Я размышляла о своих собственных мечтах, поедая бублик. Я хотела стать адвокатом, чтобы сажать плохих людей в тюрьму. А теперь я и сама стала плохим человеком, потому что интриговала и манипулировала ради какого-то глупого парня. В последнее время я почти не думала о будущем. Калеб как будто вырвал мои амбиции с корнем и заменил их похотливой одержимостью. Боже, я и правда катилась по наклонной. Допив свой кофе, я бросила на стойку деньги. Если эта одержимость высасывает из меня амбиции уже сейчас, что будет, если я и правда его заполучу? Вдруг я растворюсь в нем так, что от моей личности останется только «девушка Калеба»? Это значило бы пойти по стопам матери – а она предупреждала меня не влюбляться в мужчин, пока я не исполню свои мечты.
Я уже почти убедила себя отказаться от одержимости Калебом к моменту возращения в кампус. Припарковавшись, я направилась к общежитию, чувствуя решимость: я должна остановить эту глупую игру, пока она не зашла слишком далеко. Поднимаясь по лестнице, я услышала голоса с площадки на третьем этаже. Я замедлила шаг, осознав, что один из этих голосов принадлежит Джессике. Она говорила с кем-то тем милым, девчачьим голосом, который опытные кокетки используют для очарования мужчин. Я пошла медленнее, пытаясь услышать как можно больше.
– Не сегодня. У меня начались… ну, ты знаешь.
Преодолев последние ступеньки, я завернула за угол. Джессика стояла на цыпочках, обвивая Калеба руками за шею. Они стояли нос к носу – он смотрел на нее с обожанием. Я резко остановилась, и они оба повернулись ко мне.
– Оливия! – сказала она смущенно. – Привет.
– Привет, – откликнулась я, глядя на Калеба.
Он смотрел сквозь меня – как будто меня там даже не было. Затем он отвернулся обратно к Джессике. Ауч. Джессика успела принять душ – ее влажные волосы были собраны в пучок. Она выглядела гораздо лучше, чем когда я оставила ее у кампуса несколько часов назад. До меня вдруг дошло: похоже, Калеб намекал ей на секс. А Джессика, получившая строгие инструкции воздержаться от подобных утех следующие две недели, пыталась обмануть его историей про месячные.
Я неловко переступила с ноги на ногу. Лицо Джессики покраснело: она многозначительно смотрела на меня.
– Эм. – Я показала на дверь, проход к которой они загораживали, и подняла брови, демонстрируя свое раздражение.
– Ой, извини, – хихикнув, Джессика потянула Калеба дальше по коридору.
Она подмигнула мне, когда я протискивалась мимо них, а я коснулась спины Калеба рукой в то же время. Он отпрянул от моего прикосновения, и я довольно улыбнулась.
Придурок.
Я быстро прошла к своей комнате. В груди медленно закипал гнев. Как она посмела так липнуть к нему после того, что сделала сегодня? Я вставила ключ в замок с такой силой, что кончики пальцев заныли от силы удара. Всего несколько часов прошло после аборта его ребенка, а она уже виснет на нем, как жареный сыр. Джессика – дура, а я должна была его заполучить – вот и все. Я решила, что научусь находить баланс между ним и будущей карьерой. Я могу получить и то, и другое. Ворвавшись в комнату, я немедленно велела Кэмми заткнуться, прежде чем она успела открыть рот. Затем я бросилась на кровать и притворилась, что читаю учебник. К концу недели отношения Джессики и Калеба будут разрушены, а я получу свой второй шанс.
Глава 8
– Оливия?
Голос Калеба в трубке напоминает о том, что он ждет моего ответа.
Я вздыхаю, оглядывая свою квартиру. Нервно тереблю свитер. Он приглашает меня к себе на ужин, и я чувствую, что пересеку этим некую черту. Не то чтобы я раньше ее не пересекала, но я пытаюсь стать хорошим человеком. Если я смогу держаться подальше от его личной жизни, то смогу притвориться, что он специально меня провоцирует.
– Серьезно, Калеб, не думаю, что это хорошая идея. У твоей девушки нервный срыв случится, если она узнает. Почему бы нам не встретиться в ресторане или где-то еще?
– Я готовлю лучше, чем в любом ресторане, где ты бывала. Кроме того, больше шансов, что она заметит нас в ресторане, чем у меня дома.
«Если только она не сталкерит тебя, как в прошлый раз».
– Она без проблем нашла мою квартиру, – кисло произношу я. – Кроме того, я едва тебя знаю. С моей стороны было бы неразумно идти в дом к незнакомцу. Может, ты насильник, почем мне знать?
– Оливия, ты уже приглашала меня к себе и выжила. Я открою бутылочку вина… Будет весело.
– Я не очень-то люблю веселье.
– Тогда будет опасно.
Я улыбаюсь.
– Я пью только красное.
– Да, мэм.
– И убедись, что она в этот раз не заявится.
Калеб смеется.
– Да? А я-то думал, будет здорово, если она присоединится.
Закрываю лицо подушкой и стону от досады. Я потеряла контроль над ситуацией.
Мой телефон снова звонит. Думая, что это Калеб с уточнениями по поводу ужина, я хватаю трубку.
– Алло?
– Оливия? – это уже другой голос.
– Да-а-а?
– Дьяволица, где ты была всю мою жизнь?
