Она ждет, и чудо происходит: в трубке раздаются гудки, далекие, глухие, теперь уже не длинные, короткие, и…
если бы в эту минуту кто-то напомнил ей о Сереже, о море и коряге на берегу, о проносящемся мимо поезде и сыне, спящем в детсадовской кроватке у окна, выходящего на цветочную клумбу, она, пожалуй, не сразу бы сообразила, о чем, собственно, идет речь…
…и она решает, что линия занята, потому что Кузьмич пробивается в исполком. Через несколько минут ей удается дозвониться, и выясняется, что так и есть, что пробился, что поднял всех на ноги, что оксовцы уже заканчивают составлять ходатайство, под которым будут подписи председателя и первого секретаря горкома.
Без четверти два, отыскав в архиве нужную папку, она делает выписку из прошлогоднего постановления коллегии министерства (еще одна шпала!), стучится к Светлане Васильевне, чтобы подписать. Та поднимает голову от стола, снимает очки, устало трет переносицу.
«Хорошо, что зашла. Пойдем, Александра, покурим».
Я знаю, что она не выносит табачного дыма, но вижу, что хочет поговорить наедине, без свидетелей (в кабинете это практически невозможно), и послушно иду следом.
Узким боковым коридором (здание старое, с высоченными потолками, лепными карнизами, множеством закоулков и переходов — говорят, где-то на первом этаже даже фонтан есть, правда, бездействующий) она ведет меня в тупичок у пожарной лестницы, откуда при нашем появлении, побросав окурки, выпархивают три бледнолицые девицы, растерянные, словно их застали на месте преступления.
Мы устраиваемся на ободранных, шатких стульях, сваленных здесь для ремонта.
«Кури, не стесняйся, — предлагает Светлана, — встреча у нас неофициальная».
Я бы не прочь, но, как назло, сигареты остались в сумке, а стрельнуть не у кого, в коридоре пусто. К моему удивлению, Светлана достает из кармана непочатую пачку «Столичных».
«Бери, держу для особых случаев».
Ее предусмотрительность немного меня настораживает, как и предупреждение об особом случае — к чему бы это? Никаких особых секретов у нас до сих пор не водилось. Я закуриваю, возвращаю пачку и жду продолжения.
«Мне звонил Климов по твоему вопросу, интересовался моим мнением. Я сказала, что против. — Она наблюдает за моей реакцией, но я молчу, и, выдержав паузу, она спрашивает как бы между прочим: — Ты давно его знаешь?»
«Нет», — отвечаю я. Вовсе не потому, что хитрю или отрекаюсь, а потому, что в данный момент искренне верю, что это действительно так.
Светлана пожимает плечами (в сорок пять у нее прекрасно сохранившееся лицо, фигура, рыжеватые, натурального цвета волосы, и одевается со вкусом — можно позавидовать).
«У меня другие сведения… но пусть будет по-твоему, — не настаивает она. — Это даже хорошо, что ты не афишируешь, правильно делаешь. — Она вздергивает юбку, закидывает ногу за ногу, и становится виден край пепельно-белого чулка, полоска матовой кожи над ним — небрежность если и не нарочитая, то косвенно как бы свидетельствующая о ее полном ко мне доверии. — Пойми, Александра, лично меня Виктор Влексеевич вполне устраивает. Я сижу крепко и бояться мне нечего. Двенадцать лет на одном месте, шестой год без отпуска, это о чем-то говорит. Работу знаю, как свои пять пальцев. Не хочу преувеличивать, но без меня ни твой Климов, ни сам Чижевский шагу не ступят, запутаются… Тебя не шокирует моя откровенность?»
По правде говоря, еще как шокирует. Я тоже не хочу преувеличивать и пока при всем желаний не улавливаю связи между корректировкой плана, ради которой приехала, и должностным положением Светланы, между собой и начальником главка Чижевским, однако догадываюсь, что какая-то связь есть, иначе не было бы ни сигареты, ни раскованной позы, ни задушевной беседы. В любом случае поддержать разговор в моих интересах, и я отвечаю откровенностью на откровенность:
«Климов обещал мне помочь, но предупредил, что это очень трудно, почти невозможно».
