People’s World) могут этому помешать. Тревога «накручивала» его все сильнее и сильнее. Письмо стало закономерной и обоснованной попыткой Оппенгеймера выплеснуть накопившееся раздражение (прием вообще-то полезный, но лучше было сжечь письмо сразу после его написания). Результатом стало только усиление внимания к нему ФБР.
Основной проблемой, обсуждавшейся на первом совещании с участием Оппенгеймера, был дефицит урана-235, которого, по уточненным расчетам, требовалось не менее ста фунтов (для создания одной бомбы). Извлечение такого количества из природного урана было крайне долгим делом, грозившим растянуться не на месяцы, а на годы. Методов извлечения было два: газовая диффузия и центрифугирование. В первом случае уран переводился из твердого состояния в газообразное, после чего подавался в разделитель, где был установлен мембранный фильтр с микроскопическими отверстиями. Более легкие атомы урана-235 имеют более длинный диффузионный пробег и потому проходят через мембрану в большем количестве, нежели «обычные» атомы урана-238. Разделение в центрифуге тоже основано на разнице в весе. Легкие атомы урана-235 соберутся в центре, а атомы урана-238 распределятся на периферии.
Как вариант, можно было создать бомбу на основе недавно открытого плутония, имевшего меньшую критическую массу. Но этот элемент, не имевший стабильных изотопов, находился в природе в виде диоксида[76] в настолько ничтожных количествах, что о его добыче не могло быть и речи. Плутоний нужно было получать из урана.
Предположительный срок создания бомбы равнялся трем с половиной годам, но он был назван только для того, чтобы что-то назвать, поскольку никто из участников совещания не представлял, сколько времени займет накопление нужных количеств урана или плутония.
После этого совещания Урановый комитет был реорганизован в секцию S-1. Оппенгеймера в нее не включили, что выглядело явным проявлением недоверия. Наш герой собственными руками «подлил масла в огонь», собравшись вступать в Американскую ассоциацию научных работников – профсоюзную организацию левого толка. Он устроил у себя дома заседание Ассоциации, на которое пригласил Лоуренса и других сотрудников университета. Лоуренс не пришел, отговорил приходить других, а также «вправил мозги» Оппенгеймеру, объяснив, что не нужно давать Вашингтону лишний повод для придирок. Оппенгеймер согласился с его доводами и больше об Ассоциации не вспоминал, однако позволил себе посетить благотворительный вечер, на котором собирали средства для ветеранов войны в Испании. Психологи могут сказать, что бессознательное пыталось оттолкнуть нашего героя от участия в создании смертоносного оружия. Кто его знает, это непостижимое бессознательное? Может быть, и пыталось…
В декабре 1941 года на заседании секции S-1 Лоуренс предложил получать уран-235 электромагнитным методом, суть которого заключалась в том, что в магнитном поле атомы урана с разным весом станут двигаться по разным траекториям. Электромагнитный метод позволял разделять компоненты с высокой чистотой, но скорость его оставляла желать лучшего.
Нобелевский лауреат Артур Комптон, участвовавший в работе S-1, писал в своих воспоминаниях: «Период с декабря 1941 года, когда у нас появились полномочия финансировать работу над атомным проектом, до июня 1942 года, когда ответственность на себя взяла армия, был критическим». Критическим не столько в том смысле, что дело продвигалось очень медленно, сколько в том, что решалась судьба самого проекта. Нужно было понять, возможно ли реализовать его в ближайшее время?
По соображениям секретности и ради улучшения взаимодействия между участниками проекта в конце 24 января 1942 года было решено сосредоточить все исследовательские работы в одном месте. Выбор пал на Чикагский университет – вотчину Комптона, который обещал запустить цепную реакцию деления ядер урана к концу года. Для этого нужно было не только набрать достаточное количество вещества, но и создать ядерный реактор. Первый в мире реактор, созданный в Чикаго под руководством Энрико Ферми к декабрю 1942 года, получил из-за своей кустарной конструкции название «Чикагской поленницы». Название понравилось, и с тех пор на жаргоне физиков все реакторы называются «поленницами».
Формально Роберт Оппенгеймер не участвовал в проекте по созданию атомной бомбы до сентября 1942 года, но на самом деле он принимал в нем активнейшее участие, обсуждая с Лоуренсом различные теоретические проблемы. Вовлеченность была настолько велика, что в марте 1942 года Оппенгеймер прекратил преподавание в Калтехе, на которое у него уже не оставалось времени. В то же время Лоуренс написал Комптону письмо с предложением принятия Оппенгеймера в S-1, но Комптон предпочел проигнорировать это предложение. Принято считать, что его настораживали политические взгляды Оппенгеймера, но, скорее всего, Комптон опасался конкуренции. В качестве уступки Лоуренсу, игравшему в проекте одну из ключевых ролей, Оппенгеймера назначили консультантом. Хоть что-то. Ситуация сложилась парадоксальная: консультант засекреченного проекта, занимавшийся такой важной проблемой, как столкновения быстрых нейтронов, не имел официального допуска к секретной информации.
