Я смогу. Целоваться легко – как есть или ходить. Его губы вернулись, и я наклонила голову, как в кино. На этот раз я была готова – и даже хотела этого. И все равно я чуть не дернулась, когда наши губы соединились: я почувствовала, как он улыбается, позабавленный моей реакцией. Он рассмеялся мне в рот – раздражающе и невероятно сексуально. Я попыталась отстраниться, но он притянул меня обратно. Поцелуй. Поцелуй. Поцелуй. Как шоколадный торт, и шипучая страсть, и мурашки по коже. Никто и никогда не целовал меня так раньше.
Но вдруг он почему-то отстранился, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. Чары разрушились.
– Оливия… – голос у него был сиплым.
Я покачала головой. Я не хотела слышать того, что он собирался сказать.
– Мне пора, – сказала я быстро.
Вода, только что неподвижная, пошла кругами. Одним плавным движением я подтянулась на бортик, выбираясь из воды, и оглядела свое дрожащее тело. Я целовалась в бассейне в одном белье с местным Казановой. Какая же я распутная! Подхватив свои вещи, я с тревогой огляделась. Кто-то обязательно увидит меня по пути в общежитие в мокрой одежде.
– Оливия, – сказал он снова.
Я избегала смотреть на него.
– Вот, держи.
Он вручил мне свой сухой свитер, который я с благодарностью приняла и тут же натянула через голову. Калеб открыл рот.
– Слушай, что бы ты ни собирался сказать – просто не надо!
Он кивнул. Мы вышли через ворота на парковку. Калеб взял из машины полотенце и вручил его мне. Я промокнула лицо и волосы и отдала его обратно, по-прежнему глядя себе под ноги. Мне было слишком стыдно что-либо говорить. Я вела себя ужасно. Я не хотела, чтобы у него возникло обо мне неправильное впечатление. Я сжала зубы и закрыла глаза.
– Спокойной ночи, Калеб, – сказала я быстро, почти задыхаясь.
Уходя, я чувствовала спиной его взгляд. Почему он отстранился вот так? Я впервые позволила себе потерять контроль – и получила пощечину.
– К завтрашнему дню он тебя забудет, – прошипела я себе под нос. – И тогда ты сможешь вернуться к своей жизни и забыть о том, каково это – целоваться с ним.
На следующее утро я проснулась с ощущением, что проглотила целую горсть гравия. Горло горело, все тело ныло. Зарывшись под одеяло, я попыталась избавиться от непрошеных воспоминаний о предыдущем вечере, но они всплывали перед глазами снова и снова, пока мне не захотелось кричать. В моей жизни не было места для ошибок. У меня не было семьи или денежных накоплений. У меня был всего один шанс добиться чего-то – и Калеб отвлекал меня от цели, из-за чего все могло пойти под откос.
Он звонил дважды – днем и после ужина. Я включила беззвучный режим на телефоне и запретила Кэмми отвечать на звонки. В понедельник утром я оделась, все еще немного бледная, и решила притвориться, что ничего не случилось. У нас с ним было совместное занятие по социологии – вероятно, он об этом даже догадывался, поскольку это была потоковая лекция, а я сидела на первых рядах, в то время как он – на последних.
Когда я прибыла, аудитория уже заполнялась студентами. У меня кружилась голова, перед глазами все плыло, так что я направилась к местам слева на дальнем ряду: там было пять сидений в небольшой укромной нише. Я хотела там спрятаться. Обычно там сидели те, кто спал на занятиях, и парень, который выглядел как смесь Фреда Флинстоуна с Теодором Качинским. Сегодня мне повезло: два места еще оставались свободны. Я начала протискиваться по рядам, мертвой хваткой вцепившись в сумку. Я уже была на полпути, когда услышала свое имя с профессорской кафедры:
– Мисс Каспен?
Я застыла. Профессор Граббс обращался ко мне по микрофону, и люди начали на меня оборачиваться. Я попыталась продолжить путь, как будто не слышала его.
– Мисс Каспен? – протянул профессор снова. – Куда это вы?
Я медленно повернулась, натянув на лицо улыбку. Этот невыносимый, раздражающий…
– Доброе утро, профессор, – сказала я мило.
Его три подбородка покачивались под широко улыбающимся ртом, как маятник. Калеб, до того склонившийся над учебником, тут же развернулся на сиденье. Ну вот, я обнаружена. Я оглянулась через плечо с тоской: те места, куда я направлялась, уже заняли другие студенты.
– Что не так с вашим обычным местом? – спросил профессор Граббс, показывая на первый ряд. – Может, у меня пахнет изо рта? – Он подул себе на ладонь и притворился, что нюхает ее.
По аудитории пронеслись смешки.
Я злобно уставилась на него и молча направилась к своему обычному месту.
Профессор Граббс был трехсотфунтовым быком со склонностью к противоречиям. Студентов пугал его громкий голос и давящее присутствие. Я находила его милым. Но не сегодня: сегодня я его ненавидела.
– Похоже, вы прячетесь от кого-то конкретного. – Он склонился над кафедрой, угрожавшей рухнуть под его весом.
Я бросила быстрый взгляд на Калеба. Он улыбался. Черт!
– Прячусь? – вздохнула я, садясь на свое место. – С чего бы мне прятаться от кого-то? И я буду признательна, если вы перестанете анализировать каждое мое движение, особенно перед всей аудиторией, спасибо, – прошипела я.
