Проснулась я от щекотки, Чикко водила хвостиком по щеке.
– Малышка, я забыла в коридоре твой ночник, – шепнула я нежно и едва сдержала возглас ужаса.
За ночь я умудрилась заползти под одеяло и обвиться конечностями вокруг супруга. Счастье, что он еще спал и маневров моих не заметил. Осторожно я распрямилась и села на кровати. Очень вовремя, потому что в двери постучали и донна да Риальто с горничными явились пожелать доброго утра дожу с догарессой.
– День будет добрым, – сообщил Чезаре, – так как начинается он с лицезрения таких хорошеньких синьорин.
Артуро увел господина одеваться в другие покои так стремительно, что я не успела переспросить супруга, ждать ли его на острове.
– Карла не возвращалась? – спросила я Мауру во время умывания.
– Нет! Я места себе не нахожу! Что случилось?
Рассказ получился сумбурным, потому что постоянно прерывался возгласами донны да Риальто, и от этой сумбурности я, видимо, не подобрала правильных слов, изложив все события ночи без купюр.
Маура расплакалась.
– Мы не можем найти Ангелу, – шепнула мне Инес, подавая полотенце. – Донна догаресса не знает, куда она могла подеваться?
Кракен меня раздери! Рыженькая служанка! Я оставила ее в своей постели, а когда в спальню вернулся дож, под пологом уже лежала синеволосая Блю!
Отбросив полотенце, я выбежала из ванной и принялась лихорадочно раздвигать стенные панели, маскирующие двери в смежные комнаты. Ангела обнаружилась в гардеробной. Ее связали, в рот воткнули кляп из свернутых чулок, а саму уложили в одежный сундук. К счастью, крышку не закрыли и горничная не задохнулась.
Охи и ахи наполнили комнату. Мы развязали Ангелу, потащили в ванную, заставили попить, я расцеловала тугие щечки девушки, не в силах сдержать чувств. Горничная ничего не поняла. Она спокойно спала, утомившись ожиданием дожа, и пленения практически не ощутила. Лежа в сундуке, попыталась освободиться, но быстро оставила попытки, испугавшись, что трепыхания сдвинут крышку, и стала ждать, пока ее освободят.
– Умница, – похвалила я. – Ты все сделала правильно.
Меня облачили в изумрудно-черное платье, подали маску.
– Маура, – позвала я. – Мы опоздаем в школу.
Фрейлина высморкалась, скрытая от меня пологом кровати.
– Не опоздаем, до отплытия час. Я распорядилась сервировать завтрак.
Надеюсь, сморкалась она не в занавесь.
– Чудесно, – я хлопнула в ладоши, – идем.
Носик Мауры распух и покраснел, глаза влажно блестели.
– Чего ревешь? – В коридоре я взяла ее под руку. – Из-за Карлы?
– Ты такая дурочка, Филомена, – непротокольно фыркнула подруга. – Мне стыдно за Эдуардо!
– Ты тут абсолютно ни при чем. Не ты играла в карты с шулерами и не ты делала ставки, которые не в силах обналичить. Если уж кому-то нужно стыдиться – ну, разумеется, кроме синьора да Риальто, – так это мне. Не сбеги я из дворца, презрев приличия…
– Ты не чувствуешь себя оскорбленной?
– Еще как! Но эти чувства на тебя никак не распространяются.
– Честное слово?
– Клянусь! – Я прижала к груди ладонь свободной руки. – Ты – моя любимая подруга, и ничто, совершенное твоей родней, не изменит этого факта.
– В свою очередь, – Маура зеркально повторила мой жест, – клянусь не сердиться на Карлу, что бы она ни сделала с моим непутевым братцем по приказу его серенити.
Вот зря она это мне сказала, из-за логичности мысли о задании дожа за завтраком мне кусок в горло не лез. Пышная сдоба, фрукты, мягкий сыр были одинаково безвкусны и падали в мой желудок, не принося удовольствия.
Карла убила Эдуардо? Покалечила? Опозорила? Чезаре столь мелочен, чтоб отправить на расправу хрупкую синьорину Маламоко? Я вспомнила противный хруст, когда каблучок хрупкой синьорины впечатывал в мостовую голову ночного громилы, и меня замутило.
На выходе из столовой мне подали плащ, и я набросила на голову капюшон, скрывая свое встревоженное лицо. Полумаска заканчивалась у кончика носа, но губы… Они дрожали.
Четверо гвардейцев ждали нас на ступенях дворца, Карла – у гондолы. Она была в своем костюме Ньяга, и Инес, забежав вперед, протянула ей маску Дамы:
– Синьор Копальди просил вас днем носить именно ее.
Когда донна Маламоко меняла личины, я успела рассмотреть ее бледное лицо и круги под глазами. Таккола провела бессонную ночь.
Она протянула Инес маску Ньяга и свернутый лист бумаги:
– Передай его серенити это письмо.
– Но тишайший Муэрто… – залепетала горничная.
– Он ждет моего отчета, – заверила ее Карла и кивнула нам. – Отправляемся, рагацце.
– Где ты была? – спросила я, когда фрейлины заняли места подле меня на подушках, а гондола отчалила. – Наказывала Эдуардо?
На этих словах Маура всхлипнула.
– Что? – Таккола перегнулась, чтоб посмотреть на подругу. – Конечно, нет.
Я нашла в складках плаща ладошку Панеттоне и стиснула ее.
