— Он никогда мне не говорил, — прошептала Рин.
— И никогда не сказал бы. Алтан предпочитает страдать молча. Алтану нравится лелеять свою ненависть, взращивать ее как можно дольше. Теперь ты понимаешь источник его силы? Дело не в том, что он спирец. Это не наследственность. Алтан обладает силой, потому что ненависть составляет его сущность. Феникс — бог огня, но также и бог ярости. И мести. Алтан не нуждается в опиуме, чтобы призвать Феникса, потому что Феникс живет в нем. Ты спросила, почему я не могу его остановить. Теперь ты понимаешь. Я не могу остановить мстителя. Не могу вразумить сумасшедшего. Ты думаешь, я бегу, и я признаю, что боюсь. Боюсь того, на что он способен ради мести. Боюсь того, что он прав.
Обнаружив Алтана все в том же углу старой библиотеки, где он был в последний раз, Рин не сказала ни слова. Она пересекла залитую лунным светом комнату и взяла трубку из его вялых пальцев. Рин села на пол, скрестив ноги, и прислонилась к полкам с древними свитками. Потом она тоже сделала долгую затяжку. Подействовало не сразу, но когда это произошло, Рин удивилась, зачем она вообще медитировала.
Теперь она поняла, для чего Алтану нужен опиум.
Неудивительно, что он пристрастился. Лишь когда Алтан курил трубку, он не был погружен в страдания, не чувствовал шрамов, которые никогда не затянутся. Опиумная пелена позволяла ему ничего не чувствовать, и только в это время он мог забыться.
— Как дела? — пробормотал Алтан.
— Я их ненавижу, — сказала она. — Ненавижу со страшной силой. Ненавижу до боли. Ненавижу каждой каплей крови. Ненавижу каждой косточкой.
Алтан выпустил струйку дыма. Он выглядел не человеком, а наполненным дымом сосудом, безжизненным продолжением трубки.
— Но боль все равно не прекратится, — сказал он.
Рин еще раз затянулась чудесной сладостью.
— Теперь я понимаю, — сказала она.
— Правда?
— Прости за то, что было раньше.
Ее слова были туманны, но Алтан, похоже, понял, о чем она. Он забрал у Рин трубку и снова вдохнул, это и было признание.
Заговорил он не скоро.
— Я вот-вот совершу нечто ужасное, — сказал он. — И у тебя есть выбор. Ты можешь пойти со мной в каменную темницу. Думаю, ты знаешь, что я намерен сделать.
— Да.
Не задавая вопросов, Рин знала, кого держат в тюрьме Чулуу-Кориха.
Ненормальных преступников, которые совершают противоестественные преступления.
Если Рин пойдет с ним, то поможет выпустить чудовищ. Ужаснее чимея. Страшнее любой твари из императорского зверинца, потому что эти чудовища не были зверьми, неразумными созданиями, которых можно держать на привязи и контролировать, они были воинами. Шаманами. Богами в облике людей, которым нет дела до мира смертных.
— Или ты можешь остаться в Голин-Ниисе. Сражаться вместе с осколками никанской армии и попытаться победить в войне без помощи богов. Останешься хорошей девочкой Цзяна, будешь соблюдать его предостережения и откажешься от своей силы. — Он протянул к ней руку. — Но мне нужна твоя помощь. Мне нужен еще один спирец.
Рин посмотрела на его тонкие смуглые пальцы.
Если она поможет освободить эту армию, то не превратится ли и сама в чудовище? Не будет ли и она виновна в том, в чем обвинял их Чахан?
Возможно. Но что им терять? Захватчики накачали страну опиумом, а когда она прогнила, вернулись, чтобы довершить начатое.
Рин взяла ладонь Алтана и обвила ее пальцами. Она не могла и вообразить, каково это — чувствовать его кожу своей. В библиотеке, в компании только древних свитков Никанской империи в качестве свидетелей, Рин поклялась Алтану в верности.
— Я с тобой, — сказала она.
Глава 23
Из «Классификации богов» Сээцзиня, составленной из летописей Красного императора, записанной Вачиром Могоем, главным историком Синегарда.
Задолго до Красного императора страна была не великой империей, а землями, населенными мелкими рассеянными племенами. Это были кочевники с севера, вытесненные из Глухостепи ордами великого хана. И теперь они пытались выжить в этой странной и теплой стране.
Они многого не ведали: когда приходят дожди, когда разливается река Муруй, какие здесь почвы. Они не знали, как вспахивать землю и сеять семена, чтобы выращивать урожай, а не охотиться. Им нужен был поводырь. Нужны были боги.
Но боги Пантеона не желали помогать людям.
— Люди эгоистичны и мелочны, — заявил Эрлан-шэнь, величайший воин небес. — Их жизнь так коротка, что они не думают о будущем своей земли. Если мы им поможем, они истощат землю и переругаются. На земле не будет мира.
— Но они страдают, — возразила его сестра-близнец, прекрасная Саньшэнму. — А мы способны им помочь. Так почему бы этого не сделать?
— Ты слепа, сестра, — сказал Эрлан-шэнь. — Ты слишком хорошо думаешь о смертных. Они ничего не привносят в мироздание, и мироздание ничего им не должно. Если они не выживут, так тому и быть.
