— Есть кто желающий со мной до ахфицера прокатиться? — обрадовался Сенька невиданному призу.
— Кудой? Там врагов полон берег!
— Ну и черт с вами!
Прыгнул Сенька в лодочку, к корме привязанную, и погреб, пока остальные ротозеи командира полка поджидали, не зная, где пройдет высадка. Погреб подпрапорщик, не обращая внимания на пули, которыми его с высокого берега принялись осыпать гусары. Ткнулась лодка в песок. Выскочил. Генерала осмотрел. Плохенький совсем, пуля в череп попала, мозгу видать и свинцовый привет от стрелка. Но дышит.
Закинул Сенька хенерала в лодку и к своим.
А тем уж не до него. Калужский полковник скомандовал к выгрузке. Полк лихо правил к берегу, высаживался и поднимался на крутояр строить ряды. Пушки на руках затаскивал, да только битвы большой не случилось. Так, подстреляли малеха, да и все! Оказалось, что Сенька главного командира в полон захватил, а уцелевшие к тому моменту офицеры растерялись и скомандовали ретираду. Тут туляки, сволочь известная, как дали им в спину. Запорожцы при виде подмоги навалились на гусар. «Калужцы» во фланг зашли, осыпав пехотные кареи шрапнелью. Первым дрогнул орловский полк, как выбило из седла их командира, полковника Языкова. Ну и пошла сдача в плен. Прихлопнули, как комара, супротивников царя-батюшки.
Обо всех этих славных подробностях Сенька узнал опосля. Когда пришел к нему полковник-калужинин обнимать-целовать за то, что виктории столь знатно поспособствовал.
— Бери, — говорит, — своего хенерала, что разом полкорпуса ухайдакал и вези его к царю-батюшке. Да пообскажи там, в ставке, как все вышло. Ты теперь большой человек, Арсений Петрович, в самом карауле у царя состоишь.
Сенька удивился невиданной высокой аттестации. Сам-то он караулом тяготился. Душа рвалась в бой, оттого и напросился и эстафету доставить, и на барках прогуляться с неизвестным результатом. Но перечить старшему командиру не решился.
— Доставлю и доложу все, как есть, вашвысьбродь!
По прибытии в Туров и передачи пленного генерала собрание офицеров муромского полка единогласным решением утвердила подпрапорщика Пименова в младшем офицерском чине. (2)
(1) "стима — почитание, уважение.
(2) В описываемое время в русской армии существовала традиция производства в первый офицерский чин общим собранием офицеров полка.
Глава 7
Александр Васильевич Суворов летел. Не во сне, а наяву. На воздушном шаре. Расскажешь кому, не поверят.
Он давно об этом мечтал. Даже порывался попросить у Пугачева, но гордость не позволяла. Его доставили в Серпухов и поселили в купеческом доме. Зачем-то самозванец желал иметь его под рукой. Так что на шар генерал-поручик насмотрелся. Его ежедневно поднимали на берегу, и Суворов не мог не отметить, какие выдающиеся тактические перспективы открывала эта удивительная конструкция. Настоящая революция в военном деле! Видеть все передвижения противника, вовремя на них реагировать… Александр Васильевич предположил, что задержка с форсированием Оки Румянцевым вызвана в том числе и этим обстоятельством. Скрытность уничтожена под корень!
Неожиданно от Пугачева пришла записка. «Не желаете ли прокатиться на шаре? Если да, то милости прошу». Генерал не просто желал, а жаждал. Он даже не стал доедать свою любимую гречневую кашу с белыми грибами. Как прочел записку, отбросил в сторону оловянную ложку с костяной ручкой и потребовал от охраны немедленно отвести его на берег, к месту запуска шара.
Припустил почти бегом, вприпрыжку — из-за ранения он не мог наступать на пятку. Охрана еле поспевала.
— Явились, господин генерал? — насмешливо спросил разудалый юнец, Ванька Каин, которому, несмотря на несолидный возраст, как знал Суворов, подчинялись все летуны на шарах, да и сигнальщики тоже. — Так и знал, что сразу примчитесь — меня предупреждали. Полезайте в корзину.
Александр Васильевич в дополнительных приглашениях не нуждался. Лихо перепрыгнул борт и замер в ожидании чуда. Сердце стучало ритмично и быстро. Страха не было, но волноваться волновался.
— Поехали! — задорно закричал Ванька.
Взлетели.
Суворов сперва внимательно осмотрел заокский берег. Отметил расположение военных лагерей. Потом достал из кармана подзорную трубу и принялся изучать дальние и ближние окрестности.
Чуть не задохнулся от упоения. Ему показалось, что он видит солдат своей бывшей дивизии и даже знакомый ему дом в Дворяниново, принадлежавший Болотову. Мог, конечно, и ошибиться: ракурс был совершенно незнакомым.
Начал накрапывать мелкий дождик, поднявшийся ветерок трепал кудри, но генерал его не замечал. Смотрел и смотрел в трубу, отбросив все постороннее в сторону.
Ветер усилился. Неожиданно корзина дернулась и немного накренилась. Суворов оторвался от наблюдений и схватился рукой за веревку, чтобы устоять на ногах.
— Канат порвался! — закричал Ванька и, перевесившись через край, принялся командовать. — Удерживай! Удерживай! Подтягивай меня к земле!
