– Если ты считаешь меня такой незначительной, почему ты здесь?
Она задумывается.
– Я здесь, чтобы предложить тебе выход.
Я с подозрением смотрю на ее алые губы, обхватывающие кончик сигареты.
– Я слушаю.
– Если Калеб узнает, что ты им воспользовалась… что ж, ты наверняка и так понимаешь, что произойдет. – Она стряхивает пепел на мой изуродованный кофейный столик. – Но если ты прекратишь встречаться с ним, если просто исчезнешь, то я ему не скажу.
– Ты «не скажешь ему»? – Я передразниваю ее детсадовский набор слов и закатываю глаза. – Он все равно узнает, что я сделала, когда память вернется. Какая разница, скажешь ты ему сейчас или он узнает позже?
– Ты сможешь уйти сама, по своему выбору. Сохранить подобие достоинства. Подумай об этом, дорогая: когда он узнает о твоей маленькой лжи, ты будешь унижена. Будет скандал со слезами и взаимными ранами, которые еще долго не заживут. Не пойми меня неправильно, мне совершенно на тебя плевать – я всего лишь хочу защитить Калеба.
– Почему-то мне сложно поверить, что ты думаешь только о его благе, – говорю я прямо.
Она встает, роняя окурок от своей «Чарльстон» на мой ковер, и тушит его ногой.
– Это ты здесь эгоистичная сука, Оливия. Не путай. Я бы никогда с ним так не поступила. Никогда!
Ее слова жалят меня своей правдивостью. Даже эта девушка-опухоль никогда не обманула бы того, кого любит. Я так напугана ее словами, что делаю к ней угрожающий шаг.
– Когда я встретила его, он все еще страдал от боли, которую ты ему причинила. – Леа обвиняюще показывает на меня пальцем. – У меня ушел целый год, чтобы убедить его, что ты того не стоишь. Год! – шипит она. – Ты – всего лишь мусор, и я ни за что не позволю тебе приблизиться к нему! Ты меня поняла?
Я понимаю. Может, если бы я сражалась за него так же яростно, как она, мы до сих пор были бы вместе.
Я вздыхаю. Если я откажусь, она пойдет сейчас прямо к нему со своими доказательствами. Конечно, я могу рассказать ему в ответ про мою разрушенную квартиру и про ее шантаж, но даже так ее преступление не перевесит моего. Я – диарея, а она – всего лишь несварение. И что насчет Калеба? Он точно отвергнет Леа, если узнает об этом, но тогда он останется в одиночестве. Каким бы монстром я была, если бы снова позволила ему так страдать? Особенно – просто назло Леа. Если я исчезну, он в итоге просто забудет обо мне. Как уже забыл прежде.
Я решаюсь.
– Ладно. Выметайся.
Я подхожу к двери и открываю ее, не глядя на Леа. Я хочу, чтобы она ушла – из моего дома, из моей жизни. Никого на свете я не ненавидела больше, чем ее, – может, только себя саму. Она медлит по пути к выходу и смотрит мне в глаза. Как стерва – стерве.
– Я всегда побеждаю. – Она бросает мне под ноги конверт и уходит.
Я захлопываю дверь и пинаю ее. Хожу по квартире кругами, выкрикивая вслух каждое бранное слово, которое могу вспомнить. Пришло время оставить все это в прошлом. Мое сердце как будто вот-вот разорвется от боли. Я обессиленно соскальзываю спиной по стене и прижимаю колени к груди. Мне нужно убираться отсюда. Из этого места, где все напоминает о Калебе. Вот оно, решаю я.
Я уеду отсюда и никогда не вернусь.
Глава 13
Я была представлена гадюке, которую Калеб называл «мамой», в первый день сентября, всего через пару месяцев после нашей первой годовщины. Мы остановились у двухэтажного здания в колониальном стиле около четырех часов. Я тут же начала нервно заламывать руки. Калеб припарковался рядом с огромным фонтаном, грубо плевавшимся водой в мою сторону. Я отвернулась, уже чувствуя себя униженной.
– Это просто статуя, Герцогиня, – сказал Калеб, улыбнувшись при виде моего лица. – Она не кусается. Я несколько раз нырял в этот фонтан пьяным, так что знаю, о чем говорю.
Я слабо улыбнулась и обошла машину с другой стороны, чтобы не смотреть на статую.
Калеб подхватил меня под локоть, когда мы подошли к двери. У меня создалось ощущение, что он опасается моего побега. Я и правда хотела сбежать.
Когда дверь открылась, я смогла на мгновение увидеть, что его мать на самом деле обо мне думала. Мы застали ее врасплох – возможно, приехали на пару минут раньше, чем она ожидала. Нахмурившись, она явно о чем-то только что спорила с мужем. Я заметила, как тот бросил на нее неодобрительный взгляд, и интуитивно поняла: они говорили обо мне. Но за несколько секунд напряжение, висевшее в воздухе, словно замели под ковер, и они оба улыбнулись нам с Калебом, приветствуя в своем доме. Я стояла в стороне, как забытый аксессуар, пока Калеб обнимал мать и целовал ее в щеку. И даже гладя его по волосам и вслух восхищаясь тем, какой он красавец, она продолжала оценивать меня: я чувствовала ее неприязнь. Ее взгляд прошелся по моим волосам и моему лицу, пока она вежливо ожидала, когда Калеб меня представит. Наконец парень похлопал отчима по спине, по-мужски выражая привязанность, и повернулся ко мне.
