Когда музыка стихла, на несколько минут воцарилась ошеломленная тишина, сменившаяся аплодисментами. Я тоже хлопала, вовсе не от восторга. Пусть все видят, что синьорина Саламандер-Арденте – не мелочная завистница.
На овациях урок закончился, девушки потянулись к выходу из класса.
– Бедняжка Филомена, – протянула Бьянка Сальваторе, расчетливо столкнувшись со мной в дверях, – наверное, трудно смириться с поражением?
– Не сложнее, чем тебе избавиться от веснушек, дорогая, – вздохнула я сочувственно. – Лимонный сок, как я вижу, лишь иссушил твое личико.
Свита синьорины Сальваторе едва сдерживала смешки. Мода аквадоратских дам предписывала им быть светлокожими и рыжеволосыми, поэтому Бьянка проводила долгие полуденные часы в солярии, расправив свои каштановые кудри поверх полей плетеной шляпы. Но солнце беспощадно, оно одарило носик и щеки синьорины коричневыми пятнышками.
Отодвинув Бьянку плечом, я вышла в коридор, не забыв тряхнуть волосами с расчетом, чтоб моя светло-рыжая грива хлестнула обидчицу по лицу.
Уж мне-то лишний раз жариться на солнце не требовалось.
– Аквадоратская львица в гневе? – спросила Карла, нагоняя меня под аркой, спускающейся в сад лестницы. – Сальваторе рыдает на подоконнике.
– Слезы ей к лицу, – фыркнула я, выбирая скамью в тени розовых кустов и усаживаясь на нее. – Где Маура?
– Остановилась поболтать с новенькой, синьориной Паолой. – Карла тоже присела и поставила между нами изящную корзинку с завтраком.
– И каким ветром занесло к нам столь одаренную музыкантшу?
Школьная кухарка происходила из Маламоко и собирала Карле столь объемные перекусы, что уже который год мы делили их на троих.
– Торговый дом Раффаэле. – Карла накрыла кусочек чиабаты толстым ломтем мягкого сыра. – Пряности, диковинки, экзотическая древесина из южных колоний.
– Богаты?
– Более чем. Синьорина Паола занимает одну из первых строчек в списке богатых невест. Подозреваю, что…
Поверх сыра расположился строй оливок и веточка зелени. Карла неприлично широко открыла рот и откусила от этой башни изрядную часть.
– Я не ревную.
Пояснения мои перекрывались чавканьем. Уж чем-чем, а приличиями моя подруга не заботилась, по крайней мере наедине. Покушать она любила, что нисколько не вредило ее сухощавой изящной фигуре. Маура, к примеру, клевала, как птичка, ограничивала себя буквально во всем, но выглядела при этом сдобной булочкой. Я находилась на средней позиции – ростом повыше синьорины да Риальто, но ниже Маламото, пышнее последней.
Мы трое представляли собой, если так можно выразиться, комплект всех возможных женских прелестей. Брюнетка, блондинка, рыжая, с черными, голубыми и аквамариновыми глазами, соответственно. Неявный девичий закон гласил, что в подруги себе следует выбирать дурнушек, чтоб выгодно выделяться на их фоне. Я же выбрала красавиц и не прогадала. Наше трио было столь прелестно, что каждая из нас казалась окружающим еще красивее.
Нам было по шестнадцать, когда мы оказались в «Нобиле-колледже-рагацце», учрежденном прежним дожем для обучения наукам и искусствам дочерей благородных фамилий. На материке образованием женщин не занимались, и Аквадората немало гордилась прогрессивным нововведением.
Я тогда только начинала утрачивать подростковую угловатость и робела в компании более титулованных и нарядных синьорин. Как оказалось, робость в девичьей компании является грехом непростительным. В первый же день меня подстерегли в темном коридоре, ведущем к дортуарам, и вознамерились проучить.
– Безродные крестьяне подобны домашнему скоту, – сообщила мне Бьянка, поигрывая серебряным кинжалом, до этого момента скрытым в изящном веере, – а коров принято клеймить. Сейчас мы исполним этот древний обычай, не будь я маркизетой Сальваторе.
К несчастью последней, маркизет, дочерей маркизов, видимо, не обучали искусству кулачного боя. А у Филомены Саламандер-Арденте было пять старших братьев. Кинжал я храню в резной шкатулке у изголовья вот уже три года. А ножны-веер, по слухам, Бьянка сожгла в камине в ту самую ночь, прижимая к лиловому глазу наполненный льдом коровий пузырь.
Карла подошла ко мне первой и предложила стать соседками по комнате. Третьей с нами оказалась Маура, сотрясаемая рыданиями от разлуки с матушкой.
Так у меня появились подруги. Теперь-то я могу говорить, что сама, дальновидно и расчетливо, выбрала их, но случай и судьба сыграли тут не последнюю роль.
Маура да Риальто происходила из богатейшей аквадоратской фамилии, настолько состоятельной, что маркизета Сальваторе могла лишь скрипеть зубами в бессильной злобе. Карла говорила, что от титула дожа на последних выборах батюшку Мауры отделяло каких-то два голоса.
Итак, мы поселились втроем и на занятиях старались держаться вместе. Я дралась еще дважды, оба раза моими соперницами были науськанные Бьянкой девицы, отрабатывающие наказ без огонька и задора. Но после того, как Карле Маламоко удалось передать послание одному из своих кузенов и получить ответ, нападения прекратились. Информация, которой нас одарили, оказалась столь пикантной, что самомнение синьорины Сальваторе лопнуло мыльным пузырем.
