– Оливия, – говорит Калеб, кладя ладонь мне на спину.
Я вздрагиваю от его прикосновения. Он улыбается швейцару.
– Он жульничает в покер. Выудил у меня сотню долларов на прошлой неделе.
Засранец, о котором идет речь, в ответ только лучится довольством. Почему внимание от Калеба превращает людей в ходячие лампочки?
– Сэр, это самые честные сто долларов, которые я заработал за всю жизнь.
Ухмыльнувшись, Калеб ведет меня к лифту.
– Ты часто проводишь время с персоналом? – спрашиваю я, когда двери лифта закрываются.
– Я играю с ними в покер по вторникам, – отвечает он, искоса глядя на меня. – Что? Они мне нравятся. Никакого притворства. Кроме того, я не помню никого из прочих своих друзей.
Он пропускает меня к выходу из лифта первой, сам идет следом. У меня возникает ощущение, что он пялится на мою задницу.
– Здесь так красиво.
Он кривится.
– Но не очень уютно, да? Этакая холостяцкая берлога для «настоящего мачо».
– Ну, ты и мачо, и холостяк, так что тебе подходит.
– Уверен, я мог бы купить целый дом за эту цену.
– И минивэн, – ухмыляюсь я.
Он морщится.
– Вот в этом не уверен.
У квартиры с номером 749 он останавливается.
– Моя дверь. Не пугайся пятиметровых потолков и огромной плазмы – они впечатляют, но бояться их не стоит.
Я иду за ним в гостиную.
Квартира и правда впечатляющая. Фойе оказывается размером с мою спальню: тут нет почти ничего, кроме массивной люстры, которая нависает над кремовой плиткой. Я чувствую себя светской леди. Он проводит меня в гостиную, в которой, как он и обещал, невозможно высокие потолки. Вся главная стена представляет собой панорамное окно с видом на океан.
– Скажи-ка, – говорю, останавливаясь, чтобы полюбоваться картиной на стене, – мамочка помогала тебе декорировать или ты просто кого-то нанял?
– Не знаю. – Он пожимает плечами. – Но говорят, я встречался с дизайнером интерьеров, только чтобы она бесплатно оформила мне квартиру.
– Правда?
Протянув руку, я касаюсь пальцем гигантского атланта, отдыхающего на своей мантии.
– Это кухня, – Калеб проводит меня в комнату, полную нержавеющей стали.
Потом – в коридор и медлит, прежде чем открыть дверь:
– Мой кабинет.
Я заглядываю поверх его плеча в комнату, где стоят стеллажи с книгами высотой до самого потолка. От радости у меня все сжимается внутри – я чувствую срочную нужду сходить пописать. Книги. Чудесные, великолепные книги…
– Ты все их читал?
– Надеюсь, что нет. Это бы означало, что до амнезии у меня не было никакой жизни.
– Не знаю, не знаю, – говорю я, разглядывая названия на полках. – Я думаю, тебе бы понравилась классика… возможно, «Большие надежды».
Я беру упомянутую книгу с полки и вручаю ему. Он кривится, но не ставит ее обратно, а кладет на стол.
На столе рядом с монитором компьютера стратегически размещено фото Леа в рамочке – возможно, ею самой. Я испепеляю его взглядом. Это одно из тех студийных фото, где фотограф прилагал все усилия, чтобы поза модели выглядела естественно. Леа смотрит немного влево от камеры, слегка приоткрыв рот. «Поцелуй меня, я прекрасная шлюха», – говорит это фото.
– Я хочу себе кабинет побольше, – произносит Калеб, проследив за моим взглядом. – Больше книг, которые я не читаю, камин и большая дверь с тяжелым дверным молотком.
– Ты повесишь это фото в своем новом кабинете? – спрашиваю я.
Мне больно видеть ее здесь, так прочно укрепившуюся в его жизни. Калеб пожимает плечами и смотрит на меня с интересом.
– Возможно. Девушка на фотографии может быть и другой. Меня всегда тянуло на брюнеток.
Я скептически на него смотрю.
– А вот моя спальня…
На незаправленной кровати – черные шелковые простыни. Меня тошнит от мысли обо всех тех женщинах, которые лежали на них.
– Где ванная? – спрашиваю я слабым голосом.
Он проводит меня в ванную через спальню и наблюдает, как я пялюсь. В ванной – душ с шестью разными лейками и сама ванна, в которой легко могут разместиться пять человек. Здесь имеется даже небольшой винный бар в углу. Он смеется над выражением моего лица.
– Это моя любимая комната.
– Ого, – говорю я.
– Ну, если ты останешься как-нибудь на ночь, то сможешь ей воспользоваться.
Кровь ударяет мне в голову.
Экскурсия заканчивается в гостиной. Я устало сажусь на диван, пока Калеб идет на кухню за бутылкой вина. Он возвращается с двумя бокалами в одной руке и бутылкой красного в другой.
Наполнив бокалы, он вручает мне один, слегка касаясь моих пальцев.
Когда он исчезает на кухне, чтобы начать готовить ужин, я выпиваю вино залпом, как шот текилы, и наполняю его снова. Я жду, что либо объявится Леа, либо Калеб что-то вспомнит, а я не хочу быть трезвой, когда это случится.
– Так что, могу я увидеть кольцо, которое ты купил для своей драгоценной девушки? – говорю я, когда он возвращается.
Не знаю, зачем я это спрашиваю, но уверена – вино придало мне смелости.
