скупалось их энтузиазмом. За пару недель ежедневной муштры в лагерях у Волхова из этой оравы удалось слепить подобие воинской команды. Корпус последней надежды. Так его прозвали в гигантском обозе, битком набитым оставшейся верной челядью, любовницами, парикмахерами, актрисульками, «мамзельками» легкого поведения и женщинами строгих правил, возжелавшими разделять тяготы войны со своими любовниками или родными, превращенными в солдат.
От этой дикой обузы — многоверстной вереницы экипажей — удалось избавиться, переправив корпус через Волхов. Помогли морячки генерал-майора Назимова. Целая флотилия малых гребных и парусных судов, занятая ранее патрулированием студеных вод широкой северной реки, доставила корпус на другой берег.
— В нашем распоряжении семь полков полного штата. Легкой кавалерии три тысячи, составленной большей частью из добровольцев со своими лошадьми. С ней не все гладко — кони-то большей частью попривыкшие к охоте, а не к действию в эскадронном строю. Как они поведут себя при звуках выстрелов? — делился наболевшим начальник штаба на военном совете.
Это собрание высших офицеров было раздуто втрое супротив нужного. От сбежавшихся на него генералов весьма почтенного возраста не протолкнуться. Важничали, кряхтели, попердывали, чинились и хвастали былыми заслугами. Кто свою службу при Минихе вспоминал. Кто хвастал прогулкой по улицам взятого когда-то на штык Берлина.
— Какой штык⁈ Вам ключи вынесли на подушке! А вот мы одной дикой спаржей и молодым степным чесноком от голода бежали, когда шли на Крым…
— И как? Взяли тот Крым? Или вернулися обратно несолоно хлебавши?
— Да я тебя…
— Тихо, господа офицеры! Давайте говорить по делу!
— Да что там говорить! У мятежников двух полков не наберется. Местность им у Вышнего Волочка помогает, но численное преимущество за нас. Навалимся дружно, и магазины наши!
Слухи об огромный запасах зерна, о скопившихся в районе шлюзов барках, доверху заваленных провиантом, оказались той сладкой морковкой, за которой были готовы потянутся все питерцы от мало до велика, а корпусные квартирьеры — особенно. Если с амуницией и боеприпасами не было никаких проблем, то кормить многотысячную воинскую силу скоро будет нечем. А столицу — уже нечем. Генерал-фельдмаршал граф Чернышев топал ногами и требовал на совещаниях немедленного удара в юго-восточном направлении, который откроет путь на Москву.
— Румянцев уже на подходе к Оке. Все силы злодеев и возмутителей должны туда направиться. Разговоры о том, что Пугачев вот-вот выступит на Петербург не более чем враки. Он же не сумасшедший?
И граф, и командир корпуса, генерал-аншеф Петр Панин, сохранивший свое положение при дворе, несмотря на опалу старшего брата, не были уверены в истинности этих слов. Напротив, отчего-то с каждым днем они все больше и больше склонялись к мысли, что удар на Петербург и отрыв от войск Румянцева — это именно то, что предпримет самозванец. Это было настолько очевидно… Но время шло. «Маркиз» продолжал сидеть в Москве. Пришла пора атаки, согласованной по времени с южанами, и Чернышев буквально выпихнул Панина на другой берег.
Не успел корпус добраться до Новгорода, из Москвы пришла ошеломляющая весть. Разведка доложила: накануне своей незаконной коронации Пугач отправил армию на Петербург.
— Ты вот что, Петр Иванович, сделай, — решился на крайние меры Чернышев. — Беспристрастен я во мнении, что тебе с Емелькой не совладать. Опереди его. Ударь по Волочку, захвати магазины и быстро-быстро поспешай обратно за Волхов. Бог даст, продержимся за рекой до подхода Румянцева. А не то придется нам конину в котлы артельные пихать. Сожрем свою кавалерию.
Панину не требовалось объяснять прописные истины. Для того, чтобы батальоны смогли обеспечить на поле боя катящийся огневой вал, требовались месяцы подготовки. Про стрельбу нидерфален, когда первые пять шеренг 6-ти шереножного строя вставали на колено и первый залп выдавала задняя шеренга, а потом все остальные по порядку, можно смело забыть. Стрельба плутонгами, когда взвод за взводом поочередно вели огонь, также требовал немалого слаживания. Оставался лишь вариант залпового огня, который сразу превратится в беспорядочную стрельбу, толку от которой как от козла молока. Так что штык примкнуть, и ать-два на противника, выставив стальную щетину.
Полки корпуса заторопились, понукаемые старшим начальством. Им предстояло взобраться на валдайскую возвышенность. А в это время им навстречу, сначала по Волге, а потом по Тверце величаво и неторопливо следовала армада барок с Зарубинским егерским легионом.
Имея под боком озера, каналы, шлюзовую систему и великую русскую реку Волгу, организовать переброску шеститысячного легиона — не бог весть какая сложная задача. Но и не такая простая, как кажется на первый взгляд. Генерал Крылов лично руководил погрузкой полков, конского состава и артиллерии. Особое внимание было уделено телегам с многострельными артиллерийскими системами на телегах — продуктом самородного гения Чекалина, так хорошо зарекомендовавшие себя под Оренбургом.
