<…> Опье в простом и ясном виде представлял факты и аргументы, имеющие убедительную силу и развеивающие недобрые предчувствия». В то время как коммунисты вдруг резко потеряли популярность даже в кругах калифорнийских интеллигентов, Оппенгеймер, по отзывам Шевалье, терпеливо объяснял, что германо-советский пакт является не столько альянсом, сколько вынужденным договором, продиктованным соглашательством Запада с Гитлером в Мюнхене.
Шевалье был глубоко озабочен волной военной истерии, превращавшей «искушенных либералов в реакционеров, а любителей мира в милитаристов». Возвращаясь однажды после полуночи домой со встречи в Лиге американских писателей, Шевалье заскочил к Оппенгеймеру. Роберт еще не ложился и работал над лекцией по физике. Когда хозяин предложил ему выпивку, Хок попросил у него помощи с редактированием антивоенного памфлета, поддержанного Лигой. Уступив просьбе, Роберт сел и прочитал черновик. Закончив, встал и заявил: «Не годится». Он усадил Шевалье за пишущую машинку и начал диктовать новый вариант. Через час Хок ушел с «совершенно другим текстом».
Роберт не состоял в Лиге американских писателей, редактирование памфлета было всего лишь дружеской услугой. Новая редакция памфлета страстно призывала не втягивать Америку в войну на европейском континенте. Не исключено, что Роберт помог отредактировать еще два похожих памфлета – в феврале и апреле 1940 года. Оба имели заголовок «Отчет перед нашими коллегами» и подпись – «Факультетский комитет университета, Коммунистическая партия Калифорнии». Цель памфлетов состояла в объяснении последствий войны в Европе. В университеты Западного побережья было разослано более тысячи экземпляров.
По сведениям Шевалье, Оппенгеймер не только написал черновик, но и заплатил за печать и распространение памфлетов. Неудивительно, что их обнаружение вместе с утверждениями Шевалье сделали их предметом пересудов о том, состоит ли Роберт в Компартии[12]. Гордон Гриффитс подтвердил высказывание Шевалье, что Оппенгеймер принимал участие в подготовке этих памфлетов. «Они были напечатаны на дорогой бумаге, несомненно, оплаченной Оппи. Он был не единственным автором, но очень ими гордился. <…> Очищенный от партийного жаргона текст читался элегантно и аргументированно».
«Вспыхнувшая в Европе война, – говорилось в памфлете от 20 февраля 1940 года, – кардинально изменила ход нашего собственного политического развития. За последний месяц с “Новым курсом” происходили странные вещи. Мы наблюдали за тем, как его атакуют и как все более и более уверенно от него отказываются. Движение за демократический фронт вызывает среди либералов все больший упадок духа, а травля красных превратилась в общенациональный спорт. Реакция мобилизовалась».
В интервью Шевалье уверял, что язык памфлета определенно принадлежит Оппенгеймеру. «Его стиль узнаваем. У него есть характерные обороты, характерные словечки. “Все более и более уверенно” – это очень для него типично. Слово “уверенно” редко встретишь в таком контексте». Утверждения Шевалье – слишком зыбкое основание, чтобы положительно приписать авторство памфлета Оппенгеймеру, однако допускают вывод, что Роберт приложил руку к редактированию черновика. Возможно, «все более и более уверенно» – типичное для Оппенгеймера выражение, тем не менее многие другие части памфлета совершенно не напоминают его стиль.
Что конкретно предлагали эти «отчеты»? В первую очередь защитить «Новый курс» и входящие в него социальные программы:
На Коммунистическую партию нападают за ее поддержку советской политики. Однако даже полное истребление партии не отменит этой политики. Оно лишь заглушит голоса, самые здравые голоса, выступающие против войны между Соединенными Штатами и Россией. Реальная мишень нападок, ее предназначение – внести сумятицу в стан демократических сил, раздавить профсоюзы в целом и Конгресс производственных профсоюзов в частности, дать предлог, чтобы урезать помощь, отбросить великие программы по сохранению мира, безопасности и занятости – основу движения к единому демократическому фронту.
Шестого апреля 1940 года факультетский комитет университета Коммунистической партии Калифорнии выпустил еще один «Отчет перед нашими коллегами». Как и раньше, автор не был указан. И опять Шевалье утверждал, что Оппенгеймер был одним из анонимных авторов памфлета.
Элементарным мерилом качества общества является его способность к сохранению жизни своих членов. Оно должно обеспечить им возможность прокормиться и оградить себя от насильственной смерти. Нынешняя безработица и война представляют собой такую серьезную угрозу благополучию и безопасности членов нашего общества, что многие задаются вопросом, насколько общество способно выполнять свои основные обязанности. Коммунисты требуют от общества намного большего: они требуют возможностей, дисциплины и свободы, характерных для высокоразвитых культур прошлого, для каждого человека. Сегодня благодаря нашим знаниям и силе мы знаем: ни одна культура, основанная на ущемлении возможностей, на безразличии к нуждам человека, не может быть ни честной, ни продуктивной.