Прежде консультантом по быстрым нейтронам был Грегори Брейт, еврей, родившийся в Российской империи. Брейт был ярым антикоммунистом и человеком с очень сложным характером (проще говоря, тем еще склочником), а кроме того, имел чрезмерное, если не сказать патологическое, пристрастие к секретности. Оставив должность консультанта, Брейт стал руководить оружейной частью проекта. Уровень секретности, которого требовал Брейт, затруднял взаимодействие между участниками проекта, то есть серьезно тормозил его реализацию. Когда Оппенгеймер выступил против подобной политики, Брейт попытался от него отделаться, но не нашел поддержки у Комптона и 1 июня 1942 года оставил свой пост. Функции руководителя оружейной части перешли к нашему герою. Но официально это не было закреплено, поскольку Комптону было не до кадровых решений, он готовил доклад для президента.
17 июня Рузвельт санкционировал продолжение работ над проектом, которые Комптон оценил в сто миллионов долларов. Вопрос «возможно ли?» отпал. Теперь на повестке дня стоял вопрос «когда?». Президент решил передать проект под контроль военных в Корпус инженеров[77]. 18 июня полковник Джеймс Маршалл получил приказ создать базу для разработки ядерного оружия. Временная штаб-квартира Маршалла находилась на Манхэттене, поэтому проект получил официальное название «Манхэттенский инженерный район»[78], которое впоследствии сократилось до «Манхэттенского проекта».
23 сентября 1942 года руководителем проекта стал бригадный генерал Лесли Гровс, прежде в звании полковника занимавший должность заместителя начальника строительного отдела Инженерного корпуса сухопутных войск. Один из подчиненных Гровса сказал, что тот был «самым большим сукиным сыном, которого я когда-либо встречал в своей жизни, но также и одним из самых дельных людей». Гровс действительно был большим – шесть футов роста и более двухсот пятидесяти фунтов веса. И он определенно был дельным человеком. Сразу же после своего назначения провел решение о покупке 1250 тонн урановой руды у Бельгии[79] и выбил (иначе и не сказать) для своего проекта высший приоритетный рейтинг ААА, который открывал неограниченный доступ к любым ресурсам, имеющимся в распоряжении правительства Соединенных Штатов, то есть сделал финансирование проекта практически безграничным[80].
Манеры Гровса оставляли желать лучшего, в речи то и дело проскакивали бранные слова, а проект он называл «дорогостоящим сборищем идиотов и кретинов». В физике он разбирался ровно настолько, насколько должен был разбираться в ней инженер-строитель. Но для нашей истории это не так уж и важно. Важно то, что именно Лесли Гровс выбрал Роберта Оппенгеймера своим гражданским «напарником». Они превосходно дополняли друг друга – Громила и Ботаник.
Глава четырнадцатаяЛаборатория среди тополей
История науки богата примерами плодотворности соединения двух наборов методов, двух наборов идей, разработанных в разных контекстах, для поиска новой истины.
5 октября 1941 года Гровс приехал в Чикаго, где осмотрел строящуюся «поленницу» и встретился с участниками проекта, наиболее представительными из которых были Артур Комптон, Энрико Ферми, Лео Силард и Джеймс Франк, удостоенный Нобелевской премии за открытие законов соударения электрона с атомом.
Франк заслуживает того, чтобы уделить ему несколько строк. В 1933 году он был директором Института экспериментальной физики Гёттингенского университета. После прихода к власти нацисты не сместили его с должности, в отличие от остальных евреев, потому что он участвовал в Первой мировой войне и имел офицерское звание. Но Франк подал в отставку по собственной инициативе, да еще и выступил с осуждением преследования ученых и учащихся еврейской национальности. Благодаря своим связям в научном мире он трудоустроил за границей всех своих сотрудников и только после этого эмигрировал сам. А в 1945 году Франк пытался отговорить правительство от бомбардировки японских городов. Убеждал, что для того, чтобы продемонстрировать миру (Советскому Союзу) сверхмощное оружие, достаточно испытательного взрыва на полигоне.
Разумеется, ученые мужи считали, что верховным руководителем научного проекта должен стать кто-то из них, а не какой-то там «подрядчик» (так они называли между собой Гровса). Высокомерное отношение «ученых бездельников» сильно задело амбициозного генерала, который заявил, что его опыт стоит двух докторских степеней, и отбыл в Беркли, где его ждало очередное разочарование. Калютрон (усовершенствованный для разделения изотопов урана циклотрон) Эрнеста Лоуренса оказался супердорогой игрушкой, не способной обеспечить в сжатые сроки нужные количества урана-235.