– Ага, ВДНХ, натурально, – фыркнул я и, отмахнувшись от непонимающего взгляда невесты, покачал головой. – Нет, дорогая, здесь ты путаешь причину и следствие. Богатство действительно в определенной степени является мерилом достижений обладающего им рода. Подчеркну: прошлых достижений. Влияние? Мерить этот параметр по личностям, пришедшим на прием, глупо. Этикет, будь он неладен, жестко регламентирует причины, по которым приглашенное лицо может отказаться от визита, и отсутствие личного знакомства с пригласившим его на прием или пир семейством к таковым не относится. Сила? Сила меряется не количеством лошадей под капотом парадного выезда, а личной мощью членов рода. Ну сама подумай! Какие-нибудь бояре Пупкины, нахватав в прошлые века вотчин, сидят на них копнами, забивают на службу и свое развитие, надувают щеки и сорят доходами, ради обретения которых сами не шевельнули и пальцем. Да, их предки получили земли в награду за реальные дела и победы, но нынешние-то не сделали ровным счетом ничего. Зато пиры, приемы… уважаемое же семейство! Павлины расфуфыренные. А теперь сравни их с нами. Собственное, с нуля поднятое производство уникальной техники, не имеющей аналогов в мире. Собственный отряд, за полгода существования которого бойцы успели спасти не один десяток попавших в переплет бедолаг, уничтожить полсотни уродов и поучаствовать в освобождении рабов, за что и получили награду от капитула ордена Святого Ильи. Ты сама – старший вой в потолке с перспективой получения знака мастера Эфира в ближайшем будущем, это в девятнадцать-то лет! Близняшки Громовы – гридни в потолке, с той же перспективой, Лиза – туда же, а им всего по восемнадцать, если помнишь. Это все – результат нашего труда. Наши достижения. Какими деньгами можно их измерить? Каким приемом или пиром продемонстрировать? Нет, Оленька, играть в эти игры – значит, опуститься до уровня Пупкиных, а сие нам невместно.
– Но не все же могут так! – воскликнула Оля. – А если наши дети не сумеют достичь того же, что и мы? Их ты тоже не будешь ровней считать?
– С чего бы? – пожал плечами я. – Нет, конечно, хотелось бы, чтобы они были под стать родителям, а еще лучше перещеголяли бы нас в своих успехах. Но в принципе меня вполне устроит, если наши дети вырастут достойными людьми и смогут сберечь то, что сейчас создаем мы. Большего мне не нужно.
– Тем не менее пиры и приемы в своем доме ты им проводить не позволишь, да? – усмехнулась Оля.
– Не позволю, – на полном серьезе кивнул я. – Пусть лучше тратят свободные средства на благотворительность. Желательно адресную и анонимно. Но, знаешь, есть у меня сомнения, что наши гипотетические дети окажутся не хватающими звезды с небес обывателями. Не та кровь.
– Однако у вас и самомнение, сударь! – не удержалась от насмешки Ольга.
– Вообще-то я имел в виду твою наследственность, скромная моя, – фыркнул я, обнимая невесту и мысленно радуясь завершению этого странного спора. А в том, что продолжать его Оля не намерена, я уверен. Чую.
Утро я встретил в одиночестве. Невеста, оседлав Рыжего, укатила в ателье еще на рассвете, о чем меня уведомил рык мотора. Собственно, услышав его, я и проснулся.
Жаль, конечно. Хотелось бы, чтобы эту пару дней нечаянных выходных мы провели только вдвоем, но, увы, я прекрасно понимаю, что это невозможно. Только что открывшийся магазин требовал внимания хозяйки. Она и так наступила на горло своей песне, отдав всю подготовку к открытию на откуп Капитолине Рюминой, и удерживать Ольгу при себе сейчас было бы сродни пытке. Понимаю, но сожалеющий вздох вырывается сам собой. Эх!
Одним движением выпрыгнув из теплой постели, я отправился в ванную, а оттуда на пробежку. Отпуск – не повод, чтобы отказываться от полезной привычки. Намотав три десятка кругов, я вышел на отсыпанную песком площадку в центре двора, когда-то исполнявшую роль манежа, и, хорошенько разогревшись, принялся за тренировку. Сначала – обычную, физическую, а после и за эфирную, когда-то показанную мне в Аркажском монастыре. Несмотря на определенную однобокость подготовки тамошних специалистов, этот их комплекс упражнений оказался на диво эффективным, и я старался не пренебрегать им… по возможности.
Завершив серию приемов, слившихся для меня в одно плавное, выверенное воздействие на окружающий Эфир, я закончил упражнение и тут же погрузился в транс, раскрывая сознание навстречу миру… как говорил один старый джемадар.
И мир ответил, расцвел невиданными красками, одарил совершенно неописуемыми ощущениями, названий которым нет ни в одном языке мира. Хорошо!
Сознание рвануло ввысь и вширь, огромным облаком накрыло территорию бывшего конного клуба и покатилось дальше, невесомо касаясь спящих деревьев и мерзлой земли, охватывая своим вниманием все большее и большее пространство. В какой-то момент ощутив, как смазываются, истончаются границы внимания, я притормозил этот процесс, переключившись на детализацию ощущаемого пространства. Двенадцать гектаров… примерно. Рекорд, можно сказать.
