– Жги их, жги! – скандирует разнородная толпа.
– Глаголом? – выглянула я в амбразуру, еще надеясь на лучшее.
Но горящий факел, кувыркаясь, прилетел мне в лицо, и я проснулась в поту и в ужасе.
Сердце колотилось, подушка под головой была влажной. Я включила бра над кроватью, дотянулась до термометра на тумбочке и воткнула его под мышку. Дожидаясь результата, размеренно подышала, успокаивая разгулявшееся воображение и растрепавшиеся нервы. Получалось не очень. Поднося поближе к глазам термометр, я заметила, что моя рука подрагивает. Но температура оказалась в норме – тридцать шесть и шесть. Уже неплохо.
Уснуть опять не получилось. Я тихо встала, прокралась на кухню, поставила чайник, чтобы хлебнуть горяченького, и села, в ожидании подперев подбородок кулаком.
Потом увидела на столе Наткин гиперобщительный смартфон – не то забытый тут, не то специально оставленный, чтобы не мешал спать. Решив, что в сложившейся ситуации не до церемоний, я проверила, не получила ли сестра каких-то новых сообщений.
Получила, а как же. И сообщения, и штрафы – еще два, оба по три тысячи. Они пришли с интервалом в два часа, я подсчитала: в таком темпе всего за сутки Натка задолжает двенадцать тысяч!
Ох и дорого же нынче болеть!
Да что там, даже находиться под подозрением – и то уже цены не сложишь!
С этим определенно нужно было что-то делать. Я крепко призадумалась, машинально таращась на единственный луч света в темном царстве – желтое окно в доме напротив. Там в этот поздний час не спали. Может, тоже в связи с ковидом, кто знает…
– Не знаю! – расстроенно выдохнула Аля и сморщила лицо, будто сейчас заплачет.
– Не реви! – сварливым голосом Карлсона из старого советского мультика велел Антон. – Вот, сядь. – Он придавил ее плечи, заставляя опуститься на табуретку. – Расслабься. Вспоминай, как все было.
С какого момента начинать вспоминать, он не сказал, а сама Аля не могла сообразить, так растерялась. Все мысли разбежались и попрятались, как мелкие рыбешки, напуганные одной крупной. Большой зубастой акулой в голове Али плавало самоедское «Какая я дура!».
Соображения помельче высовывались из углов, чтобы робко вякнуть: «А если…», «А может…», но мысль-акула грозно рявкала на них: «Дура!», «Дура!» – и голова опять пустела.
Вообще-то Аля дурой не была. Ну, не великая интеллектуалка. – Брамса с Бернсом путает, Моне от Мане не отличает, – но в школе была хорошисткой и колледж свой окончила всего с одной тройкой. У Али просто характер такой – она по натуре своей ведомая, ей нужно, чтобы кто-то ей четко и ясно говорил, что делать, а уж она не подведет: постарается и справится.
В детстве мама с папой говорили – учись хорошо, и Аля старалась не получать двоек-троек. В колледже преподы объясняли, как выравнивать поверхность стен с помощью штукатурки и шпатлевки, подготавливать ее к финальной покраске, как окрашивать поверхности любой формы равномерно, без потеков и пропусков, как экономно расходовать материалы, чтобы уложиться в смету. Аля слушала, запоминала, делала все, как надо, – и стала хорошим маляром-штукатуром. А в самом начале эпопеи с ковидом переболела – и все, сделалась профнепригодна: с хроническими заболеваниями верхних дыхательных путей и бронхолегочной системы уже не поштукатуришь.
Аля тогда растерялась: что делать, ведь без специальности осталась, чем зарабатывать? Но муж Антон не дал растечься мыслью по древу, сказал – ну и ладно, все равно это не работа для нормальной женщины. Ей, Але, еще детей рожать, а для решения этой главной бабьей задачи вовсе не полезно мешать раствор, таскать тяжелые ведра и дышать краской. Прокормятся они как-нибудь и без ее малярно-штукатурных дел, придумают что-нибудь еще.
Антон – он такой, по части чего-нибудь придумать за ним не заржавеет. Это Алю бог предприимчивостью и решительностью обделил, а мужу он их отсыпал столько, что на троих хватило бы.
Мальцом Антон любил гулять в парке аттракционов, внимательно глядя под ноги: у взрослых, катающихся на каруселях, нередко вываливались из карманов монеты и даже купюры. Еще там же, в парке, можно было пошарить под деревянными домиками-ларьками с чаем-соком и выпечкой: мало кто из взрослых наклонялся за упавшей и закатившейся под пол мелочью. Конечно, это было в те времена, когда народ расплачивался исключительно налом, теперь-то у всех карточки, ни одна копейка мимо не упадет. Да и не заработок это был, а так, спортивный интерес. Хорошо, если за день на мороженое получалось насобирать.
Но лет в десять Антон заработал свои первые приличные деньги. Приехав на лето к деду в деревню, он подбил приятелей развалить ничейный старый сарай, разобрать его стены по кирпичику – стройматериал, пусть и бэушный, зато дешевый, охотно купили те же деревенские.