Он запретил богам Пантеона вмешиваться в дела смертных. Но Саньшэнму, более мягкая из близнецов, была убеждена, что брат слишком скор на суждения. Она составила план, как тайно спуститься на землю, в надежде доказать Пантеону, что люди достойны помощи богов. Но в последнюю минуту Эрлан-шэня предупредили о заговоре Саньшэнму, и он бросился за ней вдогонку. Пытаясь удрать от брата, Саньшэнму приземлилась неудачно.
Она три дня лежала на дороге. Скрывалась она под внешностью необыкновенной красавицы. А в те времена это было опасно.
Первый же встретившийся ей мужчина, солдат, изнасиловал ее и оставил умирать.
Второй, купец, забрал ее одежду, а саму бросил, чтобы не перегружать повозку.
Третий оказался охотником. Увидев Саньшэнму, он снял плащ и завернул ее. А потом унес в свой шатер.
— Почему ты мне помогаешь? — спросила Саньшэнму. — Ты же человек, а люди охотятся друг на друга. У вас нет сострадания. Вы лишь пытаетесь насытить свою жадность.
— Не все люди такие, — ответил охотник. — Только не я.
Когда они добрались до шатра, Саньшэнму уже была влюблена.
Она вышла замуж за охотника. Она многому научила людей его племени: как призывать дождь, как предсказать погоду по трещинам на черепашьем панцире, как воскурять благовония, чтобы ублажить богов плодородия в обмен на щедрый урожай.
Племя охотника процветало и распространилось по плодородным землям Никана. Разошлась молва, что на землю сошла живая богиня. У Саньшэнму появилось множество почитателей по всей стране. Жители Никана воскуряли благовония и возводили статуи в ее честь, в честь первой богини, о которой они узнали.
И в должный срок она родила охотнику ребенка.
Эрлан-шэнь наблюдал с небесного трона и злился.
Когда сыну Саньшэнму исполнился год, Эрлан-шэнь спустился в мир людей. Он поджег праздничный шатер, обратив гостей в панический ужас. Охотника он пронзил своим трезубцем и убил его. Он забрал сына Саньшэнму и сбросил его со склона горы. Потом схватил перепуганную сестру за горло и поднял ее в воздух.
— Ты не можешь меня убить, — просипела Саньшэнму. — Ты же связан со мной. Мы две половинки целого. Ты и сам не выживешь после моей смерти.
— Да, — согласился Эрлан-шэнь. — Но я могу заточить тебя в темницу. Раз ты так любишь мир смертных, я построю для тебя тюрьму на земле, и ты будешь сидеть там до скончания времен. Таково твое наказание за то, что посмела полюбить смертного.
Пока он говорил, в воздухе возникла огромная гора. Эрлан-шэнь оттолкнул сестру, и гора погребла ее под собой несокрушимой каменной темницей. Саньшэнму пыталась выбраться, но в темнице она утратила магические способности.
Многие года она чахла в каменной темнице. И каждая минута была пыткой для богини, которая когда-то летала по небесам.
О Саньшэнму существует множество сказаний. И много их о ее сыне, Воине Лотоса, он был первым шаманом в Никане, связующей нитью между богами и людьми. Рассказывают и о его войне с дядей, Эрлан-шэнем, ради освобождения матери.
О Чулуу-Корихе тоже ходили легенды. И о короле обезьян, высокомерном шамане, которого Нефритовый император запер на пять тысяч лет в наказание за наглость. Можно сказать, с этого и начался век легенд, потому что это было началом века шаманов.
Многое из этого правда. Но выдумок гораздо больше.
Но одно можно сказать наверняка. В наши дни из всех мест на земле лишь в Чулуу-Корихе можно найти бога.
— Ты собираешься мне сказать, куда вы едете? — спросил Катай. — Или позвала только попрощаться?
Рин собирала походные сумки, старательно избегая встречаться взглядом с Катаем. Всю неделю, планируя вместе с Алтаном путешествие, Рин избегала встреч с Катаем.
Алтан запретил ей разговаривать об этом с кем-либо, кроме цыке. Алтан и Рин поедут в Чулуу-Корих вдвоем. Но если у них все получится, Рин хотелось бы объяснить Катаю, что грядет. Она хотела объяснить, когда пора спасаться бегством.
— Мы уедем, как только будет готова лошадь, — сказала она.
Чахан и Кара покинули Голин-Ниис на единственной более-менее приличной лошади, оставленной Федерацией. На поиски другой лошади, еще не находящейся при смерти, ушло несколько дней, и еще несколько — чтобы откормить ее и подготовить для путешествия.
— И куда же? — спросил Катай.
Он пытался не показывать раздражение, но Рин слишком хорошо его знала, чтобы этого не заметить. Раздражение было написано у него на лице. Катай не привык к тому, что чего-то не знает, и Рин понимала, как он на нее злится.
Она помедлила, а потом сказала:
— В горы Кухонин.
— Кухонин? — повторил Катай.
— Два дня пути на юг.
Рин копалась в сумке, избегая смотреть на Катая. Она упаковала огромную порцию маковых зерен — все, что нашлось среди запасов Энки. Конечно, в Чулуу-Корихе они все равно не пригодятся, но как только они покинут гору, как только освободят томящихся там шаманов…
— Я знаю, где находятся горы Кухонин, — нетерпеливо сказал Катай. — Я хочу знать, зачем вы едете в противоположном направлении от основной колонны Мугена.