Неожиданно, где-то на пределе дальности, сознание словно что-то царапнуло. Какое-то неудобство, почти физическое, словно застрявший в ботинке камешек, заставило обратить на себя мое внимание. Боль, тоска, голод… какие-то неопределенные, будто смазанные ощущения, но довольно неприятные…
Определившись с направлением, в котором чувствовалось побеспокоившее меня странное искажение Эфира, я не торопясь выплыл из транса, открыл глаза и, вздохнув, поднялся на ноги. Надо бы посмотреть, что там случилось. Не из любопытства, вовсе нет. Просто ощущения были довольно противными, и боюсь, если не разобраться с происходящим сейчас, то каждый выход «вовне» будет сопровождаться эфирным следом от этого события. Недолго, конечно, но портить себе настроение каждый день этого недолгого отдыха я не намерен.
Вернувшись в дом, я ополоснулся в душе и, смастерив себе на кухне пару бутербродов, отправился одеваться. Нищему собраться – только подпоясаться. Ну, я, допустим, далеко не нищий, но тратить время на долгие сборы не стал. Камуфляжные штаны, такая же куртка и теплый свитер под нее вместо спортивного костюма, уже отправившегося в корзину для грязной одежды. Ботинки с высоким берцем, сбруя с рюгерами и кхукри… А вот бронежилет я надевать не стал. Не в приграничье все-таки. Это там подобным видом никого не удивишь хоть в будни, хоть в праздники, а здесь, почти в центре столицы… как говорил один персонаж: «Не поймут ведь, азияты». Но от оружия и ножей тем не менее я не отказался, привык. Да и запрета на его ношение для меня, как одаренного, нет. А что не запрещено, то разрешено, не так ли?
Выбравшись с территории «усадьбы», я не стал петлять по обледенелым тропинкам лесопарка и рванул напрямик, через уже осевшие и почерневшие снежные сугробы. Хотя что там, тех сугробов?! Зима в Москве в этом году выдалась удивительно бесснежной и теплой, и пятнающие землю островки снега в парке мог бы перепрыгнуть даже котенок. Ну а об иных препятствиях можно и вовсе промолчать. Нет их. Валежник собирает обслуга парка для выбирающихся летом на шашлыки обывателей, что приносит им неплохую прибавку к жалованью, а иной мусор и вовсе не стоит внимания, поскольку препятствием для тренированного человека не является.
Преодолев небольшой овраг, я наконец добрался до запомненного во время транса места и, на миг притормозив, пустил волну Эфира. Получив с эхом уже знакомый, полный тупой боли и безнадеги отклик, я, на всякий случай укрывшись отводом глаз, скользнул вперед. Сотня шагов, и вновь волна Эфира уходит вперед, чтобы через секунду донести до меня очередной эмоциональный всплеск. Корректировка курса и еще сотню метров бегом.
На то, чтобы найти источник возмущения в Эфире, у меня ушло чуть больше получаса. Оказавшись на небольшой полянке, в центре которой красовался огромный пень-выворотень, я даже несколько удивился открывшейся картине. Впрочем, после недолгого размышления до меня дошло, что следящие за парком работники просто не могли вручную справиться с вывозом этого гиганта и ограничились распилом и уборкой самого дерева. А пень так и остался на месте, огромным комом корней нависая над глубокой ямой, из которой, собственно, и доносились те самые эфирные возмущения, что заставили меня проделать весь этот путь.
Лезть с ходу в эту дыру я поостерегся. Покрутился вокруг, «принюхиваясь» к месту, исследовал ближайшие окрестности и, лишь убедившись в отсутствии каких-либо сюрпризов, сунулся к темному зеву, откуда время от времени слышался какой-то тихий писк. Я заглянул в яму, да так и застыл… Впрочем, раздавшееся через секунду очередное жалобное поскуливание, сопровождаемое довольно ощутимым волнением в Эфире, заставило меня пошевеливаться.
Соваться в довольно глубокую нору, образованную переплетением замерзших корней, я не стал. Оглядевшись по сторонам и даже пройдясь еще разок Эфиром по местности, но не обнаружив и следа пребывания каких-либо животных в округе, я отошел на пару шагов назад и, осмотрев выворотень, Эфиром вцепился в осыпающийся край ямы и осторожно потянул его на себя. Телекинез рулит, что я еще могу сказать? Не прошло и пяти минут, как мне удалось расширить проем достаточно для того, чтобы получился эдакий пологий спуск на дно ямы, где, вяло попискивая, копошились несколько комков грязно-серой свалявшейся шерсти, время от времени поблескивающих черными бусинами глаз.
Сняв с себя куртку, я разложил ее на свободном от вывороченной из ямы земли месте и, морщась от бьющих по мозгам эфирных возмущений, волнами расходящихся от зверят, полез на дно этой своеобразной берлоги за ее обитателями. Удивительно, но щенки не проявили ни капли нервозности, словно их каждый день тягают за шкирку огромные двуногие, ни черта не похожие на родительницу ни видом, ни запахом. А может, они уже просто были не в силах реагировать на изменение обстановки. Исхудавшие, явно давно не кормленые малявки, стоило их ухватить за шкирку, повисали безжизненными тряпочками, продолжая при этом фонить в Эфире голодом, тупой болью и безысходностью. Жуть.