— У-у-у! — закривлялся Румын. — Скрипачок, ты смотри, дедушка старшим хамит! Что с ним за это сделать надо?
— Оставь его, Румын, я тебе сам сейчас сказку расскажу, — остановил его Скрипач.
— Расскажи уж, уважь! — благосклонно кивнул пахан.
— А дело было вот как! — возвращаясь на свое место, начал Скрипач. — Когда я папу родного порешил — меня тетки скрутили и в дурку упекли. Главное, я на них смотрю, на все вопросы отвечаю, а они заголосили: «Сдвинулся наш мальчик из-за этой математики и физики, совсем его в институте этом замучили». Ну, если кто не знает, я на красный диплом шел. Засунули меня в палату, а там ничего такие мужики, смирные. Все к койкам привязаны. Ну и меня тоже привязали. И был там санитар один — мелкий, вроде Румына нашего. Только трусливый человек и злой. Звали — Семецкий. Очень любил подойти к человеку и издеваться над ним. Одному на лицо помочился, другому в глаза перцу сыпанул и смотрел, как тот, привязанный, мучается. А потом один дядя, я думал — он совсем не в себе — как-то выбрался, то ли его развязали, раз он совсем ничего не говорит и не шевелится — и схватил этого Семецкого. А дядя такой был, типа Щетки нашего. Схватил за плечи и держит, и смотрит на него. Семецкий сначала обосрался — вонь пошла по всей палате невыносимая, а потом как-то обмяк у дяди в руках и все. Умер от страха. А дядя с ним ничего не делал, все это видели, просто, говорит, хотел в глаза ему посмотреть, понять, почему он злой такой.
— Понял, Румын? Не трогай старика, а то он в глаза тебе посмотрит! — наставительно сказал старый вор.
— А пусть-ка дедок Румына нашего за плечи подержит, — предложил Мочало. Видно, скучно ему стало, хотелось как-нибудь поразвлечься.
— Я тебя самого сейчас за плечи подержу, — лениво отозвался Румын, — сзади.
— Оставьте меня, я ничего вам не сделал! — снова сказал старик Дышкант.
— Чего это он? — удивился Мочало. — Мы его и пальцем не тронули.
А это, оказывается, один из мальчиков квартирного махинатора Шумовского забрался на верхние нары и льет старому на голову воду тоненькой струйкой из жестяной кружки.
— Ну что, дед, взятки брал? — спросил у него Шумовский, развалившись на нарах. И вся хата замолчала, ожидая продолжения.
— Не сметь со мной так разговаривать! — вдруг взорвался старик. Слезливые глаза метнули молнии — видно стало сразу, что на свободе он занимал высокий пост.
— А почему? — ласково улыбаясь, спросил Шумовский.
— Ты кто такой? Мальчишка, сопляк!
— Я — сопляк? — по-кошачьи потягиваясь и легко оказываясь на ногах — а только что, казалось, лежал, расслабленно и вальяжно растянувшись на нарах. — И когда же ты мне сопли вытирал, дедушка?
Пахан подозвал Мочало и Щетку и неторопливо о чем-то повел с ними беседу. Румын тем временем подошел поближе к месту разборки — очень ему снова захотелось поучаствовать.
— Я не собираюсь с вами разговаривать в таком тоне! — отрезал старик. — Я буду разговаривать только с вашим начальником!
— Вот это уже дело, — улыбнулся Коренев. — Вижу, что мужик ты неплохой, хоть и бывший эксплуататор. Фамилия у тебя только неудачная. Ну что это такое — Дышкант-Мудышкант? Будешь зваться Мухомор.
Шумовский недовольно вернулся на свое место. Такую потеху пахан сбил. Как бы он сейчас поиздевался над этим стариком, на потеху камере и на пользу себе. А теперь — юнцы, которые только что смотрели ему в рот, уже куда-то в сторону отползли. Очень хотелось, видать, Шумовскому в лучшие люди камеры выбиться. Ну чем, чем он хуже Румына или Скрипача? И собой покрепче, и мужики его во дворе уважали. Стилист, конечно, псих, с ним не тягаться. Щетка и Мочало — настоящие уголовники. Надо попасть в их круг, закрепиться и удержаться.
Шумовский посмотрел на Гордеева, и, видно было, что мысли копошатся в его голове, а потом вдруг объявил на всю камеру:
— Либо ты мент, либо — петух.
Это он не со зла сказал, и не потому, что действительно Гордеева заподозрил. Просто всем было скучно, духотища стояла неимоверная, так или иначе какая-нибудь стычка случилась бы, а тут — удобный повод, новенький явился, явно не из уголовного мира — опустив такого, можно легко подняться самому.
— Это ты мне? — переспросил Гордеев. Драться, тем более с этим рыхловатым мошенником, не хотелось.
— Такими словами не бросаются, — заметил Румын, — судить будем всей хатой!
Румыну Гордеев явно приглянулся — нормальный мужик, пахан его приветил, а он не возгордился, сел, где указано, молчит, уголовником казаться не пытается. Ну что ж — не повезло ему, не сидел еще, законов воровских и обычаев не знает. Но держится спокойно, сам по себе, не заискивает ни перед кем и чертей строить не пытается. Таким мужикам и на зоне ничего злого не делают, если сами, конечно, не нарываются.
— Судить, судить! — загалдела камера.
Глава 17
…Начать решили с квартиры Валерика, который, во-первых, был причастен к трудоустройству Бурцева в «Орбиту», а во-вторых, именно у его друзей-приятелей Бурцев познакомился с Фирсовым. Но Валерик, а точнее, Валерий Павлюченко знать ничего не знал:
— Да, клянусь вам! Какие уголовники! Какой притон! Собирались друзья, старые знакомые, еще со школьной скамьи. Преферанс, вист по копеечке, считай, просто на интерес. Тут чужих людей-то отродясь не было.
