ой жизни.
– Я бы хотела остаться здесь подольше, – признаю я. – Я никогда не видела ничего подобного.
Ной кивает и ждет, пока я сяду, после чего садится сам.
– Когда я впервые здесь оказался, мне показалось, что весь город похож на огромное гетто. У меня ушла пара дней на то, чтобы влюбиться, но с тех самых пор я постоянно скучаю по Риму, пока нахожусь дома в Америке. Я делаю все возможное, чтобы возвращаться сюда как можно чаще.
Я вполне могу представить, как то же случится и со мной. Неудивительно, что Леа хочет зачать ребенка именно здесь. Наверняка она уже приезжала сюда раньше: все богатенькие девицы совершают паломничество в Рим в какой-то момент своих роскошных жизней – ради шопинга, разумеется.
Когда оба наших бокала наполнены вином, а официант уходит, взяв у нас заказ, Ной поворачивается ко мне с обеспокоенным видом.
– Ты видела его? Своего Калеба?
– На расстоянии. – Я смеюсь, потому что «мой Калеб» звучит пока что нелепо. – Я стояла пятью этажами ниже, шпионила за их балконом.
– Ты уже придумала план действий?
Я отрицательно мотаю головой.
– Без понятия, но я должна что-то предпринять. Я что-нибудь придумаю… у меня есть пара часов.
– И ты будешь действовать честно? – дразнит он, слегка наклонив голову, отчего волосы привлекательно падают ему на глаза.
– Да, – смеюсь я.
Приятно наконец иметь повод для веселья.
– Знаешь, Оливия… То, что ты делаешь, – это правильно. Признаешь и свои чувства, и свои недостатки тоже.
– Что правильно – честность?
Я делаю нервный глоток вина. Мне слишком неловко обсуждать свое благородство – или, вернее, отсутствие такового.
– Нет.
Я удивленно поднимаю взгляд.
– Правильно – бороться за то, что любишь. Несмотря на все, что ты сделала, – и я не буду врать, ты поступала довольно некрасиво, но ты делала все это, потому что любишь одного конкретного человека так сильно, что не можешь этому сопротивляться. В этом и состоит честность.
– Ха! Во мне нет ни капли честности, уверяю.
– Ты ошибаешься.
Я скептически наклоняю голову. Никто в здравом уме не назвал бы меня честной, особенно услышав мою историю.
– Я никогда еще не встречал кого-то, кто был бы так же честен по поводу своих проступков и говорил бы с такой же откровенностью о своих чувствах. Ты плохой человек, Оливия?
– Да, – отвечаю я легко.
– Видишь: проблема – в твоем поведении. Ты позволяешь себе действовать импульсивно, вместо того чтобы выбирать путь добродетели.
– «Добродетели», – повторяю я незнакомое слово, сосредоточенно пытаясь понять, что оно значит.
– Забавно, что ваши жизни продолжают пересекаться, – говорит он, внезапно меняя тему. – То есть каковы шансы получить амнезию и затем встретить тебя дважды за двадцать четыре часа?
Я пожимаю плечами.
– И только для того, чтобы оба раза заговорить с тобой и пригласить тебя на кофе? – продолжает он.
– Знаю, – вздыхаю я. – Я оформила подписку на иронию в день знакомства с ним.
– Здесь есть что-то еще, чего ты не видишь.
– Что? Типа судьбы?
Я ненавижу судьбу. Это скучающий невоспитанный ребенок, который не дает людям спокойно жить.
– Я так не думаю.
– Тогда что ты думаешь?
Между его бровями залегла задумчивая складка: эти глаза видят что-то, мне недоступное.
– Я думаю, что когда ты отдаешь кому-то свое сердце в первый раз, ты уже не можешь его вернуть. Вся оставшаяся жизнь – это просто попытка притвориться, что у тебя все еще есть сердце.
– Ла-а-адно…
– Так что просто подумай об этом. – Он непринужденно пожимает плечами. – Он жив, но сломлен.
– Откуда ты знаешь?
Калеб не показался мне сломленным. Он как будто полностью оставил меня в прошлом.
– Потому что примерно за двенадцать часов знакомства с тобой я решил, что никогда тебя не забуду, даже если мы больше никогда не заговорим друг с другом. Ты производишь неизгладимое впечатление. Могу только представить, как этот бедняга себя чувствует после стольких лет в твоей компании.
– Наверное, он чувствует себя так, как будто его сильно ударили по голове, – смеюсь я, но, к сожалению, здесь я серьезна.
Он смотрит на меня очень долго. Потом говорит:
– Сражайся честно. Скажи ему правду. Это единственный способ завоевать его снова. Но если ты увидишь, что он действительно счастлив без тебя… то оставь его в покое.
– Не знаю, смогу ли я, – говорю я честно. – Не уверена, что способна просто уйти.
– Это потому, что ты не знаешь, как нужно любить.
– Хочешь сказать, на самом деле я его не люблю?
Я потрясена до глубины души. После всего, что я ему рассказала, моя любовь должна быть очевидна. Кто бы сражался так отчаянно без любви?
– Я только говорю, что себя ты любишь сильнее.
Повисает молчание. Во мне бурлит злость.
– Почему? С чего ты взял?
– Он выстроил для себя подобие жизни. Ты готова нарушить это спокойствие, ворвавшись в его жизнь снова. Ты думала о том, что в результате пострадает не только он? Теперь он принадлежит и Леа тоже. И что насчет ребенка, который, возможно, уже начал существовать?
Я вздрагиваю. Я не думала о ребенке.