«И меня!» — захотелось Суворову пошутить, но не вышло. Корзина снова резко дернулась, закачалась, и генералу стало понятно, что шар полетел в сторону.
Ванька Каин заблажил:
— Оторвались! Оторвались от канатов!
— Как же мы спустимся?
— Воздух в шаре остынет — и спустимся. Наука, понимать надо!
Генерал-поручик ни секунды не сомневался, что пацан про науку от кого-то услышал, вот и повторяет. Но опровергать его слова не стал. Парень по-любому в воздухоплавании опытнее его намного.
— Ты хоть раз так летал?
— Не-а,– мотнул головой Ванька. Глаза его ярко горели, а на лице был написан совершенное ликование.
Шар, покачиваясь и дергаясь, двинулся в северо-восточном направлении — туда, куда влек его ветер.
Кто сказал, не царское это дело — рыбалка? Плюньте тому в глаз.
Так я и заявил Никитину, когда уведомил о своей блажи. Вот захотелось. Природа навеяла. Осень наконец поимела совесть и подарила уставшей от жары Окской долине легкий дождик. Самое то посидеть с удочкой на озере — карась хорошо берет в такую погоду. Неподалеку от Турова плескалось небольшое озеро — туда и направился.
Охрана, понятное дело, мигом все оцепила. Неподалеку, уверен, разместился и отряд конных егерей. Никитин и так был параноиком, а после ночного нападения готов уже на воду дуть. Так что никто меня не беспокоил. Сидел себе на бережке, накинув трофейную драгунскую епанчу, и таскал себе карасика за карасиком.
Поклевки думать не мешали. Рассуждал о Разумовском, об известиях, доставленных курьером от Шешковского. Еще в Москве, на следующий день после коронации, Степан Иванович доложил, что схваченный убийца прибыл по мою душу от бывшего гетмана. А нынче, докладывал мой тайник, навострил лыжи в Вену. Последний раз его заметили в Киеве, где он долго не задержался. Намерения его прозрачны — намылился на свиданку с Таракановой, с «племяшкой». После смерти Екатерины ее шансы заметно подросли.
«Нужно будет иезуитов подключить. Они мастера на всякие комбинации. Вот пусть и придумают, как самозванку нейтрализовать».
— Государь! С берега передали: генерал-фельдмаршал Румянцев просит о свидании.
— Передайте: царь рыбачить изволит! Недосуг ему! Хочет встречи, пусть сюда едет.
— О как! — изумился Никитин. — Сей момент отправлю гонца.
Я сразу загадал. Если приедет Румянцев, все у нас с ним сладиться. Ну а на нет и суда нет. Так разволновался в ожидании ответа, что даже удочку отложил. Лишь смотрел на мелкие расходящиеся круги на воде, по которой легонько шлепали дождевые капли.
— Едет! — обрадовал меня Никитин.
Я тут же схватил удочку и забросил в воду снасть. Как пацан, право слово, которого застали за бездельем.
— Ваше Императорское Величество! — обратился ко мне подошедший генерал-фельдмаршал, прибывший на рыбалку вместе со своим постоянным сопровождающим, полковником, и я уже по обращению понял, что лед не просто тронулся, а бесповоротно сломался. — Разрешите принести мои самые искренние извинения за недостойные действия вышедшего из-под моего началия генерал-поручика Каменского. Я его на Белев не отправлял. Это была исключительно его инициатива. На войне так бывает.
— Не извиняйтесь. Вашего Каменского Бог наказал. Привезли его давеча с пулей в голове. Не жилец! Доктора боятся пулю тронуть, и оставить нельзя. Отходит.
Румянцев перекрестился. Вздохнул.
— Садитесь рядышком. Не желаете поудить? Я уже прилично карасей набрал. На сковородочку хватит. Любите карасей в сметане?
— Костлявые.
— Это вы их жарить не умеете. Нужно крупные косточки сеточкой надрезать, вот они и сгорят на сковородке. Объедение.
Румянцев и его спутник посмотрели на меня с удивлением. И согласились присоединиться к рыбалке. Коробицын, нехорошо улыбаясь, притащил из ближайшего орешника нарезанных удилищ, оснастил их и вручил каждому.
— Полковник, тебя как величать?
— Безбородко я, Александр Андреевич.
Ого! Неужели этот Шурик — тот самый статс-секретарь Екатерины, который десятилетиями был серым канцлером русской дипломатии? Полезный товарищ, нужно мне его к рукам прибрать. Такими кадрами не разбрасываются. Я же только недавно себе сказал: мне нужен министр иностранных дел. И вот же он, получите и распишитесь!
— Ты, Александр, присядь в стороночке. Мне с Петром Александровичем пошептаться нужно.
— От Саши у меня секретов нет, — Румянцев забросил удочку. — Он всегда при моей ставке в армии состоял. И к секретам важным допущен. Готовил переговоры с турками в Кишиневе и Бухаресте.
Есть! Теперь точно уверен, что не ошибся я насчет личности полковника.
— Тогда пусть остается. С чем пожаловали, Петр Александрович? Не ради простых извинений отправились на другой берег реки? Не карасей же захотели? — я увидел, как дергается поплавок. Повезло генералу. С первого заброса. — У вас, кстати, клюет.
Румянцев дернул удочку, и в воздухе закачалась темно-золотистая рыбка размером меньше ладошки. Безбородко присвистнул: