан. — В провинции Лошадь недостаточно войск, чтобы удержать фронт — там слишком мало людей, не из кого набирать армию. Основная проблема в том, что наместники не ставят во главу угла государственные интересы.
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — заявил Нэчжа.
— Зато я знаю, что на границе погибли люди моего отца, — сказал Хан. Яд в его голосе удивил Рин. — А твой отец тем временем сидит в своем дворце и делает вид, что ничего не происходит, потому что прекрасно себя чувствует за двумя буферными провинциями.
Прежде чем кто-либо успел пошевелить хоть пальцем, Нэчжа схватил Хана за затылок и приложил лицом об стол.
Все притихли.
Оглушенный Хан поднял голову, не соображая, как ответить. Его нос с хрустом сломался, кровь текла по подбородку.
Нэчжа отпустил его затылок.
— Не смей говорить о моем отце.
Хан что-то выплюнул — видимо, кусок зуба.
— Твой отец — вонючий трус.
— Я сказал — не смей…
— У вас больше всего войск в империи, а вы их не посылаете. Почему, Нэчжа? Планируете использовать для чего-то другого?
Глаза Нэчжи вспыхнули.
— Хочешь, чтобы я сломал тебе шею?
— Мугенцы не собираются вторгаться, — поспешно встрял Катай. — Они устроили шум на границе провинции Лошадь, но не вводят сухопутные войска. Не хотят злить Гесперию…
— Гесперии насрать, — сказал Хан. — Ей уже много лет плевать на Восточное полушарие. Ни послов, ни дипломатов…
— Это из-за мирного договора, — сказал Катай. — Они считают, что нет причин беспокоиться. Но если Федерация нарушит баланс сил, они вмешаются. А руководство Мугена это знает.
— А еще оно знает, что у нас нет координированной обороны границ и нет флота, — буркнул Хан. — Не питай иллюзий.
— Сухопутное вторжение для них нерационально, — настаивал Катай. — Мирный договор им выгоден. Они же не хотят потерять тысячи человек в центре империи. Войны не будет.
— Конечно. — Хан скрестил руки на груди. — А для чего же тогда мы тренируемся?
Второй кризис произошел два месяца спустя. Несколько пограничных городов в провинции Лошадь объявили бойкот мугенским товарам. В ответ мугенский генерал-губернатор закрыл, разграбил и сжег все лавки никанцев по ту сторону границы.
Когда об этом стало известно, Хан покинул академию, чтобы вступить в отцовский батальон. Цзима грозила ему отчислением, если он уедет без разрешения, Хан лишь швырнул на ее стол свою нарукавную повязку.
Третий кризис вызвала смерть императора Федерации. Никанские разведчики докладывали, что наследником будет кронпринц Риохай, и эта новость встревожила всех наставников академии. Принц Риохай, молодой сорвиголова и пылкий националист, был ярым сторонником войны.
— Он годами призывал к сухопутному вторжению, — объяснил на занятиях Ирцзах. — А теперь получил такую возможность.
Следующие полтора месяца прошли в страшном напряжении. Даже Катай перестал утверждать, что Муген ничего не предпримет. Несколько студентов, в основном с дальнего севера, получили призывы вернуться домой. Всем отказали. Некоторые все равно уехали, но большинство подчинилось приказу Цзимы — если дойдет до войны, лучше иметь связи с Синегардом.