Наблюдая за тем, как невольно округляются глаза собеседниц, боярыня усмехнулась.
– Елена Павловна, да как… – пискнула Львова.
– Да вот так, отдала Елизавету ему в ученицы. Либо сам ее обрюхатит, либо жениха толкового подыщет. Меня, честно говоря, устроят оба варианта… можно даже сразу, – ответила та и, заметив ошалелые взгляды собеседниц, дернула затянутым в черный бархат плечом. – А что? Вербицкой же он нашел мужа? Чем моя Лизонька хуже? Да и у самого Кирюши кровь злая, такой любая семья рада-радешенька будет.
– Так учитель он, сводня или… – фыркнула Телепнева, кое-как оправившаяся от недовольного внимания Посадской.
– Он учитель, признанный государевой академической комиссией, – вздохнула Посадская. – А ты, Лушенька, дура, за языком не следящая. Эх, была бы я хоть на двадцать лет моложе, сама б его в постель затащила. А теперь вся надежда на внучку… внучек.
– Все равно не сходится, – пробурчала Телепнева, ничуть не обидевшись на слова собеседницы. Привыкла уже… как и подавляющее большинство бояр. – Вербицкая – внучка пусть и признанного, но бастарда Скуратовых. Да еще и по материнской линии. Да и с Кириллом та же история. Пресекся род. По всем правилам пресекся.
– Ну это как сказать… – покачала головой Посадская.
Кружок дам, незаметно собравшийся вокруг боярыни, заволновался. Уж больно многозначительно прозвучали слова Елены Павловны. И та, выдержав приличествующую случаю паузу, договорила:
– Танюша, сердце мое, ты же была со мной на приеме и видела Кирилла Николаева своими…
– Почему Николаева? – встрепенулась Львова. – Он же Громов!
– Был Громов… боярич Кирилл Николаевич, сын младшего брата нынешнего главы рода, – не торопясь произнесла Посадская, кажется ничуть не обескураженная тем, что ее перебили. – А стал Кирилл Николаев, государев опричник.
– И гранд, как его дед, – тихо добавила Оболенская. – Я видела знак у него на шее, когда Николаев свел руки молодых.
– Ну что, нужны еще какие-то пояснения, почему я не считаю род Скуратовых угасшим? – осведомилась у Львовой Елена Павловна и повернулась к Телепневой. – Так что ты уж прислушайся к словам старой женщины, Лушенька. Тебе и с одним-то Скуратовым, если что, не справиться, а уж с двумя ветвями, да при поддержке главы Преображенского приказа и государева окольничего приказа Посольского… и подавно. О Громовых и вовсе молчу. Нынешний глава рода, Федор Георгиевич, весьма благоволит своему племяннику. Настолько, что своих дочерей к нему в учение отдал.
– С таким положением вещей, думаю, еще год-два – и государь выдаст конфирмацию Николаеву и Вербицким на включение их в Бархатную книгу как продолжателей линии[34] Скуратовых, – задумчиво произнесла Оболенская.
Дамы оживленно зашептались. Еще бы, перспектива появления в свете сразу двух ветвей исчезнувшего было рода их воодушевляла. Это ж новые карты в пасьянсе и… евгенических раскладах.
– Стоп-стоп-стоп, – покачала головой Львова. – Но ведь Вербицкая войдет в род Бестужевых на правах супруги наследника. Так о каком возрождении линии Скуратовых может идти речь, когда ее сын обязан будет продолжить линию и род отца?
– Думаю, этот вопрос решается весьма просто, – фыркнула Посадская и абсолютно невежливо ткнула мундштуком в сторону Львовой. – Вот у тебя, Ираида, сколько детей?
– Четверо, – довольно улыбнулась та.
– Так что мешает Вербицкой пойти по твоим стопам и родить не только наследника своему мужу, но и будущего главу рода Вербицких-Скуратовых? – осведомилась Елена Павловна. – А уж о том, чтобы из него получился настоящий Скуратов, позаботится регент. Поверь, на то, чтобы привести способности наследника в соответствие с линией рода, таланта Кирилла с лихвой хватит. Вон, года не прошло, как он Елизавету мою в потолок вывел.
– Не ее одну, как я понимаю. Ольга Бестужева, невеста Николаева, на днях была вписана в разрядные книги как старший вой, – вспомнила боярыня Лепешинская, только-только присоединившаяся к кружку дам, образовавшемуся вокруг Великой Мегеры, а когда взгляды скрестились на ней, беспечно пожала плечами. – Муж рассказал. Удивлялся еще такому наплыву юных стихийниц в потолке.
– А что, кроме Елизаветы и Ольги есть кто-то еще? – не удержалась от любопытства Ираида Львова.
– Дочери Федора Громова, – кивнула та.
Присутствующие помолчали, а потом как-то незаметно стали рассасываться по залу. Сомневаться в том, что эта информация скоро разойдется по всему московскому свету, не приходилось, и Елена Павловна довольно улыбнулась.
Дочь генерала, главы Преображенского приказа и члена Тайного совета – это, конечно, неплохая партия для сына боярина, позиционирующего себя как служилого, а не вотчинника, да и бант знака ордена Святого Ильи на плече девчонки поднимает ее статус в глазах света. Но, право слово, когда подобные вещи останавливали сплетников и трухлявых ревнителей древних традиций?! Все равно ведь будут судачить о «мезальянсе» и «невместности». Дескать, как так?! Простолюдинка выходит замуж за наследника вотчинного боярина! Это ж позор! Поругание всех традиций!