Карла, ничего не рассмотрев, так как Маура тоже была в маске, пожала плечами:
– Почти до рассвета я отиралась у палаццо Мадичи.
– Тебе велел Чезаре?
– Конечно, сама бы я предпочла провести ночь в кровати. Но, драгоценные синьорины, что я вам сейчас расскажу, вы ушам своим не поверите.
Князь Лукрецио, оказывается, вел активную ночную жизнь. Во дворце хозяйничают рабочие, в саду – армия садовников. Таккола наблюдала это с гондолы, спрятанной под нависшей стеной противоположного дома. Она слышала разговоры работников, узнала, что платят им вчетверо против обычного и что князь установил месячный срок на полный ремонт своего палаццо. Самого князя она тоже видела, он возникал в разных местах, приглядывая за действом. А почти на рассвете к причалу подошла городская гондола, у весла которой стоял самый нелепый гондольер из всех, кого донне Маламоко видеть приходилось. Более всего он походил на огромную марионетку.
– Маэстро Дуриарти тоже был в лодке? – переспросила я.
– Толстячок, которого синеволосая девица называла папенькой? Был. И упомянутая девица, и больше десятка деревянных гомункулов, которые, для экономии места, плыли, сложившись на палубе стопкой.
– И что же дальше произошло?
– На причал явился чудовищный князь, и они с толстячком чудовищно повздорили. Последний орал: «Экселленсе, это ваших рук дело!» Князь орал…
– Орал? Он это умеет?
– Оказалось, что да, и преотменно. Его вопли: «Никогда руки сиятельных Мадичи не пятнали себя ремеслом!» – разносились до самого Гранде-канале.
Мы с Маурой, представив все это в лицах, захихикали.
– И чем же дело кончилось?
– Все вместе скрылись в палаццо. Значит, маэстро кукольнику удалось убедить князя.
– Чезаре это понравится, – решила я. – Подарок за подарок. Лукрецио отправил ему меня, он в ответ – целый безумный кукольный театр.
– Чезаре? – Карла склонила голову к плечу. – Наша догаресса смягчилась к супругу? Может, отблагодарила его страстью за великолепную карточную игру?
– Да какая еще страсть? – Маура затряслась, видимо от плача, и я опять сжала ее пальцы в утешение. – Его безмятежность считает меня кем-то вроде падшей женщины, и девицы такого толка интереса его не вызывают. О, ты же не знаешь о продолжении вчерашней ночи.
И я в красках поведала подругам свои приключения в дворцовой тюрьме.
– Любезная Панеттоне, – Карла перегнулась через меня и потрепала Мауру по колену, – не кажется ли тебе, что самое время отказаться от притязаний на место догарессы? Супруги явно ладят, он спешит отыграть ее честь, она спускается в бездну, чтоб спасти его жизнь.
Ответом ей был девичий плач. Я стала опасаться, что от обилия слез маска Дамы размякнет и расползется.
– Давно рыдаем? – спросила меня Карла.
– С утра, как только услышала об Эдуардо.
– А изобрести какое-нибудь другое имя тебе в голову не пришло?
– Во-первых, не пришло, а во-вторых, любое другое имя? Синьор Икс проиграл Филомену в карты? Панеттоне немедленно бы поинтересовалась, какого… то есть по какому праву какой-то синьор Икс…
– Значит, у Эдуардо да Риальто это право есть?
– Гипотетически.
– То есть…
Мы препирались уже довольно громко, гвардеец у весла повернул к нам голову, прислушиваясь.
– Баста, рагацце, – велела командирша обычным своим голосом. – Ты, Карла, будь любезна, не накручивай Филомену. А ты, аквадоратская Львица, прежде чем простить Эдуардо, заставь его вдоволь помучиться.
– Простить? – воскликнула Карла. – Что у вас в головах, девчонки?
– Мысли о будущем, синьорина Маламоко, – ответила Маура рассудительно. – Мы в отличие от тебя, великой шпионки, простые женщины, нам всегда придется зависеть от наших мужчин.
– Зависеть от Эдуардо?
– Не только и не столько от него, – отрезала Панеттоне. – Войдя в нашу семью, Филомена окажется под защитой фамилии да Риальто. Думаешь, мой отец позволит, чтоб с головы его невестки упал хоть один волосок? Думаешь, он не сможет контролировать нездоровые порывы наследника? О, поверь, братцу придется ходить по струнке, опасаясь косого взгляда Филомены.
Не забывая одобрительно кивать, я думала, что такое будущее не нравится мне абсолютно. Мечтая о браке с Эдуардо, я мнила его скромным ученым и галантным кавалером, представляла, как мы с ним проводим вечера в библиотеке у горящего камина, как гуляем по дорожкам парка, скачем на лошадях по бескрайним просторам острова Риальто или, сбежав ото всех, плаваем в аквамариновых водах лагуны Изолла-ди-кристалло. Места карточным играм, контролю и жалобам семейному патриарху в этих мечтах не было.
В «Нобиле-колледже-рагацце» царила суета. Сестра Аннунциата встретила нас на крыльце, переговорила с гвардейцами, рекрутировав солдат с лодкой под нужды школы, и приказала мне потесниться, чтоб расположить на палубе некий груз и парочку учениц.
– Недостаток организации, – бормотала Маура. – Если бы нас заранее предупредили…
Директриса услышала, обозвала синьорину да Риальто скаредой и прокричала в распахнутую дверь: