– Хорошая новость, – начинает она, – заключается в том, что я готова дать тебе твое первое по-настоящему большое дело – и оно будет громким, Оливия.
– Ла…дно, – говорю я, чувствуя пузырящуюся внутри радость.
Мне хочется вскочить и исполнить победный танец. «Ра-ра-сис-бум-ба!»
– Что за дело? – спрашиваю я спокойно.
– Слышала о маленькой фармацевтической компании «ОПАЙ-Джем»?
Я отрицательно мотаю головой.
– Это дочерняя фирма одной из больших корпораций. Шесть месяцев назад они выпустили в продажу новое лекарство под названием «Пренавин». Через три месяца после этого двадцать семь различных больниц сообщили, что «Пренавин» был обнаружен в крови у людей, поступивших с инфарктом – двое жертв были возрастом до тридцати лет и не имели ранее проблем с сердцем. Было проведено формальное расследование, и федералы раскопали кучу дерьма на этих людей.
– Дерьма какого рода? – спрашиваю я.
– Во время клинических исследований в тридцати трех процентах случаев у добровольцев наблюдалось свертывание крови. Тридцать три процента, Оливия! Ты знаешь, как это много? Это как шестидесятисантиметровый член.
Я морщусь. Она слишком часто упоминает мужские гениталии.
– Этого достаточно, чтобы Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов запретило выпускать продукт за шесть месяцев до того, как у «ОПАЙ-Джем» был бы шанс поставить его на рынок.
Берни бросает мне огромную папку с документами.
– И как они выпустили препарат без одобрения Управления?
– О, они получили одобрение. Они сфальсифицировали данные для продажи «Пренавина».
А, старый добрый трюк с подменой.
– Но зачем «ОПАЙ-Джем» так рисковать после таких результатов на исследованиях? Они должны были знать, что рано или поздно все это всплывет и погребет их под собой.
– Большинство случаев мошенничества в таких случаях сложно обнаружить. В основном они получают огласку только при впечатляющей халатности работающих на компанию фармацевтов.
– Хм-м-м, – говорю я.
– И они – не наше дело. – Она забирает папку у меня из рук и заменяет ее другой.
– Генеральный директор и сооснователь компании умер две недели назад от обширного инфаркта. Тогда все взгляды устремились на его дочь – избалованную девчонку двадцати с небольшим лет с образованием Лиги плюща и слишком большой юридической властью над подписанием документов.
– А ее должность?
– Вице-президент отдела внутренних расследований. Окружной прокурор нацелился на нее всерьез. Они выстраивают против нее дело прямо сейчас, пока мы говорим.
– Что у них на нее есть?
Я пролистываю папку, скользя взглядом по скучному юридическому жаргону.
– Ее подпись – на всех документах, поданных в Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, что означает, что она руководила всем проектом. Она знала, что они подают на рассмотрение фальсифицированные данные.
Я тихо присвистываю в ответ. У прокуратуры уже готово дело. Я кладу папку обратно ей на стол.
– Ты уже догадалась, в чем плохая новость, – говорит Берни мрачно. – Она виновна и во всем нам призналась.
Я снова хватаю папку со стола.
– Мы хотим пойти на риск, – говорит Берни, рассеянно играясь с ручкой. – Это дело будут освещать во всех СМИ – оно возведет нашу фирму на совершенно новый уровень.
– Так, значит, следующий вопрос – это… почему вы даете дело такого масштаба новичку?
– Под двум причинам, моя блудная дочь. Во-первых, ты мне нравишься. А во‐вторых, клиент запросил именно тебя.
– Что? Почему?
Я выиграла много судов в Техасе, но ничто из этого не могло бы привлечь ко мне внимания. Я была относительно неизвестным юристом.
– Клиентка просила, чтобы за защиту взялась именно ты.
– Как ее зовут? – спрашиваю я, не понимая, что все это значит.
– Смит. Джоанна Смит.
– Впервые слышу.
– Возможно, она читала о твоих успехах в Техасе или ей порекомендовал тебя кто-то из бывших клиентов – в любом случае ты получила дело, детка. Не облажайся.
Я растерянно возвращаюсь в свой кабинет с прижатой к груди папкой. Я правда к этому готова? Одно стоящее дело – точнее, одно невозможное дело, – и если я выиграю, то смогу продвинуться до статуса партнера…
До конца дня я запираюсь в офисе, перечитывая дело снова и снова, пока слова не начинают расплываться перед глазами, а у меня не начинает болеть голова. Секретарша уже ушла, как и остальные. По пути к машине я приветственно киваю уборщице и мысленно репетирую разговор с Джоанной Смит, который назначен на утро. Черт! Это дело слишком большое для меня.
По пути домой я звоню Тернеру, чтобы поделиться новостью, и говорю ему о деле. Он, кажется, не слишком рад.
– Не знаю, Оливия. Ты ведь сама говоришь, что прокуратура взялась за нее всерьез. Ты готова проиграть свое первое большое дело?
– Ну, спасибо за веру в меня, – огрызаюсь я в трубку.
– Слушай, я верю в тебя, правда, просто это будет сложно. У них есть прямая улика, указывающая на ее связь с мошенничеством фирмы, и три свидетеля, готовых дать показания о ее участии. Если ты проиграешь, то можешь попрощаться с должностью партнера.