Как и в феврале, главной темой отчета являлось внутреннее положение. Памфлет анализировал страдания миллионов безработных и критиковал решение калифорнийских и федеральных демократов сократить бюджет на благотворительные расходы. «Сокращение пособий и одновременное увеличение бюджета на вооружения связаны не только арифметическими факторами. Отказ Рузвельта от программы социальных реформ, нападки на рабочее движение вместо прежней его поддержки, подготовка к войне – все это явления одного порядка». С 1933 по 1939 год, как утверждал памфлет, администрация Рузвельта «проводила политику социальных реформ». Но с августа 1939 года «не было предложено ни одной меры прогрессивного направления… а прошлые меры не получили защиты от нападок реакционеров». Если раньше администрация Рузвельта выражала «омерзение» выходками комиссии нижней палаты по расследованию антиамериканской деятельности, возглавляемой Мартином Дайсом, то теперь она «обхаживала» реакционеров. Если раньше защищала профсоюзы, гражданские свободы и права безработных, теперь вела атаку на таких лейбористских лидеров, как Джон Л. Льюис, и тратила деньги на оружие.
Даже сам Рузвельт, которого авторы памфлетов прежде считали «довольно прогрессивным», превратился для них в «реакционера» и «поджигателя войны». Эту метаморфозу вызвала война в Европе. «Все считают и притом реально, что после окончания войны в Европе установится социализм и Британская империя канет в прошлое. Мы считаем, что Рузвельт берет на себя роль хранителя старого европейского порядка и планирует, если потребуется, использовать богатство и людей нашей страны, чтобы добиться своей цели».
Если Оппенгеймер имел отношение ко второму памфлету, то напрашивается вывод, что рациональность стиля изменила ему. Неужели он всерьез считал Рузвельта «поджигателем войны»? Единственное упоминание президента в переписке Оппенгеймера того периода наводит на мысль, что он был разочарован поведением ФДР, но был далек от выступлений против него[13]. Если Оппенгеймер действительно участвовал в написании черновика памфлета, то его слова указывают, что он был больше всего обеспокоен внутренней политикой США в то время, как мир находился на грани великой катастрофы.
К концу 1930-х годов Оппенгеймер был старшим научным сотрудником, профессором и заметной публичной фигурой. Он выступал с речами на политические темы и подписывал общественные воззвания. Его имя мелькало в местной прессе. Сан-Франциско разрывали полярные противоречия. Стачки докеров ожесточили и крайне правых, и крайне левых. Когда начался откат к консерватизму, Оппенгеймер тонко почувствовал, что его политическая деятельность бросает тень – реально или потенциально – на репутацию университета. Весной 1941 года он по секрету сказал коллеге по Калтеху Вилли Фаулеру: «Я могу потерять работу… потому что Калифорнийский университет на следующей неделе начинает расследование радикализма, и, говорят, в комиссию входят отнюдь не джентльмены, и я им не нравлюсь».
«Калифорнийский университет был легкой мишенью, – заметил бывший выпускник Мартин Д. Кеймен. – И Оппенгеймер из-за громких выступлений и активности был на виду. Иногда, встревоженный каким-нибудь событием, он поджимал хвост и на время замолкал. Потом что-нибудь случалось, провоцируя его… и он снова заявлял о себе. То есть никакой последовательности».
Противореча утверждениям Шевалье о коммунистических симпатиях Оппенгеймера в 1940 году, другие его друзья говорили, что он разуверился в Советском Союзе. В 1938 году американская пресса постоянно писала о волне политических репрессий, организованных Сталиным против тысяч мнимых врагов в рядах советской Компартии. «Я читал о показных процессах, хотя и не очень подробно, – писал Роберт в 1954 году, – и ни разу не обнаружил ни одного довода в защиту советской системы». В то время как его друг Шевалье с радостью подписал 28 апреля 1938 года заявление в «Дейли уоркер» в поддержку приговоров, вынесенных на московском процессе троцкистско-бухаринским «предателям», Оппенгеймер никогда не оправдывал смертоносные сталинские чистки.
Летом 1938 года два физика, которые провели в Советском Союзе несколько месяцев, Георг Плачек и Виктор Вайскопф, гостили у Оппенгеймера на ранчо в Нью-Мексико. Они целую неделю вели разговоры о том, что происходило в СССР. «Россия не такая, как ты думаешь», – с ходу заявили они поначалу «скептически настроенному» Оппенгеймеру. Ученые рассказали о деле Алекса Вайсберга, австрийского инженера и коммуниста, которого внезапно арестовали всего лишь за связь с Плачеком и Вайскопфом. «Мы натерпелись страху, – рассказывал Вайскопф. – Начали звонить друзьям, а те говорят, что нас не знают». «Это намного хуже, чем ты можешь себе вообразить, – говорил Вайскопф. – Это – трясина». По наводящим вопросам Оппи можно судить, насколько его расстроило услышанное.