Профессор Граббс лукаво посмотрел на меня, а потом прочистил горло, наклоняясь к микрофону. Глядя прямо на меня, он спросил:
– Кто-нибудь в этой аудитории подозревает, что Оливия Каспен их избегает?
Калеб поднял руку.
Я низко опустила голову.
– Мистер Дрейк? – Профессор Граббс был явно удивлен. – Прошу, пройдите поближе и займите место рядом с Оливией, чтобы я посмотрел, как ей неловко.
Я услышала его шаги. Ощутила его присутствие рядом, когда он опустился на соседнее место. Моя голова все еще была опущена.
– А вы, оказывается, довольно симпатичный юноша, – сказал профессор Граббс. – Кажется, я никогда прежде не видел вас так близко.
Подняв голову, я хмыкнула. Профессор Граббс смотрел на нас, переводя взгляд с Калеба на меня с неприкрытым любопытством.
– Я вдруг открыл в себе жажду знаний, сэр. Думаю, отныне я буду сидеть здесь.
– Что ж, теперь я знаю, что слухи о вас правдивы, мистер Дрейк.
– Какие слухи, профессор? – голос Калеба был полон веселья, даже вызова.
– О том, что вы врете, как дышите.
В аудитории снова раздался смех. Калеб улыбнулся, ничуть не смущенный. Он купался в лучах чужого внимания.
– Тебе уже лучше? – спросил он у меня, когда лекция началась.
– Да. Все хорошо. – Я смотрела прямо перед собой и пыталась не вдыхать его парфюм.
Когда он потянулся достать что-то из сумки, то коснулся меня ногой. Я отпрянула – но слишком поздно: в животе уже порхали бабочки.
– Прости, – прошептал он, ухмыляясь.
Я нахмурилась и хлопнула по столу учебником так громко, что профессор Граббс приостановил лекцию, чтобы взглянуть на меня.
– Тише, Терминатор, – пробормотал Калеб. – Если ты будешь вести себя так каждый раз, когда я рядом, люди заподозрят, что я тебе нравлюсь.
Я уставилась на него, открыв рот.
Я пыталась слушать лекцию, правда. Но к концу пятидесятиминутного занятия я не могла вспомнить ни одного слова, сказанного профессором. Зато я запомнила наизусть запах одеколона Калеба и могла в подробностях рассказать о каждом его движении и жесте: о том, как он стучал карандашом по книге, как двигал ногами под столом, то сгибая их, то лениво вытягивая перед собой.
Когда профессор отпустил нас, я вскочила с места, как живое пушечное ядро, и направилась к двери. Калеб меня не преследовал. Я даже не увидела его, оглянувшись напоследок. И сперва испытала облегчение, а затем – разочарование. Возможно, он наконец-то понял мои намеки и решил больше со мной не связываться.
Он ждал меня перед общежитием позже тем же днем. Я выпрямила спину и взяла свои эмоции под контроль. «Дыши, Оливия, – говорила я себе. – Это просто очередной парень, и все они слеплены из одного теста». Я остановилась в паре метров от него, зная: если я почувствую его запах, то потеряю решимость. Картина получилась живописная – мы стояли под светом фонаря, готовые столкнуться в метафорическом сражении.
– Калеб, – сказала я слишком высоким голосом. – Я буду с тобой честной.
Он кивнул.
– Я не заинтересована… в том, в чем ты… заинтересован. Ты мне нравишься, но только как друг, – я помедлила, изучая его лицо – такое же нечитаемое, как «Война и мир». И добавила, чтобы донести свою мысль наверняка: – Думаю, мы просто несовместимы.
– Мне так не кажется.
Он выглядел пугающе напряженным, и мне пришлось смотреть себе под ноги, чтобы меня не затянуло в омут его глаз.
– Ну, извини. Видимо, мы на разных волнах, – запнулась я.
– Нет, я не об этом. Я знаю, что нравлюсь тебе так же, как ты нравишься мне. Но это твой выбор, а я джентльмен. Хочешь, чтобы я отвалил? Ладно. Прощай, Оливия.
И он ушел.
Я растерянно смотрела ему вслед. Он правда просто взял и ушел? Мне хотелось догнать его, сказать, что я не всерьез, что рядом с ним я чувствую себя как пьяная, и, может, он согласился бы поцеловать меня еще разок, просто чтобы я убедилась, что поступаю правильно…
Но я осталась на месте.
Калеб, верный своему слову, не приближался ко мне следующие пять месяцев. Доходило до того, что, если мы встречались где-то на территории кампуса, он притворялся, будто я невидимка.
Я все думала о том, что бы сказала моя мать насчет всей этой ситуации.
«Такой мужчина, а ты все испортила, потому что боишься обжечься. Ты слишком похожа на своего отца, Оливия».
Я становилась умственно отсталой, когда дело касалось отношений. Я пиналась, брыкалась, отбивалась и отталкивала людей, чтобы у них не было возможности сделать мне больно.
Жизнь продолжалась – но почему-то она уже не была для меня прежней. Во мне что-то изменилось. Я не могла понять, что именно, но где-то в моем сознании появилась новая дверь: несмотря на все мои усилия держать ее закрытой, мысли продолжали туда ходить, бродить по пустой комнате и развешивать изображения Калеба на стенах. Иногда я хандрила днями напролет. Потом мое настроение резко менялось, и я приходила в ярость: как он посмел так промыть мне мозги? Примерно на второй месяц этой эмоциональной пытки я сдалась. Очевидно, я больше не хотела быть одинокой. Возможно, пришла пора открыться и поэкспериментировать с отношениями.