Потом, было дело, пацаны собирали ромашку и шиповник, потом сдавали в аптеку. А в двенадцать лет Антона взяли в семейный бизнес. Тогда дед кроликов разводил, батя шкурки обрабатывал, мать из них шапки шила, а бабка те головные уборы и кроличье мясо на рынке продавала. В комплекте тушки и шапки хорошо шли – народ видел, что мех не кошачий, все честно, можно покупать. Антона после недолгой выучки поставили на раскрой. Нехитрое дело, если по шаблону, главное – резать правильно. У пацана глаз был меткий, рука твердая, он не портачил, в отличие от деда с его тремором.
Возня с кролями, их мясом и шкурами дала парнишке самые разные знания и умения. Никто и не удивился, когда к концу школы Антон надумал идти в ветеринары и приналег на химию с биологией. В итоге в мед на ветфак он не попал – на бюджете места не нашлось, а платное обучение семья не потянула бы, – зато в пед на биофак его взяли с радостью. В педагогическом парни всегда на вес золота были.
И место школьного преподавателя Антон со своим дипломом получил без проблем. Директор – бабуля с лакированным начесом – его особо привечала, намекала даже, что со временем сделает завучем. В школе, традиционно бабском царстве, у учителя-мужика есть и преимущества, и перспективы, особенно если он не тупой физрук или дедок-трудовик. Антон, признаться, рассчитывал быстро сделать карьеру, но не вышло. Бабулю-директрису вскоре сплавили на пенсию, вместо нее пришел бодрый дядька, а с ним Антоша общего языка не нашел. У нового директора появились свои любимчики и протеже, до кресла завуча он не добрался. Мало того, ему постепенно сокращали часы, которых и так-то было негусто: природоведение-биология-анатомия – не русский и математика, их школьная программа постоянно дискриминирует. В какой-то момент Антон понял, что из школы надо уходить, там ловить нечего.
Без работы муж с женой остались почти одновременно. Аля, признаться, запаниковала, но Антон сказал – спокойствие, только спокойствие! И чуть ли не на последние деньги пошел переучиваться на маркетолога. Хорошая, сказал, профессия, современная, нужная. Хлебная.
И не ошибся: уже на курсах познакомился с парнем, которого пристроили на учебу родители. У тех был цветочный бизнес – хороший, налаженный. Когда-то он начинался с того, что его владельцы коробками возили из Сочи в Москву и на Север мимозу в феврале, нарциссы в марте и тюльпаны в апреле, но теперь расширился до сети фирменных магазинов. А собственники, в свою очередь, доросли до мысли отойти от дел и поселиться непосредственно в местах произрастания мимозы и нарциссов, для чего им необходимо было передать дело наследнику. Тот, правда, соответствующим желанием не горел – привык получать сразу ягодки, минуя цветочки, но активно не сопротивлялся и пошел учиться маркетингу.
Антон же, сдружившись с наследником цветочной империи, нашел лазейку, чтобы втиснуться в чужой налаженный бизнес.
– Вот и пригодится нам дедов гараж, – сказал он Але, поделившись с ней своим новым планом. – Наконец-то, а то я уж не знал, как бы ему ума дать.
Вообще-то думать об этом следовало Але – гараж был ее, достался внучке от деда-инвалида вместе с транспортом, на котором тот катался. Машинку-инвалидку на удивление быстро получилось продать, а за гараж никто не давал хорошей цены. Он слишком маленький был, в него даже крошка Daewoo Matiz не помещался. Влез бы уникальный одноместный Peel P50, занесенный в Книгу рекордов Гиннесса как самый маленький серийный автомобиль на планете. Но таких мини-каров – Антон изучал вопрос – было выпущено всего с полсотни, а к нашему времени осталось вполовину меньше. И, разумеется, кирпичную будку в качестве приюта для дорогой коллекционной машинки никто не рассматривал. А владельцы скромных по цене и габаритам велосипедов и мопедов обходились вовсе без гаражей.
Идея Антона использовать дедово наследство для хранения в нем цветов показалась логичной.
– Предки Рубика торгуют только первосортным товаром, – сказал он Але. – А что помялось, подвяло, стебли длиной не вышли и тому подобное – сразу сбагривают коллегам, у кого магазины поплоше. Те что-то освежают, подрезают, букеты делают и продают дешевле. У нас в районе цветочного нет, а две школы, садик и роддом имеются. Заведем точку на перекрестке – Рубик знает, как это оформить, – и будем торговать, а гараж как склад используем. Там есть свет и вода – то, что нужно.
– А зимой там холодно, – напомнила Аля. – Цветы померзнут.
– Не померзнут, мы обогреватель поставим. Чтоб ты знала, для замедления старения и увядания цветов в помещении как раз устанавливают пониженную температуру и повышенную влажность. – Антон действительно подготовился. – А наиболее оптимальная температура хранения составляет от +2 до +10 градусов.
В общем, в дедовом гараже поселились цветы. Скромный семейный бизнес успешно стартовал тридцать первого августа… и накрылся медным тазом с первыми заморозками.
У коммунальщиков приключилась очередная авария, снова что-то где-то лопнуло, не выдержав мороза, гаражик на всю ночь остался без воды и света, температура в нем упала ниже нуля. Потом-то электричество дали, но было уже поздно.
– Как? Как так вышло? – Антон даже не разозлился, настолько удивил его результат аварии.