– Мне пора, – говорю я, вставая.
– Не уходи, – говорит он.
У меня звонит телефон. Приходится разорвать зрительный контакт, чтобы покопаться в сумочке. Мне очень редко звонят: телефон у меня только для форс-мажора и для Кэмми. Я ожидаю увидеть ее номер на экране, но там высвечивается номер Роузбад.
– Кто-то вломил твоей квартире! – кричит она, когда я поднимаю трубку.
– Успокойся, Роуз, я не понимаю – что?
– Кто-то вломил твой дом! – кричит она, как будто я попросила ее говорить громче, а не выражаться яснее.
Я качаю головой, все еще немного пьяная. Потом до меня вдруг доходит. Кто-то вломился в мою квартиру.
– Я сейчас приеду. – Я вешаю трубку и смотрю на Калеба. – Кто-то проник в мою квартиру.
Я повторяю слова Роузбад. Калеб хватает ключи от машины.
– Я тебя довезу, – говорит он, направляясь со мной к двери.
Он едет быстрее, чем я бы на его месте, и за это ему я благодарна. Я думаю о Пиклз: я забыла спросить о ней у Роузбад… мысленно молюсь, чтобы она была в порядке. Калеб провожает меня до двери, возле которой ждут двое полицейских.
– Вы Оливия Каспен? – спрашивает старший из них.
У него мертвые рыбьи глаза и следы оспы на лице.
– Да. Что с моей собакой? – Я пытаюсь заглянуть им за плечо, но они мешают мне пройти.
– Можно увидеть ваши документы?
Я достаю из сумочки водительское удостоверение и показываю ему. Удовлетворенный этим, полицейский отходит в сторону.
– Ваша собака у соседки, – говорит он уже немного мягче.
Я выдыхаю с облегчением. Убедившись, что Калеб идет за мной, я переступаю через порог. Не знаю, что я ожидаю увидеть, но точно не это. Все, что мог бы захотеть украсть вор, все еще на месте: телевизор, DVD-плейер, стереосистема.
Я озадаченно моргаю. Затем мой взгляд упирается в хаос, ранее бывший моим домом. Все разбито и сломано. Все. Фотографии, памятные безделушки, лампы – все в осколках. Диван разрезали – набивка торчит, как рвота. Я издаю нечто между всхлипом и воем. Калеб держит меня за руку. Я цепляюсь за него изо всех сил. Я хожу из комнаты в комнату, и по лицу текут слезы, когда я вижу, сколько ущерба нанесено моему имуществу. Неизвестный уничтожил все, чем я владею, подчистую. Только кофейный столик не сломан, и даже на нем вторженец потрудился вырезать слово «ШЛЮХА» ножом.
– Это не похоже на ограбление, – говорит Калеб одному из полицейских.
Я ухожу в спальню, не дожидаясь их ответа. Переступаю через свои искалеченные вещи, заглядываю в шкаф.
Моя памятная коробка лежит вверх дном. Я падаю на колени и начинаю перебирать свои сувениры, с облегчением оглаживая каждый предмет пальцами, когда нахожу его. Почти все на месте. Почти. Я закрываю глаза ладонями и покачиваюсь на пятках туда-сюда. Почему? Почему? Только одному человеку могло прийти в голову взять то, что пропало. А именно – злобной дьяволице с красными волосами и мотивом размером с задницу Урсулы из «Русалочки».
Я автоматически поворачиваю голову в сторону Калеба. Время. У меня мало времени. Она уже на пути к нему в квартиру, наверняка с уликой в руках. Меня начинает трясти. Я не готова. Я еще не готова с ним прощаться.
– Мисс? – Полицейский стоит у двери, глядя на меня. – Вы должны заполнить заявление, чтобы мы знали, что пропало.
Калеб протискивается мимо него и осторожно бродит вокруг моего разрушенного имущества. Он поднимает меня с пола и ведет обратно в гостиную. Его руки – словно якоря на моих плечах.
Гнев кипит у меня под веками, под носом и ртом. Курсирует по конечностям и танцует в животе. Я хочу схватить эту сучку за тощую цыплячью шею и сдавить изо всех сил, пока у нее голова не лопнет. Заставляя себя успокоиться, я поворачиваюсь к полицейским.
– Они ничего не взяли, – говорю я, показывая на телевизор. – Это было не ограбление.
– Вы знаете, кто мог бы сотворить подобное, мисс Каспен? Возможно, бывший парень? – предполагает он, искоса глядя на Калеба.
Знаю ли я? Я скрежещу зубами. Я могу рассказать им все прямо сейчас – пусть это не сойдет ей с рук.
Калеб смотрит на меня очень внимательно. Я открываю рот, но он опережает меня:
– Расскажи им о Джиме, Оливия, – говорит он мягко.
Джим? Нет – Джим бы никогда не сделал чего-то подобного. Нет, это работа женщины – слишком уж скрупулезно она выполнена.
– Это не Джим, – говорю я. – Пойдем заберем Пиклз.
Когда полицейские уходят, Калеб берет меня за руку:
– Переночуй сегодня у меня.
Я не собираюсь делать ничего подобного, но молчу, пока не придумаю план. Мы закрываем дверь и идем в квартиру Роузбад, где Пиклз истерически бросается ко мне. Роузбад кудахчет вокруг меня как курица-несушка, трогая и проверяя, все ли в порядке, пока я не хватаю ее за руки и не уверяю, что со мной все хорошо.
– Жди здесь, – говорит она, исчезая в кухне.
