— Напрасно ты думаешь, я ведь ничем таким не занимаюсь, — сказал Лиам–Пат. — Вроде того, что там, внизу.
— Тебя сюда привез мистер Мактай.
Морщинистое лицо Фини было бесстрастным. Костюм, похожий на пасторский, сидел на нем мешковато, рукав на локте протерся насквозь. Из под засаленного ворота рубашки шнурком свисал узенький галстук, крохотный жесткий узел залоснился. Говоря, что Лиама–Пата привез из Ирландии мистер Мактай, Фини не отрывал глаз от своих колен.
— Вообще то я сам приехал, — произнес Лиам–Пат.
По–прежнему разглядывая туго натянутую на коленях ткань, будто опасаясь, что она вот–вот треснет и здесь, Фини отрицательно покачал головой.
— О комнате договорился мистер Мактай. Заботился о тебе мистер Мактай. «По сердцу мне Лиам–Пат Броган» — это ведь его собственные слова, так то, парень. В тот день, когда мы с тобой были у него первый раз, кто, как не он, позвонил мне спозаранку, в восемь утра? Знаешь, что он мне тогда сказал?
— Нет, откуда мне знать.
— «Лиам–Пат — мужик настоящий», вот что.
— Все равно, не смогу я сделать то, о чем ты толкуешь.
— Слушай, парень. Ты же перед ними чистенький. Ты для них просто еще один Пэдди — ирландец, который едет на Рождество домой. Ты хоть понимаешь, Лиам–Пат, что я тебе говорю?
— Да я про мистера Мактая слыхом не слыхал, пока сюда не приехал.
— Он — твой друг, Лиам–Пат, как и я. Разве я не доказал тебе своей дружбы?
— Ясное дело, доказал.
— Вот и все, что я хотел тебе сказать.
— Так у меня на бомбы духу не хватит.
— Понятно, а кому вообще охота с ними вожжаться? Разве найдется в Божьем мире хоть один человек, который по доброй воле выбрал бы себе это занятие, а, парень? — Фини смолк. Вынув из кармана брюк платок, он провел им под носом. Впервые с тех пор, как они вошли в комнату Лиама–Пата, Фини взглянул ему прямо в лицо. — Никому не будет никакого вреда, парень. Ни малейшего для жизни и здоровья. Даже близко ничего такого не будет.
Лиам–Пат нахмурился и в знак полного замешательства покачал головой.
— О душегубстве мистер Мактай не стал бы никого и просить, — продолжал Фини. — Воскресный вечер. Улавливаешь? В воскресенье же город весь вымирает. Но, чур, ничего не записывать. Ни числа, ни точного времени. Ничего из того, о чем я сейчас толкую. — Он побарабанил пальцами по виску. — Все только на память.
Фини продолжал говорить. Поскольку в комнате не было стула, Лиам–Пат сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Плевое дело, снова повторил Фини. Он рассказывал о мистере Мактае, о задаче, сделавшейся для мистера Мактая целью жизни — как для всякого настоящего ирландца, который, чем дальше от дома, тем сильнее чувствует свое предназначение.
— Понимаешь меня? — прерывая свою длинную речь, время от времени вопрошал Фини: он опасался, как бы вместо полной ясности не возникло некоторое непонимание ситуации. — Мечта Уолфа Тона. Мечта Исаака Батта и Чарльза Стюарта Парнелла. Мечта лорда Эдварда Фицджеральда .
Эти имена пробудили в душе Лиама–Пата воспоминания школьных лет: вот не имеющий сана учитель Риордан требует рассказать об этих героях; обгрызенные усы учителя прикрывают длинную верхнюю губу, костюм в тонкую полоску перепачкан мелом.
— А этот ваш Фицджеральд принимал участие в «бегстве графов»? — спросил как то с задней парты Хасесси, и Риордан облил его презрением.
— «Избиение младенцев», — говорил Фини, — «Кровавое воскресенье» .
Он рассказывал об обмане и откровенной лжи, о вероломстве и невыполненных обещаниях, о грубости и издевках, мало чем отличавшихся от издевок Хакстера.
— О’Коннел, — перечислял он. — Пирс. Майкл Коллинз. Вот это мужчины, Лиам–Пат, и ты запросто станешь с ними вровень. Разом превратишься в великана.
Подобно рыбке, которую, несмотря на страх, так и влечет к червяку, Лиам–Пат чувствовал, как затягивает его Фини в сети своего красноречия.
— Господи, да ты и сам сможешь стать Великим Героем, — как то давно, когда они разносили ночью те журнальчики, похвалил его Десси Коглан.
Лиаму–Пату уже приходилось видеть придорожный крест, поставленный в память о жизни и смерти Великого Героя; а всего за несколько недель до того он посмотрел и фильм о нем. И теперь, ощущая затылком стену и неотрывно глядя на Фини, мысленно видел, как идет он размашистым шагом Майкла Коллинза. Заверения и обещания, имена знаменитостей, которыми сыпал Фини, произвели на него сильное впечатление, и все же он произнес:
— Так ведь наверняка кто нибудь да пойдет мимо в эту самую минуту.
— Никто, парень, никуда не пойдет. Для того и выбрали воскресный вечер, чтоб наверняка. Вокруг одни только пустые конторы, даже сторожей возле них не будет. Все учтено.
Фини рывком поднялся с кровати. Он махнул рукой, и Лиам–Пат встал. Ничего не записывай, вновь сказал Фини. Теперь до назначенного дня никого, кроме Лиама–Пата, в доме не будет.
— Ничего не записывай, — еще раз повторил Фини свой наказ. — Потом тебя будут допрашивать. Возможно, полицейские сядут на тот же поезд. Или встретят на причале, когда ты туда доберешься.