– Это Оливия, – сказал он.
Я робко улыбнулась, выступая из-за его широких плеч.
Дорогая Матушка оглядела меня, как гниющий каркас, и вышла вперед, чтобы пожать мне руку. Меня раздражала ее беспричинная неприязнь. Я хотела ее одобрения. Я хотела этого так же, как хотела Калеба.
– Калеб, ты нашел себе самую прелестную девушку во всей Флориде, – сказал его отчим, подмигивая мне.
Я расслабилась.
– Очень приятно наконец с тобой познакомиться, – сухо кивнула его мать.
Я заметила, как Калеб переводит взгляд с матери на меня, и мысленно поморщилась. Он знал. Я стыдливо посмотрела на свои туфли. Они были куплены специально для этого случая. Хотела бы я лучше скрывать от Калеба некоторые вещи. Хотела бы я купить более дорогую обувь.
– Ужин почти готов, перейдем на кухню? – Она жестом велела следовать за ней, слегка крутанув запястьем.
Путь до кухни был пыткой. Я чувствовала себя изгоем. Мать и сын шли передо мной, взявшись под руки: она хихикала от каждой его фразы. Отчим Калеба исчез сразу после объявления ужина и появился снова, только когда мы уже расселись за столом. Я с горечью подумала: заметят ли они вообще, если я исчезну?
Я напряженно сидела на стуле, пока отчим Калеба задавал вежливые вопросы о моей учебе, а мать семейства разглядывала меня, как индейку на День благодарения. Люка, как все ее называли, была метр пятьдесят ростом, с длинными светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами. Она казалась скорее старшей сестрой Калеба, чем его матерью, и я подозревала, что за это стоит благодарить целую команду пластических хирургов. Она была красивой, породистой женщиной, которая на все имела свое мнение. Я не сомневалась: она считала, что я недостаточно хороша для ее сына.
– Чем занимаются твои родители, Оливия? – спросила она меня, аккуратно откусывая свой кусочек ягненка.
Я никогда не ела ягненка и сейчас пыталась размазать по куску мяса яркое мятное желе.
– Оба моих родителя мертвы, – ответила я.
Следующего вопроса я всегда ожидаю с ужасом.
– Ох, очень жаль это слышать. Могу я спросить, как они умерли?
Я смотрю на ее жемчужное ожерелье и кремовый брючный костюм. Я хочу сказать «нет, не можете» тем же презрительным тоном, которым она говорит со мной.
Но ради Калеба я держу язык за зубами.
– Мой отец совершил самоубийство, когда мне было одиннадцать, а мать умерла от рака поджелудочной во время моего выпускного класса. Пока они были живы, мама работала учительницей пятых классов, а отец просто перескакивал с одной работы на другую.
Люка осталась невозмутимой, но я заметила, как слегка напряглись мышцы на ее руке, сжимающей ножку бокала. Я была отбросом общества, пятном на ее светской репутации. Мысль о том, что я могу стать ее невесткой, причиняла ей неподдельные страдания.
– Как ты справилась? – Она выглядела искренней на этот раз, даже милой. Я увидела в ней то, что видел Калеб, – хорошую мать.
– Вы будете удивлены, узнав, как может приспособиться человек, когда у него нет другого выбора.
Калеб сжал мою руку под столом.
– Наверное, тебе пришлось нелегко, – сказала она.
– Да.
Я закусила губу – теперь мне хотелось плакать. Я реагировала на доброту, как фруктовая муха реагирует на сладкое, и этой женщине удалось меня разоружить.
– Калеб, дорогой, – сказала она тем же медовым голосом. – Ты что-нибудь решил по поводу Лондона?
Лондона? Я взглянула на Калеба. Он задержал дыхание – глаза сделались янтарными.
– Нет. Мы уже обсуждали это.
– Ох, тебе лучше поторопиться. Подобная возможность случается нечасто. Кроме того, я не вижу никаких причин отказываться.
Она демонстративно бросила на меня взгляд.
– Лондон? – спросила я тихо.
Я видела, как она приподняла бровь, злорадствуя.
– Это ерунда, Оливия. – Он слабо улыбнулся, и я поняла, что это вовсе не ерунда.
– Калебу предложили работу в Лондоне, – сказала Люка, опираясь подбородком на сцепленные пальцы. – Очень престижная фирма. И, разумеется, он все еще считает Лондон своим домом, поскольку там остались его друзья и большая часть наших родственников. Мы поддерживаем его в вопросе переезда.
В голове у меня мигом стало пусто. Ощущение было такое, как будто кто-то вылил на меня ведро холодной воды.
– Я не хочу уезжать. – Калеб смотрел только на меня. Я вгляделась в его лицо, пытаясь понять, насколько он искренен. – Может, если бы ты уже закончила учебу, мы могли бы поехать вместе. Это было бы возможно. Но пока ты здесь, то и я никуда не денусь.
Я застыла. Он только что открыто бросил вызов своей матери, дав понять, что я – его главный приоритет. Если бы существовал алтарь Калеба, я бы с радостью там молилась.
– Калеб, ты же не серьезно. – Лицо его матери дернулось: воспитание сражалось в ней с возмущением. – Ты едва ее знаешь. Я не думаю, что тебе стоит принимать такое решение, опираясь на какую-то интрижку.