Я знаю, что грядет. С самой первой встречи Роузбад решила, что обо мне нужно позаботиться. Ее первым подарком стал старый охотничий нож, принадлежавший ее дорогому, давно почившему Берни.
– Если кто-то ворвется к тебе в квартира, возьми это. – Она махнула в воздухе ножом, демонстрируя, как нужно бить, и вручила его мне рукоятью вперед.
Я была тогда и польщена, и ужасно смущена одновременно, но закончилось все тем, что я стала хранить нож под кроватью.
Теперь каждый раз при виде меня она бежит в квартиру, чтобы взять оттуда какой-нибудь наполовину съеденный или с любовью использованный предмет, который она для меня отложила. Я не нахожу смелости ей отказывать.
Она выходит из кухни с большой сумкой апельсинов и сует ее мне в руки. Калеб вопросительно поднимает бровь. Я пожимаю плечами.
– Спасибо, Рози.
– Нет проблем. – Она подмигивает. А потом громко шепчет: – Укради сердце у этот мальчик. Пусть он женится на тебе.
Я бросаю взгляд на Калеба, который притворяется, что разглядывает вышивку Роузбад в рамке на стене. Он пытается не смеяться. Я целую ее в морщинистую щеку, и мы уходим. Калеб берет у меня сумку с апельсинами, непонятно улыбаясь.
– Что?
– Ничего.
– Давай говори.
Он пожимает плечами.
– Вы с ней выглядели очень мило.
Я краснею.
Мы садимся в его машину и съезжаем на шоссе. Я считаю уличные фонари, пытаясь придумать способ держать его подальше от Леа. Когда мы останавливаемся на выезде с шоссе, я тихо ругаюсь. Мы всего в нескольких кварталах от его высотки, и если я не хочу попасться на лжи, то мне нужно что-то придумать – и быстро.
– Можешь остановиться у обочины?
– Что? Тебя тошнит? – Я отрицательно качаю головой, и он сворачивает на торговую площадь. – Оливия?
Мы припарковались рядом с «Вендис», и я совершенно неуместно думаю об их фирменном мороженом. Внезапно у меня возникает идея.
– Давай поедем на природу? В то место, которое ты видел в журнале?
«После того как я получу свое мороженое», – добавляю я мысленно. Калеб озадаченно хмурится, и я ерзаю на сиденье. Он собирается отказаться, заявить, что я странная и сумасшедшая.
– Пожалуйста, – говорю я, закрывая глаза. – Я просто хочу оказаться как можно дальше отсюда…
Подальше от Леа и правды.
– Туда ехать восемь часов. Ты уверена, что хочешь этого?
Распахнув глаза, я яростно киваю.
– Я могу отпроситься на работе. Можно купить все необходимое на месте. Давай просто поедем… пожалуйста.
Он обдумывает это: я вижу, как медленно движется его взгляд – он смотрит на свои руки, на меня, на руль. Потом кивает.
– Ладно. Если ты правда этого хочешь…
Я благодарю бога и улыбаюсь.
– Правда. Спасибо. Поедем сейчас. Прямо сейчас.
– Сейчас? Совсем без всего?
– Ну, мне все равно нечего брать с собой – ты видел мой шкаф. Давай устроим приключение.
Калеб разворачивает машину, и я откидываюсь на сиденье, готовая расплакаться.
«Еще немного, прошу, господи, просто дай мне еще немного времени с ним…»
Дорога разворачивается перед нами, как лакричная конфета-тянучка. Калеб открывает окна, впуская ветер, ласкающий нас своими холодными прикосновениями. Мы оставляем Флориду позади. Оставляем позади мой разрушенный дом и мстительную любовницу Калеба. Я в безопасности… пока что.
– Калеб? – Я касаюсь его руки. – Спасибо.
– Не благодари, – отвечает он мягко. – Это ради нас обоих.
– Ладно, – говорю я, хотя понятия не имею, о чем он. – Эй, давай возьмем мороженое в «Вендис» по пути?
Восьмичасовую поездку в Джорджию мы превращаем в семичасовую. Большую часть дороги мы проводим в уютном молчании. Я все думаю о Леа и о беспорядке в моей квартире. Время от времени я нервно грызу ногти, но Калеб продолжает убирать мои руки ото рта. Я пытаюсь разозлиться на него – моя дурная привычка, – но он не дает поводов придраться.
Я засыпаю. А когда просыпаюсь, Калеба нет. Подняв голову, выглядываю в окно и вижу, что мы остановились передохнуть у обочины. Я снова притворяюсь спящей и жду его возвращения. Слышу быстрые шаги по асфальту: он старается быть как можно тише, пока открывает дверь, чтобы не разбудить меня. Но он не заводит двигатель сразу же. Я чувствую, как он разглядывает мое лицо. Гадаю, решит ли он разбудить меня, чтобы спросить, не нужно ли мне в туалет. Он не будит. Наконец машина гудит, возвращаясь к жизни, и я чувствую касания его руки, переключающей скорости рядом с моим коленом.
Мы прибываем в парк «Тихие воды», когда розоватое солнце только начинает подниматься над горизонтом. Деревья раскрашены осенью в рыжий, красный и желтый. Машина подпрыгивает на дороге из гравия, пока мы едем ко входу. Я чувствую толику вины, когда вижу парк – точно такой же, как в последнюю нашу поездку сюда. С неудовольствием размышляю о том, что кто-то может меня узнать, но отбрасываю эту абсурдную мысль: в последний раз мы были здесь три года назад, и вряд ли те же работники все еще заведуют местом для отдыха, не говоря уже о том, что они видят сотни лиц каждый год. Калеб паркуется перед зданием администрации и выключает радио.