Лодку тряхнуло. Рин снова выпрямилась. Они на что-то наскочили.
— В воде что-то есть, — прокричал с носа Рамса.
Рин посмотрела через борт на реку. Все та же грязно-бурая вода… но тут Рин взглянула вверх по течению.
Поначалу она решила, что это игра света, созданная солнечными лучами иллюзия. А потом лодка оказалась в странном лоскутке цветной воды, и Рин окунула в нее пальцы. А потом в ужасе отдернула их.
Они плыли по кровавой реке.
Алтан и Чахан пораженно подскочили. Сидящий за ними Юнеген завизжал нечеловеческим голосом.
— О боги, о боги, — снова и снова повторял Бацзы. — О боги, о боги, о боги.
А потом навстречу поплыли тела.
Рин парализовало от иррационального страха, что это тела врагов, что они поднимутся из воды и нападут.
Лодка остановилась. Вокруг плавали трупы. Солдаты. Гражданские. Мужчины. Женщины. Дети. Все одинаково раздувшиеся и побелевшие. Лица у некоторых были изуродованы. Другие просто вяло болтались в алой воде, словно никогда и не дышали.
Чахан выловил и осмотрел труп девушки с синими губами. Его собственные губы бесстрастно сморщились, словно он глядел на след ноги, а не прикасался к скользкому трупу.
— Тела плавают в реке уже несколько дней. Почему их еще не отнесло в море?
— Из-за дамбы в Голин-Ниисе, — предположил Юнеген. — Она помешала.
— Но до города еще много километров… — заметила Рин.
Все замолчали.
Алтан встал на носу лодки.
— Вылезайте. Дальше бегом.
Дорога на Голин-Ниис была пуста. Кара и Юнеген ушли вперед на разведку, но доложили, что не видели врага. И все же присутствие Федерации было очевидно. Куда ни кинь взгляд — притоптанная трава, покинутые костры, прямоугольные отметины на почве в тех местах, где стояли шатры. Рин была уверена, что солдаты Федерации залегли и поджидают их в засаде, но по мере того как они приближались к городу, поняла, что это не имеет смысла, ведь враг не знает об их прибытии, да и никто не стал бы устраивать засаду ради такого мелкого подразделения.
И все же Рин предпочла бы засаду. Тишина была куда хуже.
Если Голин-Ниис в осаде, Федерация была бы настороже. Была бы готова к стычкам. Поставила бы часовых, чтобы силы обороны города не получили подкрепление.
Если в городе еще есть силы обороны.
Но Федерация как будто просто собралась и ушла. Никто даже не потрудился оставить хоть какие-то патрули. А значит, Федерации плевать, кто придет в Голин-Ниис.
То есть, что бы ни находилось за городскими стенами, это не имеет смысла стеречь.
Когда цыке наконец-то открыли тяжелые ворота, в лицо ударила жуткая вонь. Рин узнала этот запах. Она вдыхала его в Синегарде и Хурдалейне. Она знала, чего ожидать. Было бы глупо надеяться на что-то другое, но все же она не была готова встретиться с тем, что ждет за воротами.
Все застыли в воротах, не желая делать ни одного шага вперед.
Долгое время никто не мог произнести ни слова.
А потом Рамса упал на колени и закашлялся от смеха.
— Хурдалейн, — выдохнул он. — Мы были так поглощены тем, чтобы удержать Хурдалейн.
Он согнулся пополам, его бока тряслись от хохота, он молотил кулаками по грязи.
Рин ему завидовала.
Голин-Ниис был городом мертвецов.
Тела были аккуратно разложены, словно Федерация хотела оставить приветственное сообщение тем, кто войдет в город. Голин-Ниис уничтожили со странной артистичностью, с садистской симметрией. Трупы лежали ровными рядами, в пирамидах по десять, девять и восемь человек. Трупы были сложены у стены. Трупы размещались на улицах четкой вереницей. Трупы были повсюду, куда ни посмотри.
Ничего живого. Только шуршал ветер в руинах, жужжали мухи и кричали стервятники.
Глаза Рин наполнились слезами. Вонь была ужасающей. Рин посмотрела на Алтана, но его лицо превратилось в маску. Он стоически повел их по главной улице к центру города, словно решил увидеть весь масштаб разрушений.
Они шли молча.
Чем дальше они углублялись в город, тем искуснее становилась работа Федерации. Ближе к городской площади мугенцы надругались над трупами и разложили их в жутких, немыслимых позах. Трупы, приколоченные к доскам. Трупы, подвешенные крюками за языки. Трупы с отсеченными конечностями, безголовые, со следами пыток, которым подвергались еще при жизни. Отрезанные пальцы сложены в кучку рядом с остатками ладоней. Целый ряд кастрированных мужчин, отсеченные пенисы засунуты во рты.
Кто-то познает радость, снося головы врагам.
Множество трупов были без головы. А сложенные аккуратными стопками головы еще не разложились до черепа, но уже утратили человеческие черты. А где сохранились лица, на них было написано одинаковое тупое выражение, словно эти люди никогда и не были живыми.
Как будто горит, как будто умирает.
Вероятно, из гигиенических соображений, а может, просто из любопытства, армия Федерации пыталась сжечь несколько пирамид из трупов. Но бросила эту затею. Может, не желала тратить горючее. Или поднялась невыносимая вонь. Тела наполовину обуглились, волосы сгорели до пепла, а кожа почернела и съежилась, но хуже всего то, что под пеплом трупы явно выглядели людьми.