Ефрейтор Сенька Пименов и его закадычный приятель Васятка только успевали хлопать разинутыми от удивления ртами. Думали, придется грязь по дорогам месить, а оно вона как повернулось. Расселись по лавочкам со всем удобством да и поплыли мимо заливных лугов да дремучих еловых и сосновых боров, густо облепивших берега с редкими вкраплениями деревенек. Харчевались во время коротких остановок — полевые кухни заранее доставили в нужные пункты, а потому задержек не случилось. Ложками поворочали в мисках, в кусты до ветру смотались — и поплыли дальше по прямому, как прошпект, каналу 17-ти саженные барки-плоскодонки, влекомые бечевой аль парусом, набитые егерями в неприметных зеленых куртках-мундирах.
Вышний Волочок встретил легион лесом мачт и гигантским затором у шлюза разномастных речных посудин. В год этот важнейший узел вышневолоцкой водной системы пропускал не менее пяти тысяч барок, и за лето скопилось их великое число. Настоящий затор, который еще разгребать и разгребать, когда будет восстановлено движение по каналам в сторону Петербурга.
Сенькин полк, не задерживаясь, выдвинулся к укрепленному лагерю, раскинувшемуся перед многорядными ратаншементами и окопами. Шанцов было выкопано столько, что без поводырей впору заплутать. Славно потрудились «арапчата»-фортификаторы!
Зарубина встретил лично Ожешко в сопровождении небольшой свиты. За месяцы стояния в Вышнем Волочке поляк заметно утратил офицерский лоск. Загорелый до черноты, со спутанной гривой волос, он смахивал на цыгана — только серебряного кольца в ухе не хватало. С видом опытного барышника он разглядывал выгружаемых на берег казачьих лошадей.
— Кавалерия — это то, чего нам так не хватало. Вся моя ушла вперед, чтобы гонять неприятельские разъезды.
— Панинцы далеко? — уточнил Чика. Его сразу ввели в курс дела, как только он ступил на берег: он уже знал и численность наступающего корпуса, и кто у них командир.
— Сутки марша.
— Готов к встрече?
— Кровью умоются, — пообещал поляк с кривой улыбкой.
Умылись — не то слово. Захлебнулись в красной юшке! Со смертельным исходом!
Панинский план битвы был прост и определялся особенностями местности. Узкое дефиле в полтораста саженей между рекой и каналом не позволяло совершить обходных маневров. Сложную сеть вражеских окопов, оседлавшую дорогу на Москву и опирающуюся одним флангом в каменные стены шлюза, с одной стороны, и в крутой берег Цны, с другой, удалось изучить весьма поверхностно. Оставалось уповать лишь на подавляющее численное преимущество. Выбор невелик — или путать противниками ложными атаками, имитирующими глубокий фланговый обход по другому болотистому берегу реки, и бить одновременно издали всей артиллерией, или строить войска одним большим каре в виде прямоугольника, спрятав внутри конницу, и продавить оборону, не считаясь с потерями. Опыт подсказывал: количество убитых и раненых составить под полтысячи человек. Некритично! Атакуем в лоб! Время не ждет!
Выставили вперед артиллерию и все утро закидывали ядрами и бомбами позиции мятежников. Без особого результата, ибо пугачевцы хорошо зарылись в землю. Несколько раз удалось поразить пороховые погреба. Каждый взрыв вызывал у маявшихся от безделья пехотинцев крики восторга. Но опытные офицеры, включая тех, кто временно превратился в рядовых, хорошо видели, что от артиллерии толку маловато.
Неожиданно из вымахавших за лето колючих репейников, густо усеявших невспаханное поле, во множестве раздались одиночные выстрелы. Подкравшиеся егеря Зарубина скосили многие расчеты полковых орудий. Больше ждать было опасно.
— Прострите на сих злодеев ваше человеколюбивое мщение! — этими патетическими словами Панин отправил полки в атаку на редуты.
Шеренги двинулись ровными рядами под грохот барабанов — дробь, палки, дробь с палками, потом «полный поход», а следом фельдмарш. Лица наступавших преисполнены не человеколюбия, а зверской жестокости. Офицеры и знаменосцы — впереди.
— Хорошо идут! Вот она голубая кровь! — умилился генерал-аншеф.
— Я боялся, что будет гораздо хуже, — согласился с ним его начальник штаба.
Он оглянулся за задние линии, состоящие из собранных в авральном порядке рекрутов из Новгородской, Псковской и Петербургской губерний. Там порядку обнаружилось намного меньше. Новобранцы равнение держали плохо. Криком заходились капралы. Палки офицеров загуляли по плечам.
Навстречу наступавшим полкам выдвинулся рассеянный строй егерей в странных нарядах и дурацких картузах. Они тут же открыли огонь — удивительно точный для такой большой дистанции. По заведенной Румянцевым традиции из плотных шеренг наступавших полков выбегали самые опытные стрелки, чтобы первыми нанести врагу булавочные, но болезненные уколы. Все вышло с точностью наоборот: они стали первыми жертвами пехотного каре. Их быстро повыбили. Потом пришел черед прапорщиков, несших знамена. Следом — их помощников, подпрапорщиков. Замена находилась быстро. Кого-кого, а офицеров в шеренгах хватало. Они заранее договорились о старшинстве и действовали на удивление четко. Батальонный флаг с изображением креста с расходящимися концами мгновенно подхватывался, стоило знаменосцу рухнуть или опуститься на одно колено, получив ранение.