– Любить кого-то – это не только делать себя счастливым. Ты должна захотеть, чтобы он был счастливее, чем ты.
– Он будет счастливее со мной, – говорю я уверенно. – Мы созданы друг для друга.
– Но он будет постоянно испытывать вину – за то, что бросил жену, ребенка, за то, что годами отсутствовал в твоей жизни. И будет ли в этих отношениях место доверию? Думаешь, он так просто забудет то, что ты сделала?
Я едва сдерживаю слезы.
– Мы со всем разберемся. Конечно, останутся шрамы, но любовь их перевесит.
Я умоляю его принять мою сторону: увидеть то, что вижу я. Мы с Калебом должны быть вместе. Неважно, как сильно мы пытаемся держаться друг от друга подальше, – что-то продолжает сводить нас обратно.
– Возможно. Но ты правда заставишь его пройти через это только ради разбитой мечты?
Я шмыгаю носом.
– Оливия… – Он кладет свою руку поверх моей. – Было время, когда вы с Калебом могли быть вместе. Ты сделала свой выбор, и это время прошло. До сих пор ты доказывала, что способна на что угодно. – Я вздрагиваю от того, как правдивы его слова. – Теперь докажи себе, что ты способна поступить бескорыстно.
Я хочу с ним поспорить, просить, чтобы он понял – без Калеба моя жизнь будет пресной.
– Ты мудрый человек, Ной, – улыбаюсь я горько.
После ужина мы едем вместе в такси. У моего отеля Ной выходит со мной, чтобы попрощаться, перед тем как поедет к себе.
Не знаю почему, но мне ужасно грустно. Глаза щиплет от слез. Я вдруг понимаю: если бы я была нормальной, у нас с Ноем был бы шанс. Он такой мудрый и хороший, я могла бы влюбиться в него: мы поженились бы и стали семьей. Все эти образы мелькают перед глазами в одно мгновение. Ной и я. Наверное, он тоже это увидел, потому что в этот момент он наклоняется и целует меня в губы. Это печальный поцелуй, полный «что-если-бы». Когда он отстраняется, у меня кружится голова. Живот словно набит гранатами.
– Удачи, Оливия, – улыбается он. – Поступай мудро.
А затем он садится обратно в такси и уезжает вместе с моими мыслями, несущимися ему вслед. Я стою на тротуаре и смотрю, как колеса его такси разбрызгивают лужи. Дождь все еще идет, но меня это не волнует. Мне нравится дождь. Я решаю пройтись и, пока иду, думаю о том, как мне поступить. Как ни странно, я не планирую мстить. Я думаю о том, какой испорченной и эгоистичной я была все это время.
Я вспоминаю все свои хорошие решения в жизни – и насчитываю только пять. Согласиться на то первое свидание с Калебом, рассказать ему правду о том, что я сделала, стать адвокатом, порвать с Тернером и приехать в Рим, где я встретила Ноя. Пять хороших решений. Так мало. Но эта жалкая горстка – доказательство возможности. Ной увидел что-то во мне и потратил время, чтобы взрастить это. Теперь я должна запечатлеть эту правду в сердце. Я не собираюсь платить злом за зло. Леа выиграла его и заслужила свой приз.
Мокрая и дрожащая, я брожу по улицам – к Сантиссима-Тринита-дей-Монти, красивой церкви, построенной святым Франциском ди Паола. Я встаю перед обелиском Саллюстиано. Здесь я принимаю свое окончательное решение – перед зданием, символизирующим праведность. На этот раз небо не красное. Беда обошла меня стороной, и я прощаюсь с ней навсегда. Гадая, способна ли я превратить правильные поступки в привычку, я улыбаюсь: мне предстоит долгий путь.
Когда я чувствую, что готова, то направляюсь к «Де ля Виль», отелю Калебу и Леа.
На улицах в этот час уже совсем тихо. Я стою, снова глядя на то самое окно, но теперь – в совсем другом настроении. Я собираюсь попрощаться. Я думаю о том, каким отцом будет Калеб, и улыбаюсь своим мыслям. У него отлично получится – как получается все остальное. Я думаю о Джессике Александер. Он уже давно стал бы отцом, если бы не я. Я набираю в легкие сладкого итальянского воздуха.
– Знаешь, я так запуталась, что теперь и не знаю, с чего начать, – начинаю я. – Я так сильно тебя люблю, и я столько хотела бы тебе сказать. Я боялась твоих чувств ко мне, Калеб.
Смахнув слезинку с уголка глаза, я продолжаю:
– Ты изменил все. Я слишком боялась тебя потерять и в результате сделала все возможное, чтобы ты ушел сам. Я думала: если я не сделаю этого, то в конечном итоге ты увидишь, что напрасно тратишь со мной время. Я очень по тебе скучаю. Нет, не просто скучаю – мое сердце каждый день изнывает от боли, потому что тебя нет рядом. Я так сожалею… обо всем. Прошу, пожалуйста, не забывай меня – мысль об этом причиняет мне больше боли, чем все остальное на свете.
– Я никогда тебя не забывал.
Мурашки пробегают у меня по коже. У меня уходит пара мгновений, чтобы осознать невозможность ситуации.
– Калеб, – говорю я, повернувшись к нему.
Пожалуй, я даже не удивлена. Наши жизни переплетены слишком тесно: мы все время продолжаем пересекаться – нет, сталкиваться друг с другом. Калеб стоит в нескольких шагах от меня с пакетом в руках, из которого выглядывает бутылка вина.