Жизнь в школе скорее можно было назвать выживанием. Мы столкнулись с неравным отношением учителей, унижением, поборами. Нас учили музыке и рисованию, истории, литературе, астрологии и искусству составления ароматов, беседам и политесу, риторике и танцам. Я хотела стать лучшей. В конце концов, это было единственным для меня шансом на достойную партию. А когда на первом школьном балу Маура представила мне тридцатилетнего на тот момент Эдуардо да Риальто, своего старшего брата, я поняла, за кого именно выйду замуж. Золотистые волосы Эдуардо, голубые глаза Эдуардо, твердая рука Эдуардо на моей талии вот уже почти три года были в моих мечтах.
И я стала лучшей. Ночами зубрила даты и имена, названия созвездий, фигуры танцев, титулования и обращения. Ни в чем я не была талантлива, оказавшись хороша во всем. Учителя меня обожали, соперницы завидовали, подруги составляли свиту негласной королевы «Нобиле-колледже-рагацце». Впереди нас ждал осенний бал, после которого мы выпорхнем во взрослую жизнь, шурша дипломами выпускниц и рекомендательными письмами, а у меня на пальце еще будет поблескивать кольцо Эдуардо. Потому что на балу я объяснюсь и получу предложение.
Это будет наша девятая встреча. На память о каждой я хранила что-то в шкатулке у изголовья. Первый осенний бал – носовой платок, который синьор да Риальто подал мне с пола, зимний – жемчужные сережки, которые он похвалил, весенний – перчатка… Кинжал Бьянки уже давно погребен под ворохом памятных вещиц. Особое место среди них занимает веточка омелы, под которой мы с Эдуардо поцеловались.
Скрывать свои чувства от подруг мне удалось недолго. Карла саркастично расхохоталась, заметив, как я вывожу на полях тетради вензеля «Э» и «Р», а Маура всхлипнула и, обняв меня, сообщила, что будет рада такой невестке.
Три года я любила и была верна, изводя «фрейлин» беседами о предмете страсти, те же выказали неприличную ветреность. Впрочем, присущую всем ученицам «Нобиле-колледже-рагацце». Мужчины школу посещали не часто, но каждый из них становился объектом томных взглядов и девичьего кокетства. Даже зеленщик, плотник и пожилой учитель музыки маэстро Калявани. Что же происходило, когда объявлялись вакации и у порога школы выстраивалась вереница гондол с братьями и кузенами, разбирающих учениц по домам, не поддавалось описанию.
У меня пять братьев: Филомен, Филидор, Филиппо и Франциско, Флоримон. И трое младших – близнецы Филиппо и Франциско, и Флоримон, – всего годом старше меня, получили за эти годы такое количество любовных посланий, что могли бы на манер шпалер оклеить ими гостиную дома Саламандер. И ограничились лишь гостиной просто потому, что Филомен Саламандер-Арденте более пяти лет бороздит южные моря в чине капитана, а Филидор преподает на материке в университете.
Из многочисленных повторений имен, начинающихся на «Ф», можно сделать вывод, что достойные мои родители, во-первых, обладают неординарным чувством юмора, а во-вторых, очень хотели произвести на свет девочку, поэтому изящно закольцевали отпрысков Филоменой, женским вариантом имени первенца.
– Однако, – прожевав, Карла отвлекла меня от воспоминаний, – забавно, что Паола Раффаэле появилась в нашей школе за полтора месяца до выпуска.
Информированность синьорины Маламоко объяснялась тем, что вчера вечером она в очередной раз сбежала на свидание с одним из своих многочисленных кузенов. И мы с Маурой до четырех утра по очереди дежурили у двери, прислушиваясь к плеску весел, чтоб незаметно вернуть беглянку в спальню.
– Продолжай, – попросила я, ощипывая гроздь винограда.
Мауре грозило остаться без завтрака, но она сама виновата.
– Как думаешь, сколько ей может быть лет?
– Не больше двадцати, – я поморщилась от кислого вкуса, – как и всем нам.
– Двадцать пять не хочешь?
Я ахнула, а синьорина Маламоко торжествующе продолжала:
– В колониях у нее, по слухам, случился пылкий роман с неким капитаном, и папаша притащил дочурку в столицу, чтоб сбыть с рук, пока товар совсем не испортился.
– Товар попорчен? – переспросила я многозначительно.
Карла пожала плечами:
– Точно никто, кроме нее, не скажет, но дело там дошло до клятв и обмена кольцами. Че… то есть кузен…
– Подруги называется! – пронзительный возглас синьорины да Риальто, сбегающей по ступеням, заставил Карлу замолчать. – Ничего мне не оставили?
Я посмотрела на ощипанную кисть винограда и покраснела. Маура подбежала к скамье и стала рыться в корзинке. Там обнаружился обломок чиабаты, и девушка немедленно им захрустела.
Карла отряхнула с пальцев крошки.
– Ты хорошо знакома с синьориной Раффаэле?
– Прошлым летом в путешествии мы остановились на острове Помо-Комо у тамошнего губернатора.
Карла и я забросали подругу вопросами, на которые получали слегка невнятные из-за булки ответы.