– Джим?
– Единственный и неповторимый, детка. Как жизнь? Снова бьет тебя лопатой по хребту?
– Все сложно, как обычно, – отвечаю я, смеясь. – Чем обязана такому удовольствию?
– Я в городе и больше всего на свете хочу провести время с девушкой своей мечты.
– «Девушкой своей мечты»! В последнюю нашу встречу ты назвал меня мегерой и сказал, что я бездарность.
– Это просто слова, крошка. Кроме того, тогда ты как раз отвергла очередное мое признание в любви. Разве это не дает мне право немного пооскорблять тебя в ответ? Итак, когда ты будешь свободна, чтобы я за тобой заехал?
Джим, Джим. Тот самый парень, с помощью которого я заявила в колледже о своей ориентации. Тот самый парень, которого я бросила, как тяжкий грех, когда заполучила Калеба. Он оставался мне верен. Звонил мне каждый раз, когда оказывался по делам неподалеку, и мы устраивали ночь танцев, вкусной еды или каких-нибудь других постыдных удовольствий. Потом он уезжал, и меня это полностью устраивало.
– Ты здесь надолго?
– На два-три дня. Я тут подумал – мы могли бы сходить в «Волну», напиться, потоптаться на танцполе…
– Хм… звучит романтично. Когда тебя ждать?
– Через пятнадцать минут. Надо заехать за сигаретами по пути.
– Отлично, – говорю я. – Я пойду собираться.
Повесив трубку, я крашу губы перед зеркалом. Я все еще думаю о Калебе, но заставляю себя остановиться.
Сегодня для меня главное – как следует повеселиться с Джимом. Никакой одержимости. Я натягиваю черные брюки и зеленую блузку, сползающую с одного плеча. Забираю волосы в хвост.
Джим ждет меня у дома. Я забираюсь в его машину – отреставрированный «Мустанг» 1969 года, зеленый с желтыми гоночными полосками, – и улыбаюсь ему с пассажирского сиденья.
– Ты как «Перкоцет» в плохой день, Либби, – говорит он, удивляя меня быстрым поцелуем в губы.
Я отстраняюсь, качая головой.
– М-м, обожаю, когда ты сравниваешь меня с рецептурными лекарствами.
Пристегнувшись, я начинаю переключать каналы на радио. Джиму нравится группа Phish, и это, на мой взгляд, практически богохульство, потому что они просто подражают группе Grateful Dead.
Джим подмигивает мне, зажимая губами сигарету. Обычно я не терплю курящих – от запаха табака я чувствую себя грязной, не помогает и то, что моя мать умерла от рака. Но что-то есть притягательное в том, как Джим курит: мне нравится за этим наблюдать. Я смотрю с предвкушением: его зажигалка выплевывает крошечный огонек. Он опускает сигарету к огню, вдыхает. Я почти слышу, как ее кончик шипит от удовольствия в объятиях пламени. Это моя любимая часть – он делает долгую затяжку, веки его трепещут, как у наркомана, а затем он выдыхает серый дым, уходящий завитками в небо, как грациозный пепельный призрак. Красиво.
Я откидываюсь на спинку кресла, довольная. Джим привлекателен. Он подводит черным глаза и носит облегающие узкие джинсы. Лохматые волосы тоже покрашены в черный, отчего его пронзительные голубые глаза кажутся почти лавандовыми. Я всегда думала, что британский акцент больше подошел бы ему, чем Калебу. Отмахиваясь от дыма, я напеваю финальные аккорды старой песни, которую любила моя мама.
– С чего ты сегодня такая счастливая? – спрашивает он, стряхивая пепел в пустую банку из-под «Ред Булла». – Со Вселенной явно что-то не так, когда ты подпеваешь музыке по радио.
Машина встраивается в поток, едва не задев бампер грузовика перед нами.
– Не знаю. Я просто счастлива, и все.
Джим поднимает бровь.
– Да брось, Либби. Я тебя знаю как облупленную.
Я медлю. Потом говорю:
– Калеб вернулся.
Он потрясенно молчит. На радио поют Gladys Knight. Джим рассеянно барабанит пальцем по рулю в такт песне.
– Вернулся, значит.
Это утверждение, а не вопрос. В его голосе слышится неприязнь, и я не могу его за это винить. Калеб всегда был для него занозой в одном месте – особенно когда я в итоге предпочла Калеба.
– Оливия, – он выключает радио и тушит свою сигарету, а это значит, что через несколько минут я снова смогу понаблюдать за процессом ее зажигания. – В каком смысле он «вернулся»?
Я не собиралась рассказывать ему об амнезии, но все равно делаю это.
– Он потерял память в аварии. Я не рассказала ему о нас. Он вернулся, и меня не волнует почему.
Джим подозрительно прищуривается, глядя на дорогу.
– Не понимаю, почему тебя вечно тянет к этому засранцу. Вы расстались на плохой ноте, прошло уже несколько лет, а ты все еще пускаешь слюни по этому Кену-баскетболисту.
Я не хочу этого слышать. Ни от Джима. Ни от Кэмми. Даже в самых безумных своих мечтах я никогда не представляла такого поворота в своей истории. Тысячи девушек могли бы сказать мне, что поступили бы иначе в тот день, когда я притворилась, что не знаю Калеба, и я все равно бы их не послушала. Это мой шанс начать все заново.