— И что же я им скажу?
— Что едешь на Рождество домой, в графство Корк, что сроду не бывал в том месте, про которое они тебя расспрашивают. И слыхом про него не слыхивал.
— А вдруг они спросят, знаю ли я тебя? Или мистера Мактая?
— Они и имен то таких знать не будут. Если потребуют кого то назвать, называй парней из своей бригады, тех же Рафферти и Нунана, да любые имена, какие слышал в пивных. Если уж и не знаешь, кого еще перечислить, назови Фини и Мактая. Они все равно не поймут, о ком ты говоришь.
— Это, стало быть, ненастоящие ваши имена?
— С чего им быть настоящими, а, парень?
Поначалу Лиам–Пат твердо стоял на том, что он с этим делом не справится, но Фини все говорил и говорил, и слова его превращались в сознании Лиама–Пата в образы, причем сам он неизменно оказывался в центре событий, и в конце концов Лиам–Пат ощутил незнакомое возбуждение. Хакстер даже понятия не имеет о том, что должно произойти; Хакстер будет смотреть на него и думать, что он все тот же Лиам–Пат. И те, кто не здоровается с ним, когда он покупает у них сигареты или газету, тоже не заметят никакой разницы. Это волнение придавало ему сил и энергии, каких он отродясь не испытывал. Каждое утро он будет привозить свою тайну на стройку. Будет ходить с этой тайной по улицам, ощущая в себе совершенно новую, необычайную мощь.
— Сразу видно, что ты — мужчина из Корка, — заключил Фини и в комнате с задернутыми шторами показал Лиаму–Пату, как работает часовой механизм.
До назначенного воскресенья прошло шестнадцать дней. Все это время Лиама–Пата тянуло разговаривать с окружающими так, как говорили Фини и мистер Мактай, вкрадчиво и таинственно, придавая словам новый, известный ему одному смысл. Настроение у него было беспечное, держаться он стал уверенно и в разговор вступал легче, чем прежде. Однажды вечером он заметил, что официантка в пивной смотрит на него так, как много лет назад Росита Друди смотрела на Десси Коглана в баре «У Брейди».
Больше Лиам–Пат не видел Фини, как тот его и предупреждал. Мистера Мактая он тоже больше не видел. И за квартплатой никто не приходил, так что шестнадцать дней Лиам–Пат жил дома в полном одиночестве. Он безвылазно сидел в своей комнате, однажды только сходил к тайнику и поднял выпиленные половицы, желая получше познакомиться с устройством, которое предстояло пустить в дело; он удостоверился, что часовой механизм запросто уместится в спортивной сумке и при этом его легко будет установить на нужное время. Никакой еды он на кухне не готовил: Фини предупредил, что лучше бы от стряпни воздержаться. Это было непонятно, но Лиам–Пат исправно следовал совету, воспринимая его как приказ, а приказы не обсуждают. Он заваривал в комнате чай, потом, намазав хлеб маслом, посыпал сверху сахаром, открывал банки с бобами и супом и ел все не разогревая. Целых пять раз, засекая время, как учил Фини, он прошел маршрут, которым ему предстояло следовать в назначенное воскресенье; маршрут становился вполне знакомым, и Лиам–Пат внимательно примечал, где могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.
В субботу, накануне того воскресенья, он уложил чемодан и, следуя указаниям Фини, через весь город отвез его в автоматическую камеру хранения на Юстонском вокзале. Вернувшись к себе, сгреб пустые консервные банки и остатки еды в хозяйственную сумку и отнес ее в мусорный бак на другой улице. На следующий день он в последний раз пообедал в столовой «У Боба». Окружающие были приветливее обычного.
Когда он окончательно собрался к отъезду, в его комнате и в целом доме не оставалось никаких его пожитков. Фини велел ему убрать комнату предназначенным для постояльцев пылесосом «филипс» — он хранился внизу под лестницей. Фини распорядился пропылесосить все, каждую поверхность, и Лиам–Пат точно следовал приказу, орудуя маленькой круглой щеткой, которую насадил прямо на сопло шланга, без удлиняющей трубки. Для его же собственной безопасности, вот для чего это делалось. А напоследок вытри ручки дверей и все, к чему прикасался, бумажной салфеткой, советовал Фини,
В самом начале восьмого Лиам–Пат снова поупражнялся в установке часового механизма. Ему захотелось выкурить сигарету, но он не решился, потому что Фини не велел. Застегнув сумку на молнию, он вышел из дому. И уже на улице закурил.
По дороге к остановке автобуса в двух кварталах от дома он выбросил ключи от парадной двери в водосток — в соответствии с распоряжением Фини. Когда тот наказывал ему протереть все поверхности, чтобы наверняка не оставить никаких следов, Лиам–Пат подумал, что мистер Мактай в такие мелочи входить бы не стал, мистера Мактая интересовало лишь одно — чтобы работа была сделана. В автобусе Лиам–Пат поднялся наверх и сел сзади. На следующей остановке парочка, тоже сидевшая наверху, сошла, и он остался один.
И тут на Лиама–Пата накатил страх. Одно дело держать все это в секрете от Хакстера, знать то, о чем Хакстер и не подозревает; или, скажем, заслужить улыбку официантки. Но совсем другое дело — ехать в автобусе с адской машиной в спортивной сумке. Воодушевления, с которым он, сидя на полу и прижимаясь затылком к стене, слушал Фини, уже и в помине не было. То, что мистер Мактай выбрал именно его, теперь воспринималось совершенно иначе, и когда Лиам–Пат попытался вообразить, что вот идет он размашистым шагом Майкла Коллинза, в длиннополом пальто военного образца,