Я знаю, что, если не отвечу ему, он уйдет. Я так хочу быть с ним честной, сказать ему, как давно я уже его люблю, и почему я люблю его – но все, что я могу, это слабо прошептать «да» в ответ.
– Скажи это, – говорит Калеб.
Я скрежещу зубами. Он встряхивает меня.
– Скажи!
Откуда он знает, что это правда?
– Я люблю тебя! – кричу я ему в лицо.
Он выглядит так, как будто его ударили. Теперь я чертовски зла.
Я тянусь к его поясу и резко расстегиваю пуговицу у него на джинсах. Он этого не ожидал.
Он застывает – все его тело напряжено. Я целую его, стараясь расплавить сопротивление. Это работает. Он обрушивается на меня, как потоп. Отстранившись от моих губ, он снимает с себя рубашку и возвращается так быстро, что мне едва хватает времени отдышаться.
Я осторожно его касаюсь. Мышцы напряжены под кончиками моих пальцев. Он так прекрасен – широкие плечи, узкая талия. Я неуверенно убираю руки. Калеб хватает меня за запястья, не позволяя разорвать касание. Он – эксперт, а я – новичок, и это очевидно нам обоим. Он задает темп, полностью контролируя ситуацию. Стянув с меня футболку, он целует мои плечи, расстегивает лифчик. Я переступаю через свои штаны. Он отходит на шаг.
Затем смотрит на меня. Это настоящая пытка. Дикий и маскулинный момент – и я позволяю ему насладиться этим, потому что не позволяла прежде. Я чувствую себя выставленной напоказ. Я никогда никому не разрешала увидеть меня обнаженной.
Налюбовавшись, он притягивает меня к себе.
– Боже, Оливия, – говорит он мне в шею.
Я вся вспыхиваю. Я не знаю, что значат эти слова. Отстранившись, я смотрю на его лицо. Его взгляд изменился: больше там нет ни спокойствия, ни веселья. Я вижу лишь потребность и похоть. Я так этого боюсь.
Одним плавным движением он укладывает меня на прохладную траву. Воздух пахнет апельсиновыми цветами. Я прижимаюсь к нему в ожидании.
Он аккуратно входит в меня. Мы смотрим друг другу в глаза: мои распахиваются все шире с каждым сантиметром: я не знала, что это будет вот так. Мне хочется застонать. Я хочу впиться ногтями в его спину и обхватить ногами, но я слишком гордая для этого. Он завороженно наблюдает за моим лицом.
Он следит за моей реакцией, но она внутри, там, где он не видит… там, где я ее старательно прячу.
Он движется назад, затем снова вперед. Посасывает мою нижнюю губу. Смеется мне в рот. Я отклоняю голову, чтобы посмотреть на него.
– Значит, ты из того типа девушек.
Я не знаю, о чем он. Не уверена, что меня вообще волнует – мне слишком хорошо.
Схватив меня за запястья, он прижимает их к земле у меня над головой.
– Расслабь ноги.
Впервые в жизни я делаю то, что велено. Внезапно ощущения становятся еще лучше. Я сжимаю губы и отворачиваю от него лицо, чтобы спрятаться. Он касается зубами моего уха – мурашки бегут у меня по телу.
– Смотри на меня, – голос его звучит хрипло.
Я смотрю. Он движется резче. Дыхание у меня сбивается. Еще резче… и я дышу, как будто пробежала марафон.
– В тебе так хорошо.
Это меня добивает. Что-то вроде стона теряется в его ключицах, когда я прижимаю лицо к его груди. Его внезапно осеняет.
– Значит, вот так я заставлю тебя стонать?
После этого он говорит по-настоящему грязные вещи мне на ухо. Он нашел мою слабость. Я издаю звуки, о которых буду жалеть до конца своей жизни.
Я чувствую, что скоро кончу, но не хочу, чтобы это заканчивалось. Он полностью контролирует мои разум и тело. Мне не нравится это ощущение. Когда он наклоняет голову к моему плечу, я пользуюсь возможностью, чтобы перевернуть нас обоих и оказаться сверху. Он позволяет мне управлять нашими движениями еще несколько минут, прежде чем схватить меня за бедра. В эту игру могут играть двое. Я наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо:
– Сильнее, Калеб… и не смей вытаскивать…
Он закрывает глаза, впиваясь пальцами в мои бедра. Я праздную маленькую победу, пока он не переворачивает меня обратно на спину.
– Я и не планировал.
Мой оргазм ставит точку в его предложении. Я не издаю ни звука.
Мы не говорим по пути домой. Калеб помогает мне убрать беспорядок в квартире. Мы заполняем десять больших мусорных пакетов тем, что было раньше моей жизнью, собирая осколки разбитых тарелок и стаканов в один пакет, а обрывки одежды – в другой.
Мы работаем в тишине, пока на фоне тихо играет радио. Я постоянно прерываюсь, чтобы подумать о том, что произошло в апельсиновой роще.
Поднимая фотографию Томаса Барби в сломанной рамке, я чувствую соленые слезы на губах. Это просто фото, но оно было моим, и я его любила. Однако я не успеваю его выбросить – Калеб спасает фото у меня из рук и откладывает в сторону.
– Это еще можно исправить, – говорит он, проводя пальцем вдоль моей щеки.