Ну-ну… пусть попробуют потявкать на без пяти минут боярыню «Скуратову». Ха! Кирюша живо им мозги на место поставит.
Честно говоря, услышав слова Бестужева, я поначалу опешил. Ну не вязалась эта фраза с предложением государя. Никак не вязалась! О чем я и высказался. Гости переглянулись, и Валентин Эдуардович демонстративно откинулся на спинку стула, отдавая право вести диалог своему коллеге. Вербицкий вздохнул.
– Что именно тебя так напрягает, Кирилл? – осведомился Анатолий Семенович, поняв, что помощи от Бестужева в этом разговоре ему не видать.
– А предложение помочь во внесудебной расправе, поступившее от первого лица государства, по-вашему – не повод для… напряжения? – пожевав губами, медленно проговорил я и, чуть помолчав, добавил: – О том, что предложение сделано шестнадцатилетнему мальчишке, я и вовсе молчу. На фоне самого действа этот факт просто меркнет.
– Хм, интересная постановка, – протянул Вербицкий и, сосредоточенно потерев переносицу, нахмурился. – Но есть пара ошибок.
– Каких же? – спросил я.
– Первая: государь не занимается «внесудебными расправами». Иначе грош ему цена как верховному судье.
– Вы что-то знаете об этом? – перебил я Вербицкого, ткнув пальцем в инфокристалл, до сих пор лежащий на столе передо мной.
– Нет, – покачал головой Анатолий Семенович. – Я понятия не имею, что за сведения хранятся на этом носителе.
– Тогда на чем основывается ваша убежденность?
– Вода мокрая, солнце светит, правитель государства Российского не нарушает собственные законы и установления, – с абсолютно индифферентным видом пожал плечами тот.
Знакомая песня…
– Ну допустим. – Я покрутил в руке инфокристалл, не желая спорить о том, что для местных является аксиомой. – А какая вторая ошибка?
Вместо ответа Вербицкий просто указал на коробку со знаком гранда, но, увидев непонимание в моих глазах, все же пояснил:
– С точки зрения гражданского законодательства ты, несомненно, несовершеннолетний. Но с точки зрения статуса – полноправный гранд и опричник. А как ты знаешь, в таких случаях коллизия разрешается в пользу…
– Более значимого статуса, – скривился я, но тут же усмехнулся. – Если только я сам не попрошу об ином.
– И, тем самым признав себя неспособным к несению взятых на себя обязанностей, мгновенно отправишься под опеку старших, а то и вовсе окажешься в мещанах, опять-таки с передачей под опеку до достижения совершеннолетия, – развел руками Анатолий Семенович.
– М-да, взялся за гуж, не говори, что не дюж, – прогудел Бестужев. Пошарив взглядом по столу, он взял с блюдца сушку и, отправив ее целиком в рот, с хрустом разжевал, совершенно не обращая внимания на наши с Вербицким взгляды.
Пофиг Валентину Эдуардовичу. Я встряхнулся и глянул на Вербицкого. Спорить не хотелось, но… должно же быть какое-то объяснение действиям государя?!
– И все же, Анатолий Семенович, слова его величества не идут у меня из головы. Допустим, это не расправа. Предположу даже, что было следствие и государь официально судил и приговорил убийц Скуратова-Бельского… Но тогда к чему такие сложности с моим участием в «охоте»? Да и сама охота… вам не кажется, что это как-то странно?
– Не кажется, – невозмутимо покачал головой Вербицкий. – Я, конечно, не в курсе подробностей переданного тебе Валентином Эдуардовичем предложения, но смею предположить, что виновники смерти твоего деда скрываются за рубежом либо являются иностранными подданными. В таком случае предложение государя становится абсолютно объяснимым. Официальной выдачи преступников из-за рубежа можно дожидаться годами… вплоть до их смерти от старости. Оставлять же преступления против государства безнаказанными нельзя. Поверь, в истории даже моего ведомства, несмотря на его… скажем так, внутреннюю направленность, были случаи, когда нам приходилось вывозить осужденных из других стран для приведения приговора в исполнение. Для этой цели государь может пользоваться любыми ресурсами государства невозбранно. А вообще, Кирилл, неужели ты не хочешь отомстить тем, кто убил твоего деда? В самом деле?
– Знаете, с чего началось наше с Никитой Силычем знакомство? – ответил я вопросом на вопрос. Вербицкий вопросительно приподнял бровь. – Я дал ему в морду.
Оба гостя замерли в удивлении, а потом Бестужев заухал, словно филин.
– В морду! Ярому и гранду. Генералу! Самому Чернотопу! Как бы я хотел это видеть!!! – чуть ли не завывая от хохота, басил Валентин Эдуардович, колотя кулаком по столу, отчего посуда дребезжала, словно при легком землетрясении.
– Стоп! Как ты мог… он же умер, когда тебе было восемь! – нахмурился Вербицкий.
– В подполье он ушел, а не умер, – вздохнул я. – Засел настоятелем в монастыре, да так и крутил интриги, пока его и в самом деле не грохнули вместе с самим монастырем.