Той ночью в бывшем дедовом гараже ночевали розы. Название сорта Алевтина забыла, она называла их «анемоновые», потому что бутоны были странного, по ее мнению, цвета – не чисто белые или кремовые, а с отчетливой зеленцой. Когда обогреватель вырубился, они промерзли до звона, а потом, когда вместе с электричеством в помещение вернулось тепло, неожиданно быстро завяли и скукожились. При этом подсохшие лепестки почему-то сделались зеленовато-голубыми.
– Красивый цвет, – машинально заметила Аля. – Почти как иранская бирюза.
– Твою ж мать! Твою ж мать! – Антон не сразу начал мыслить конструктивно. – Весь товар коту под хвост!
– Может, еще на что-то годится? – робко молвила Аля. – Можно сделать саше. Или… я не знаю, роза – не лечебное растение? Ты рассказывал, вы ромашку в аптеку сдавали…
– В аптеку? В аптеку… – Антон задумался, полюбовался голубым лепестком, понюхал его и растер в пальцах. – Аль, а ведь это мысль!
Выходит, Аля придумала новый бизнес, а Антон как маркетолог развил ее смутную идею. «Гималайский голубой мак» – вот какое название он придумал.
– Розы в Гималаях не растут, а редкие голубые маки – очень даже, – объяснял он. – Причем местный вид Meconopsis grandis имеет очень крупные цветы, на лугах, где часто пасутся яки, они достигают пятнадцати сантиметров в диаметре!
– У нас бутоны крупные были, – кивала Аля. – А почему Гималаи?
– Потому что далеко и высоко, – хмыкал Антон. – Кто там был, на тех высокогорных гималайских лугах?
– Яки, – подсказывала Аля, и они весело смеялись.
Лепестки досушили – те еще потемнели и стали совсем синими, – расфасовали по двадцать граммов в специально пошитые шелковые мешочки. Заказали упаковку – пакетики из крафтовой бумаги, запечатали их почтовым сургучом, сделав штемпель с красивым маком. На пакетики налепили этикетки-наклейки: Himalayan blue poppy, 20 grams – и все, краткость – сестра таланта.
Зато в рекламе на красивые слова не поскупились.
Начали издали: мол, высокогорные склоны Гималаев, несмотря на суровость климата, покрываются в короткий летний период прекрасными цветами. Голубые маки приспособились выживать да еще и цвести на высотах в 3500–5000 метров, на каменистой почве, при сильном ветре, большой влажности и низких температурах. Все им нипочем! Некоторые виды встречаются даже на высоте 6200 метров. К сожалению, увидеть их красоту могут только немногие – разве что альпинисты. А уж о том, как укрепляет здоровье правильно приготовленный отвар голубого гималайского мака, и вовсе знают лишь немногочисленные местные жители. У них там аптек нет, они от болезней природными средствами спасаются. Ковидом не болеют вовсе – спасибо голубому маку: уникально жизнестойкое растение замечательно укрепляет способность человеческого организма сопротивляться опасной заразе.
И слоган сочинили: «Подними иммунитет до гималайских высот!»
– Немного коряво, зато цепляет, – решили Антон с Рубиком.
Они в дело оба вошли. С Антона – идея и сырье, с Рубика – деньги на раскрутку и продвижение.
Рубик, кстати, прекрасный ход придумал. Он устроил, чтобы в самом дорогом цветочном магазине малюсенькие пакетики с «Гималайским голубым маком» давали бонусом ВИП-клиентам при покупке шикарных букетов. Всего один день длилась акция, а спрос на «чудо-средство» возник моментальный и устойчивый! «А голубой мак еще есть?» – шептали продавщицам на ушко богатые клиенты. «Вообще-то нет, но для вас…» – ответно лепетали прелестные цветочницы и отдавали «последнее» по несусветной цене.
Потом еще блогеры отлично сработали. Один удачно соврал, что гималайский мак – секретное лекарство, которое в народ не пускают, придерживают для Кремля и окрестностей, ибо на всех не хватит. Другой еще поднял акции волшебного препарата, напомнив, что зимой в Гималаях холодно, маки не цветут, так что до самого лета новых поставок чудо-средства не будет.
Короче, лепестки, толстым слоем покрывавшие пол гаража, разошлись как горячие пирожки – со свистом!
И все бы хорошо, да только повторить процесс, случайно организованный коммунальщиками, у Антона не вышло. Вторая партия лепестков тех же самых «анемоновых» роз, сначала замороженных, а потом засушенных, разительно отличалась от первой, эталонной.
– Они не синие! – убивался Антон. – Почти коричневые! Что же делать, что делать?!
– Написать, что это бурый гималайский мак? – робко предложила Аля.
– Бурый – фу, звучит неаппетитно, – скривился Антон и, поймав жену за полу домашнего халата, заставил сесть на табуретку. – Думай, Аля, вспоминай по минутам, во сколько электричество отключили? Как долго его не было? Сколько потом обогреватель работал с того момента, как он включился, и до того, как мы пришли? Надо максимально точно все повторить. Нам нужны синие лепестки. Синие, а не бурые!
– Всем нужны синие лепестки, – сговорчиво согласилась Аля. – Ковид не отступает, лекарства от него все нет, одна надежда на голубой гималайский мак.
Не знаю, по какой причине не спали люди в доме напротив, а я занималась тем, что мне обычно несвойственно: придумывала, как обойти систему.