Когда я нахожу осколки антикварной фарфоровой фигурки, принадлежавшей моей бабушке, я запираюсь в ванной, чтобы поплакать. Калеб, чувствуя важность раскрашенной вручную пастушки, оставляет меня в покое и тайно избавляется от всех осколков, кроме лица фигурки, которое чудесным образом осталось нетронутым. Я нахожу его позже, завернутое в салфетку и уложенное в коробку с другими едва-едва уцелевшими вещами, которые, как он думает, я захочу оставить.
Когда все, что было моим, разложено в десять мусорных мешков у входной двери, Калеб обнимает меня и уходит. Я прислоняюсь к окну, глядя на парковку, и смотрю, как он идет к машине. Мне ужасно одиноко. Мои легкие как будто перестают работать. Я надавливаю ладонями себе на виски, сжимая голову. Я не могу так. Я не могу больше лгать. Он слишком хорош. Он не заслуживает моей гнилой натуры, он заслуживает услышать правду от меня, а не от Леа.
Я бегу к двери и открываю ее настежь.
– Калеб, подожди!
Он уже у машины, но останавливается и оборачивается.
Я бегу к нему, даже не заботясь о том, что на мне из всей одежды – только старая футболка, и обнимаю его с разбега.
– Прости, что я такой ужасный человек, – говорю я, прижимаясь лицом к его груди. – Прости меня.
– О чем ты? – Он приподнимает мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть на него. – Ты хороший человек.
– Нет, нет. Это не так. – Я яростно мотаю головой. – Я ужасно испорченная.
Он улыбается, гладя меня по спине, как будто я ребенок. Затем наклоняется, касаясь моей шеи губами. Он целует меня легко и интимно.
– Почему ты все время об этом твердишь? – Он мягко смеется. – Ты мне нравишься, Ужасно Испорченная.
Он начинает двигаться в ритме какой-то беззвучной песни, и я танцую с ним. Голые ноги холодит ночной воздух, а его теплая рука согревает мне спину. Мы переплетаем пальцы.
– Вот что для меня важно, Оливия.
– Ты передумаешь, – говорю я убежденно. – Когда ты… поймешь, кто я.
– Я уже знаю, кто ты.
Я качаю головой. Глаза щиплет от неизбежных слез.
– Ты ничего не знаешь.
– Я знаю все, что мне нужно знать. Тише.
Так что я затыкаюсь, проглатывая свое признание… снова. Времени все меньше, правда жжет меня изнутри. Но прямо сейчас он напевает Yellow группы Coldplay, и мы танцуем под открытым небом, в последний раз обнимая друг друга. Пусть Леа скажет ему. Я останусь трусихой.
Позже той ночью я сушу волосы полотенцем, стоя в халате, когда слышу громкий стук в дверь. Отбросив полотенце, я открываю дверь нараспашку, ожидая увидеть Калеба.
– Привет, Оливия.
Леа.
Она непринужденно улыбается, как будто мы давние друзья.
– Какого черта? – спрашиваю я больше у себя, чем у нее.
Она кажется позабавленной. Я пропускаю ее в дом.
Леа играется с волосами, накручивая одну прядь на молочно-белый палец. Буднично проходит по квартире, разглядывая комнату.
– Ты успела прибраться.
Я поднимаю брови. Мне скучно. Если она пришла за противостоянием, то я в этом не заинтересована.
– Ну? – говорю я. – Чего ты хочешь?
– О, я здесь, чтобы заключить с тобой сделку. – Она выжидающе смотрит на меня, сузив глаза.
От нее разит дорогим парфюмом и новой одеждой. Я смотрю, как она присаживается на подлокотник моего дивана, как будто диван недостоин того, чтобы она села на него по-настоящему.
Она выглядит здесь как китайская фарфоровая фигурка в ломбарде. Я подхожу к Леа и смотрю ей в глаза.
– Говори, зачем пришла, и выметайся, – требую я.
Она прочищает горло – тихий щебечущий звук – и складывает руки на коленях.
– Ты уже наверняка поняла, что у меня в руках оказался кое-какой компромат.
– Я поняла, что ты украла мои письма и фотографии, да, – отвечаю я.
– С твоей стороны было довольно умно провернуть подобное с Калебом. – Она достает именной портсигар из сумочки и открывает крышку. – Он упоминал, что ты манипулировала им еще тогда, в колледже, когда вы только начали встречаться. Но все равно – я поражена!
Она постукивает сигаретой по ладони и проводит большим пальцем вдоль колеса зажигалки. Джим делал так же. Я больше не очарована этим процессом.
– Ты как застарелая простуда, Оливия, – все никак не уходишь. Но ты уйдешь. И оставишь меня и моего жениха в покое.
– Он такой же твой жених, как мой, – огрызаюсь я. – Насколько я знаю, в его ящике с носками лежит обручальное кольцо, которое он не планирует дарить тебе.
С удовлетворением я наблюдаю, как она бледнеет.
– Если бы не авария и если бы не ты, я бы уже давно носила это кольцо. А знаешь почему? Потому что он выбрал меня – он бросил тебя и теперь со мной. Ты для него – всего лишь способ отвлечься. Ты ничего не значишь для настоящего Калеба.
Она тяжело дышит, в ее глазах – огонь, похожий на ее дурацкие волосы.
Порох вспыхивает у меня в венах. Она ничего о Калебе не знает. Он влюбился в меня первый. Я причинила ему наибольшую боль. Нас с ним прочно связывали разбитые сердца, слезы и сожаления. Клянусь богом, эта связь прочнее, чем все, на что она может с ним надеяться.