У кого-то потоком льются слезы.
На площади они обнаружили странно короткие скелеты — не трупы, а выбеленные скелеты. Поначалу показалось, что это детские кости, но, рассмотрев их ближе, Энки опознал торсы взрослых людей. Он наклонился и прикоснулся к земле в том месте, где из нее торчал скелет. Верхняя часть тела была очищена до сверкающих на солнце костей, а нижняя осталась нетронутой в земле.
— Их закопали, — с отвращением сказал он. — Закопали по пояс и натравили собак.
Рин не могла понять, зачем Федерации понадобилось изобретать столько способов, чтобы мучить людей. На каждом углу цыке обнаруживали новый кошмар, масштабу зверств соответствовал размах изобретательности. Обнявшуюся семью насадили на одно копье. В чанах с водой плавали дети с кожей жуткого красного цвета — их сварили заживо.
За несколько часов единственными живыми существами, которых они встретили, были разжиревшие на кормежке трупами псы.
— Приказы? — наконец спросил Алтана Юнеген.
Все посмотрели на командира.
Алтан молчал с тех пор, как они прошли в городские ворота. Его кожа стала призрачно-серой. Как будто он болен. Он обильно потел, левая рука дрожала. Когда они дошли до очередной горы обугленных трупов, он содрогнулся, рухнул на колени и не мог идти дальше.
Это не первый геноцид в жизни Алтана.
«Снова Спир, — подумала Рин. — Наверное, Алтан представляет резню на Спире, когда его народ уничтожили за одну ночь, как скот на бойне».
Через некоторое время Чахан протянул Алтану руку.
Алтан схватил ее и поднялся на ноги. Он сглотнул и закрыл глаза. По его лицу прошла странная рябь, и выражение сменилось маской отстраненности, словно запечатав лицо и оставив уязвимость внутри.
— Разойтись, — приказал Алтан невероятно ровным голосом. — Найти выживших.
Никому не хотелось бродить по городу в одиночестве, когда вокруг только смерть.
Суни уже собрался возразить:
— Но Федерация…
— Федерации здесь нет. Ее армия ушла вглубь страны по меньшей мере неделю назад. Наши люди мертвы. Найдите выживших.
У южных ворот они обнаружили свидетельства последнего отчаянного сражения. Было ясно, кто одержал победу. Трупы солдат ополчения были разложены с той же аккуратностью, что и тела гражданских. Сложены посреди площади ровными стопками, один труп на другом.
Рин увидела на земле разорванный флаг ополчения, обгоревший и окровавленный. Рука знаменосца была отсечена, тело лежало поодаль — с пустыми, невидящими глазами.
На флаге был гребень дракона — символ Красного императора, символ Никанской империи. В левом нижнем углу вышита цифра «два» на старониканском. Знамя Второй дивизии.
Сердце Рин пропустило удар.
Дивизия Катая.
Рин опустилась на колени и прикоснулась к флагу. С горы трупов раздался лай. Рин подняла голову, и тут к ней бросился темный блохастый пес размером с небольшого волка. Его брюхо раздулось от многодневного пиршества.
Пес пронесся мимо Рин к трупу знаменосца, с надеждой принюхиваясь.
Рин смотрела, как он кружит, пуская слюни, и что-то в ней надломилось.
— Пошел прочь! — заорала она, пнув собаку.
Любой синегардский пес тут же сбежал бы, поджав хвост. Но этот потерял страх перед людьми. Он слишком долго прожил среди этой бойни. Может, решил, что и Рин вот-вот умрет. Может, посчитал, что свежее мясо вкуснее падали.
Пес оскалился и бросился на нее.
Он обрушился на нее всем немалым весом и застал врасплох, сбив наземь. Из открытой пасти капнула слюна, когда собака попыталась перегрызть артерию, но Рин прикрылась руками, и пес вонзил зубы ей в левое предплечье. Она громко закричала, правой рукой потянулась за мечом, вытащила его из ножен и ткнула в пса.
Меч вошел ему меж ребер. Челюсть пса обвисла.
Рин снова пырнула его мечом. Пес свалился с нее.
Она прыжком вскочила на ноги и вонзила меч собаке в бок. Пес был в агонии. Рин пронзила его еще раз, в шею. На лицо теплым потоком брызнула кровь. Теперь Рин колола мечом как кинжалом, снова и снова опуская руку и ощущая, как металл проходит сквозь мышцы и кости, ей хотелось только уничтожать…
— Рин!
Кто-то схватил ее руку с мечом. Рин развернулась, но Суни заломил ей руку за спину и крепко прижал, так что Рин не могла пошевелиться, пока не прекратила рыдать.
— Тебе повезло, что собака не прокусила правую руку, — сказал Энки. — Носи повязку неделю. Скажешь мне, если почувствуешь запах.
Рин согнула руку. Энки крепко перевязал место укуса и приложил припарку, щипало так, словно Рин сунула руку в гнездо шершней.
— Это пойдет тебе на пользу, — сказал Энки, когда она поморщилась. — Предотвратит инфекцию. Мы же не хотим, чтобы ты заразилась бешенством и у тебя пошла пена изо рта.
— А я хочу заразиться бешенством с пеной изо рта, — ответила Рин. — Хочу сойти с ума. Так я была бы счастливее.