«Вот видишь! — хватается за мои слова Светлана. — Обещал. А почему — ты задумывалась? Зачем ему это нужно? Трест ваш выручить, показатели подправить? Наивный ты человек, тут все значительно тоньше, сложней — тут большая политика, и, хотим мы того или не хотим, нас в этой политике используют. Я не к тому разговор затеяла, чтобы учить тебя, сама не маленькая, хочу, чтоб ошибки не допустила сослепу. А чью сторону принимать, сама решай. Климов, конечно, человек молодой, перспективный, в гору идет. На него сейчас многие ставят, даже в министерстве. Но я-то вижу, куда ветер дует: пока другие делом заняты, глотки за новое рвут, вкалывают, себя не жалея, такие, как он, под шумок карьеру куют любыми средствами. Сколько их на волне-то сейчас вынесло, не сосчитать. Как саранча. Ты только не подумай, что у меня личный интерес, что со зла или счеты с ним свожу. У нас отличные отношения, любой скажет, да и не обойдется он без меня, даже если б захотел, нужна я ему. Просто нечестно это, смотреть тошно. Вот он, например, помочь тебе взялся. Думаешь, бескорыстно? — Она продолжает, понизив голос: — Под Чижевского он копает, твой Виктор. Всему главку известно. Власть ему нужна, отметка в личном деле, очередная ступенька, чтоб на орбиту выйти. У него все просчитано. Старик его из грязи, можно сказать, вытащил. На свою голову. Ему же до пенсии считанные месяцы остались, а Климову невтерпеж, в спину подталкивает, компромат на него собирает. Папочку отдельную завел. И твой машзавод туда же приобщит — в папочку, можешь не сомневаться. Мелочь, конечно, но для количества и она пригодится. Как пример бюрократизма, отсталого мышления, ну и так далее. Под такую закуску в наше время кого хочешь съесть можно, а уж нашего Чижика и подавно. Он это знает и пользуется моментом. Да если б только в Чижевском дело, это я так, для примера привела, всего не расскажешь… — Она морщится от запаха дыма и вздыхает: — Ладно, хватит. И так больше чем нужно разболтала. Вообще не хотела говорить, да тебя жалко стало… Теперь суди сама, что делать. Советовать не буду. Одно скажу: ты многим рискуешь. В случае чего Климов тебя под удар подставит, а сам сухим из воды выйдет — не ты первая, не ты и последняя…»
Забыв про тлеющую в руке сигарету, я лихорадочно перемалываю услышанное, стараюсь усвоить и определить, где правда, где вымысел или преувеличение, но, даже допустив, что все сказанное — дипломатический ход в неизвестной мне игре, вынуждена признать, что Светлана меня убедила и что доля истины в ее словах, наверно, есть.
«Знаешь, — уже поднявшись, говорит она, — при других обстоятельствах я бы тебя поддержала. Ни вам, ни нам липовые цифры не нужны, прошли те времена, тут ты права. Но видишь, в каких целях это используется. Я считаю, судьба человека важней. К вашему плану попозже еще можно будет вернуться, а случившегося не исправишь».
Она уходит, и в коридоре еще долго слышен звук ее шагов.
Когда они стихают, меня охватывает гнетущее чувство одиночества, оцепенение, сижу, будто под гипнозом, лишенная способности двигаться, соображать. Единственное желание — бросить все и бежать отсюда, но краем сознания понимаю, что это не выход, что это ничего не изменит, что и бегство мое скорее всего будет истолковано в чью-то пользу, в выгодном для кого-то свете.
Я заставляю себя подняться, выбрасываю догоревший до фильтра окурок, смотрю в окно. За стеклом моросит дождь. Из плохо пригнанной водосточной трубы на противоположном крыле знания льется тонкая струйка воды, ее сбивает ветром, дробит на отдельные капли, уносит вниз…
Надо что-то решать, надо делать выбор. Это всегда нелегко, но, кажется, никогда не было так мучительно трудно… Получается, что любое мое решение так или иначе затрагивает чьи-то интересы. Кому-то поможет, кому-то причинит вред. Значит, выбирать надо между вредом большим и вредом маленьким — так, что ли? Продолжая настаивать на своем, я невольно подведу Чижевского и поддержу Климова, повлияю на исход идущей между ними борьбы. Предположим, что так, что Климов выиграет. Большой это вред или маленький? Сколько зла может причинить беспринципный человек, дорвавшийся до власти и использующий ее в своих интересах? Вопрос, что называется, на засыпку…
Я вспоминаю взгляд Виктора: что он хотел мне сказать, в чем признаться? Похоже, Светлана права, ему явно нравится новая должность и, верно, не терпится шагнуть выше. Но с другой стороны — не слишком ли велика цена, которую придется платить за эти административные игры, за чьи-то карьерные и предпенсионные страсти? Ведь там, в городе, тоже люди, тоже чьи-то судьбы, там ждут жилье, школу, какое им дело до Климовых и Чижевских?.. Да, верно, ждут. Но и там, на машиностроительном заводе, сидит другой деятель, тоже одержимый желанием выслужиться, сделать карьеру, жонглируя государственными миллионами, обеспечить себе почет и славу местного индустриального божка. Чем он лучше Климова? Чем лучше Говоров — разве не он, одним росчерком пера решая судьбу микрорайона, утверждал себя на троне маленького бонапарта от экономики?!
Вот и думай, Александра Игнатьевна, кому отдать предпочтение, чью сторону принять, какое из зол окажется меньшим…
В половине третьего ее просят спуститься к связистам.
Ответ «почтового ящика» полностью подтверждает ее данные. Это не радует, но прибавляет уверенности, на время заставляет забыть сомнения, сосредоточиться. Как и обещал главный инженер, информация короткая, предельно конкретная: заказанное заводом оборудование существует пока только в чертежах, окончание проектных работ намечается не раньше, чем на конец следующего года, еще год — полтора уйдет на увязку, изготовление и испытания, каким будет промышленный образец и будет ли он вообще — неизвестно. И хотя в телетайпограмме никаких выводов не содержится, становится ясно, что средства, отпущенные на возведение цеха, — явное недоразумение.