– Зачем? – Он смотрит на меня исподлобья.
«Хм-м, потому что я хочу увидеть, что могло быть моим?» – думаю я про себя.
– Просто любопытно. Я девушка и люблю украшения. Но можешь не показывать, если не хочешь.
Он скрывается в спальне, а возвращается с небольшой синей коробочкой. «Тиффани». Как предсказуемо.
– Ого, – говорю я, приоткрывая крышку.
У камня невозможное количество каратов. Самая красивая и раздражающая безделица, которую я когда-либо видела. Ну, кроме Кэмми…
– Этой штуке нужен собственный почтовый индекс.
– Примерь его, – он пододвигает коробочку ко мне, а я автоматически ее отталкиваю.
– Разве это не плохая примета – примерять чужое кольцо?
– Плохая примета только для невесты, – провоцирует он.
– В таком случае… – говорю я и тянусь за кольцом. – Хотя постой-ка!
Я убираю руку.
– Сначала ты должен сделать предложение.
Я возвращаю ему коробку и отстраняюсь в ожидании шоу.
– С тобой все должно быть представлением, да? – говорит он, поворачиваясь ко мне спиной. – Просите и получите.
Когда он поворачивается обратно, лицо у него дерганое и нервное.
– Браво! – Я хлопаю в ладоши.
– Оливия, – начинает он.
Я смотрю на него с притворным удивлением. Но внезапно он кажется серьезным. У меня перехватывает дыхание.
– Мы должны быть вместе. Ты веришь мне?
Я начинаю потеть. Задержав дыхание, я киваю. Это должно быть шуткой, но мне не смешно – я точно буду вспоминать это еще долгие годы, когда останусь в одиночестве с сорока кошками…
– Ты выйдешь за меня, Оливия? Ты единственная женщина, которую я могу любить. Единственная, кого я хочу любить.
Он не опускается на одно колено, да ему и не нужно – я и так уже в полушаге от нервного срыва.
Я знаю, что должна что-то ответить. Я безуспешно пытаюсь ухватиться за свое остроумие, но в голове у меня пусто, а во рту – сухо.
Вино говорит за меня. Я целую его – потому что он так близко и потому что ни один другой ответ не подошел бы. Это просто прикосновение губ, теплое и торопливое. Он замирает и смотрит на меня, удивленно подняв брови.
– Я бы подарил тебе бриллиант еще неделю назад, если бы знал, что ты так отреагируешь.
Я пожимаю плечами.
Он поднимает мою руку и разглядывает кольцо Леа на моем пальце.
– Выглядит…
– …глупо, – заканчиваю я за него. – Вот, возьми обратно.
Я дергаю за кольцо, но оно упирается мне в сустав. Я пытаюсь снова. Оно… застряло.
– Черт! – Я издаю стон. – Мне так жаль, Калеб. Это была глупая идея.
– Не извиняйся. У тебя, наверное, просто пальцы опухли. Давай подождем и попробуем позже.
А потом он уходит на кухню, чтобы проверить, готов ли ужин, а я остаюсь на диване с бутылкой вина и кольцом Клубничного Кексика на пальце.
– Я не понимаю. Как может так сильно измениться восприятие? – спрашиваю я, пока мы едим за его обеденным столом на кухне.
От вина у меня кружится голова, а язык опасно развязывается.
– Тебе не нравится кольцо, которое ты купил до амнезии, тебе не нравится твоя девушка… и твоя квартира. Как может один человек резко стать кем-то другим?
– Никто не говорил, что мне не нравится моя девушка. Просто раньше у меня были другие вкусы.
– Значит, это амнезия сделала тебя другим человеком?
– Может быть. Или амнезия просто открыла глаза, доказав, что я не тот человек, которым притворялся раньше.
Он прав. За годы отсутствия в моей жизни он превратился в профессионального холостяка, вплоть до клишированных шелковых простыней. Это не мой Калеб – не тот Калеб, который поставил фиолетовое пятно на потолке моей спальни.
– Ты любишь Леа?
Я говорю это прежде, чем успеваю подумать. Во рту оседает горечь.
– Она очень милая, добрая и утонченная. Она всегда говорит правильные слова в правильное время. Но я почему-то не могу вызвать в себе чувства, которые должен к ней испытывать.
– Может, этих чувств не было изначально?
– А тебе не кажется, что ты переходишь черту? – Он откладывает столовые приборы и кладет локти на стол.
– Эй, мы же просто два незнакомца, которые пытаются узнать друг друга. Никаких «черт» пока нет.
Я откидываюсь спиной на спинку стула и скрещиваю руки на груди. Настроение скисло, как старое молоко, и мне хочется поругаться.
– Перемирие, – предлагает он, поднимая руки ладонями вверх.
Я не успеваю согласиться – он хватает наши тарелки и уходит на кухню. Я помогаю ему загрузить посуду и приборы в посудомоечную машину, а потом Калеб достает лед из морозилки и прижимает к моему пальцу.
Я смотрю, как он двигается. От его следующего шага я чуть не падаю в обморок. Он пытается объяснить мне правила футбола – я притворяюсь, что мне это интересно, – а затем берет мою руку и мягко обхватывает палец губами. Кольцо на этот раз соскальзывает без проблем. Вынув его изо рта, он помещает кольцо обратно в коробку без единого слова. Потом относит в спальню, пока я пытаюсь разжать свой кулак.