Да, я, законопослушная гражданка, более того – судья, пришла к тому, что без обмана нам никак не обойтись! Придется нарушить правила и изменить кое-каким принципам, иначе Натка с этими штрафами разорится и по миру пойдет.
Но я не перешла на темную сторону силы, нет. Просто постановила для себя считать, что санкции, наложенные на сестру, – это ошибка, исправить которую не предосудительно, а правильно и хорошо.
План действий я набросала вчерне и выполнять начала утром нового дня. Могла бы и раньше, но не хотела пугать Сашку, заявившись к ней среди ночи.
В семь утра зимой еще темно, но уже оживленно. На заре обычного буднего дня в этот час лифт сновал бы челноком, доставляя вниз всех тех, кому надо на работу, в школу, детский сад и прочие режимные заведения, а вверх – собачников с питомцами. По счастью, наступило воскресенье, а морозное утро выходного дня нормальные люди предпочитают проводить в теплой постельке.
Я не в счет. Не то чтобы я ненормальная – просто у меня сегодня была особая миссия.
На всякий случай, чтобы точно встретить на своем пути как можно меньше людей, я не воспользовалась лифтом, а спустилась по лестнице. Ничего не трогала, хотя еще в квартире натянула перчатки, дверь подъезда толкнула плечом. Дышала через маску, так что, надеюсь, вирусы вокруг себя не рассеивала. Впрочем, до выхода я успела сделать экспресс-тест, и он показал, что я здорова.
В смысле, ковида у меня нет. Тестов на душевное здоровье, кажется, пока не придумали, а надо бы.
На лестнице я не встретила ни души, у подъезда – одного дворового кота, которого моя персона нисколько не заинтересовала – это к бабушкам-соседкам, у которых вечно полные карманы сухого корма, он бросается со всех лап. «Хонда», старушка моя, завелась без раздумий, на улицах еще не было пробок. Все говорило о том, что я действую правильно и вселенная меня одобряет.
Сашке я позвонила, припарковав машину у подъезда во дворе Наткиного дома. Окна ее квартиры были темными, должно быть, моя девочка еще спала, и при мысли о том, что я подниму ребенка с постели тревожным звонком, я огорчилась и устыдилась, но от своего намерения не отступилась. Цена вопроса была уж слишком высока: плюс три тысячи рублей каждые два часа! Вернее, минус, а не плюс, потому как штрафы – это же не прибыль, а убыль.
– Доченька, это я, – умиротворяюще проворковала я в трубку, дождавшись, пока из нее комком колючей шерсти вывалится хриплое «ну, шо еще?!».
У Сашки спросонья голос как у портового грузчика с перепоя. И степень доброжелательности такая же.
– Кто ж еще, – буркнула трубка.
Можно подумать, любящая мать – основной источник всех проблем девицы-подростка!
Я почувствовала, что закипаю, и перестала ворковать, перейдя на прохладный официальный тон:
– Александра, подойди к окну и посмотри во двор.
– Эт че, упражнение какое-то, типа медитации «Я приветствую солнце нового дня?» – Непочтительная девица хмыкнула, но к окну подошла – я увидела, как раздвинулись темные шторы, пропуская фигуру в светлом.
Наверняка в любимой трикотажной пижаме со слониками, машинально умилилась я.
– И че? – Дочь зевнула и оживилась. – О, тут машина, совсем как твоя! А я-то думала, на всю Москву один такой драндулет!
– Не драндулет, а винтаж. – Я открыла дверь, вышла из машины и посемафорила рукой, свободной от прижатого к уху мобильника. – Видишь меня?
– Да. И глазам своим не верю! – Сашка тоже сменила тон, неподдельно сердясь. – Тебе же было сказано – сидеть в карантине, а ты по городу раскатываешь. С какой стати, а, мам? Решила проверить, чем я тут занимаюсь? Ну, спасибо, что со двора позвонила, а не нагрянула в квартиру без предупреждения!
– Я вовсе не… Минуточку! А чем это ты там занимаешься, что мне нельзя нагрянуть?!
– Я сплю, мам! Спала. Одна. – Невыносимая девица нарочито тяжко вздохнула.
– Прекрасно, – отчеканила я, преодолевая возникший порыв подняться и проверить, так ли это на самом деле. – Оденься, не забудь маску и перчатки, спустись и возьми на крыльце пакет.
– Срочный? Из штаба? С новыми приказами и ЦУ? – съязвила дочь.
И в кого только она у меня такая ехидная?
– Нет, не с приказами. – Я постаралась сохранить спокойствие.
Потому что не в мать она такая язва, явно не в мать!
– Пакет заклеен скотчем, не открывай его, протри как следует антибактериальными салфетками и положи где-нибудь дома.
– А что там? – Сашка наконец заинтересовалась. – Пачки долларов с отпечатками, которые нельзя уничтожить?
– Когда это у меня были пачки долларов?
– И то верно, – мелкая язва вздохнула. – Так что же там, в пакете?
– Смартфон тети Наташи.
– Ого! Ты решила полностью отрезать ее от мира – уж изоляция так изоляция?
– Ты спустишься или нет?!
– Да иду уже! Одеваюсь.
В трубке послышались шорохи и стуки. Я терпеливо ждала, не обрывая связь. Через пару минут из подъезда на крыльцо вывалилась фигура, которая очень украсила бы собой жанровую картину «Бегство из погорелого театра». Поверх пижамы со слониками Сашка на манер казачьей бурки накинула Наткин норковый полушубок, на голову криво натянула свою вязаную шапочку с помпоном. На лице маска, на руках перчатки, на ногах кроксы – красота!