Какой же он придурок! Я говорю ему, что начальница звонит по второй линии, и вешаю трубку. Глаза щиплет от слез.
– Это мой шанс! – кричу я машине передо мной. – И я им воспользуюсь!
В семь утра на следующий день я прибываю в офис и обнаруживаю, что на моем месте припаркован черный «Ягуар». Я нахожу свободное место чуть подальше и решительно шагаю в здание, гадая, у кого хватило наглости припарковаться там, где написано «Зарезервировано для: Каспен». Секретарша приветствует меня чашечкой кофе, а затем вдруг преграждает мне путь.
– Я должна кое-что сказать вам, прежде чем вы войдете, – говорит она, пока я делаю глоток из розовой чашки.
– Ты отравила мой кофе? – спрашиваю я, глядя на нее поверх чашки.
– Нет, но…
– Тогда расскажешь об этом, когда я включу компьютер.
Обойдя ее, я поворачиваю ручку двери.
В офисе меня ждет мужчина. Сначала я вижу его спину, пока он изучает многочисленные грамоты и фотографии, висящие у меня на стене. Я бросаю взгляд на секретаршу: та произносит одними губами «Муж Джоанны Смит», а потом уходит. На зубах у нее виднеется помада.
– Мистер Смит, – говорю я уверенно, хотя на самом деле он застал меня врасплох. До назначенной встречи еще два часа.
Он медленно поворачивается, сцепив руки за спиной. Я вижу его серый костюм, белую рубашку, расстегнутую у воротника, золотистый загар – и давлюсь кофе.
– На самом деле моя фамилия Дрейк, – говорит он, явно позабавленный моей реакцией.
Я отшатываюсь назад, пытаясь не задохнуться, и прижимаюсь спиной к стене.
– Сюрприз, – говорит он, а потом смеется, видя мое лицо.
Я отлипаю от стены, чтобы не выглядеть как жертва нападения, и стараюсь как можно непринужденнее пройти к столу. Обрушиваюсь в кресло и смотрю на Калеба пустым взглядом.
– Какого черта? – говорю я.
За исключением новой стрижки и еще парочки морщинок в уголках глаз он выглядит все так же.
– Я искал тебя.
– Правда?
– Целый год после твоего отъезда…
– Наверное, не слишком усердно искал, – отвечаю я, хотя знаю, что это неправда.
В год моего отъезда из Флориды Берни как-то позвонила мне, чтобы сообщить, что некий джентльмен звонил в офис и спрашивал о моем текущем местонахождении. Она упоминала, что у него был британский акцент.
– Я женился на ней, Оливия.
– На ком?
– На Леа.
– Я думала, ты муж Джоанны Смит.
У меня кружится голова.
– Леа – это ее второе имя, она всегда представляется так, и она оставила свою фамилию. Джоанна Леа Смит.
Слово «женился» звенит у меня в ушах, и я раздраженно тру виски. Калеб женат. Обвенчан. Окольцован. Семейный человек…
– Калеб, – выдавливаю я задушенно. – Зачем ты здесь? Вообще-то нет, не отвечай – просто убирайся к черту.
Я повышаю голос и поднимаюсь с места.
– Я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз до общей встречи.
Я сажусь обратно.
– Это ты меня искал? Ты пытался найти меня, чтобы я взялась за дело Леа?
Он кивает.
– Нет, – говорю я. – Ни за что, никогда. Нет.
Может, она так и не рассказала ему о том, что я сделала. Он просто думает, что я собрала вещи и уехала. Память еще не вернулась к нему!
– Да, – говорит он, вставая. – Ты сделаешь это. Она виновна, а ты – лучшая лгунья, которую я только знаю.
Ладно, может, и рассказала.
Хмыкнув, я отвожу взгляд.
– У меня нет ни малейшего желания выигрывать для тебя это дело, – усмехаюсь я, откидываясь на спинку кресла.
– За тобой должок, – улыбается он. – Знаю, у тебя нет совести, но, думаю, после всего, через что ты заставила меня пройти дважды, ты захочешь подумать над тем, чтобы взяться за эту работу.
– Я бы рассказала правду в итоге, – бормочу я.
То есть рассказала бы, если бы Ариэль Фармацевтическая Мошенница не шантажировала меня, но все равно…
– Неужели, Оливия? Или ты просто ждала, когда моя память вернется и я все узнаю сам?
Я смотрю на потолок и хмурюсь.
– Слушай, я тут не для того, чтобы обсуждать твою лживость, манипулятивность и бессердечность.
Ауч.
– Я прошу о личном одолжении. Я знаю, как ты к ней относишься. Я знаю, что она сделала, но мне нужно, чтобы благодаря тебе она не получила тюремный срок.
– Я хочу, чтобы она получила срок.
Калеб странно на меня смотрит: его взгляд блуждает по моему лицу и рукам.
– А я не хочу. Она моя жена. И я прошу тебя хоть раз принять во внимание мои чувства.
Больно слышать от него слово «жена». Знаю, так не должно быть, но все равно больно.
– Ты не можешь давить на мое чувство вины, чтобы я защищала эту гадюку! Кроме того, Леа никогда на это не согласится, – возражаю я. – Если ты не заметил, наша с ней ненависть вполне взаимна.