— Как часто вы собирались? — спросила Лена.
— Да раз в неделю, не чаще, по пятницам. Но это вовсе даже не обязательно — если компания соберется, если настроение будет…
— Бурцев бывал у вас регулярно?
— Андрюха? Да уже полгода не показывался. По крайней мере у меня.
Лена так и вцепилась в проговорившегося Валерика:
— У вас не показывался? А у кого?
Павлюченко пытался как-то выкрутиться, все твердил, что знать ничего не знает. Но он не ведал Лениной хватки.
— А между прочим, вы знаете, что статью за содержание притонов у нас никто не отменял?..
— А машину «ауди» двухтысячного года выпуска вы на доходы с научно-инженерной деятельности приобрели?..
— У нас есть показания, что вовсе не по копеечке играли. И не только в преферанс. В покер тоже по копеечке ставили?..
— А Бурцева вы нарочно устроили в «Орбиту», чтобы потом легче было шантажировать и провоцировать кражу?..
Вот на этом Павлюченко и сломался. Известие, что его подозревают в соучастии в какой-то краже из закрытого научного центра он не выдержал. «Сейчас еще шпионаж припаяют», — подумалось ему.
Валерик сдался. Назвал всех, кто бывал у него на «пятничных вечерах», сказал телефоны и адреса. Среди названных имен оказался и Сашок, на квартире у которого Бурцев познакомился с Фирсовым.
— А вот с этим персонажем вы знакомы лично? — и Лена показала ему копию фотографии из дела Аронова.
Валерик замялся, но потом ответил твердо и глядя Лене в глаза:
— Нет. С этим я не знаком.
Лена попрощалась с хозяином квартиры холодно. Однако оставила свой номер телефона с наказом позвонить, ежели что вспомнится. И уходя, заметила, как бы невзначай, что помощь следствию обычно ставится в заслугу при рассмотре других прегрешений.
Звонок от трусливого хозяина подпольного игорного дома раздался, когда Лена с Андрюшей не успели отъехать от его дома и на квартал.
— Елена Викторовна… Это Павлюченко… Вы знаете, я вспомнил… да!.. Как я понял, вы ищете Фирсова?… Я знаю, где его можно найти.
Чертыхаясь и чуть ли не матерясь, Лена с Андрюшей двинулись обратно к дому Валерика.
— Вы только меня не выдавайте! Это действительно страшные люди — уголовники… Я и Бурцева предупреждал, когда он с ними играть садился.
— А вы сами?
— Я — с Фирсовым?! Да ни в жисть!
— Но все-таки, вы с ним знакомы?
— Да, знаком, — удрученно произнес Валерик.
— Рассказывайте.
— Да рассказывать тут особо и нечего. Он приходил к нам играть. Но для него тут было слишком мелко. Он пытался меня уговорить сделать по-крупному, но я отказался. Я встречал его пару раз в казино. Последний раз — недели две назад. Он мне сказал, что если я надумаю, то его можно каждый вечер найти в «Матросской тишине».
— Что-о? — сказать, что Лена была изумлена, это значит — ничего не сказать. Кажется, у Валерика рассудок помутился от страха перед служителями закона. — Он вас в тюрьму приглашал на ужин?
Павлюченко нервно хохотнул:
— Да нет! Вы же не местная, не знаете. «Матросская тишина» — это ресторан такой. Новый и очень модный. Я в него не хожу — дорого. А вот Фирсову, видимо, по карману каждый вечер там ужинать.
«Матросская тишина» и правда напоминала одесские кабаки времен интервенции или знаменитый «трактир на Пятницкой» середины двадцатых годов. Однако заведение вовсе не являлось дешевым бандитским притоном, скорее, здесь просто торговали романтической атмосферой, столь милой сердцу современных братков и воротил криминального бизнеса. Перед въездом на охраняемую стоянку у ресторана висел рекламный плакат: «Мы здесь вас не тусуем — мы вас вкусно кормим». А на самой двери массивного темного дуба еще один: «Посетите „Матросскую тишину“ — почувствуйте вкус жизни!»
Вкус жизни тут был специфический. Небольшая эстрада, на которой певец в белом костюме, подозрительно похожий на Филиппа Киркорова, пел что-то щемящее под аккомпанемент, напоминающий три блатные аккорда «Мурки».
Столики, рассчитанные на большую компанию, окружали низкие диванчики, обитые малиновым бархатом — под цвет тяжелых портьер, скрывающих посетителей от яркого уличного солнца. Во всем царила некая театральность. И тяжелые низкие люстры, и драпировка стен — все это отдавало бутафорией. Надо признать, что очень дорогой бутафорией. Меню, похожее на театральную программку, сверкало золотом печати и предлагало изыски старинной русской кухни с еврейским колоритом. Царская уха из осетрины, стерляди и семги соседствовала с фаршированной щукой. А соленые царским же способом рыжики — с тушеными баклажанами и форшмаком.
Намеком на тюремную тематику, звучащую в названии заведения, служила униформа официантов. Все они были одеты в арестантскую полосатую робу, нарочито небриты и в дурацких бумажных шапочках. Всем своим видом они старались напоминать беглых каторжников позапрошлого века, разве что кандалами не бряцали, вместо кандалов у них для бряцания были столовые приборы. Лена вошла в ресторан одна. Андрюша и группа захвата должны были прибыть отдельно.