Как бы то ни было, иосифлянство своим сопротивлением светскому образованию обрекло страну не только на перманентное отставание от Европы, но и на правовое и политическое бескультурье[542]. «Церковные иерархи полагали, что обращение к достижениям человеческого разума… вовлечет Россию во «тьму поганьских наук», что ценность человеческого разума несовместима с духовной ценностью православия. Прибегая к запретам, угрозам, преследованию и разрушению «новой образованности», духовенство так и не выполнило своей социокультурной миссии, не предложило позитивной программы развития образованности, направленного на удовлетворение мирских потребностей и обеспечение безопасности России»[543], в том числе и на органическую интеграцию в новую Россию евразийских кочевников на европейских началах, составной частью каковой интеграции должна была быть и их христианизация.
В завершение отметим еще одну деталь. Жак Маржерет пишет (в начале Смутного времени), что русские обучились книгопечатанию «лишь 10–12 лет назад» (т. е. в середине 1590-х гг.). Советский комментатор строго поправляет его, напоминая о первопечатнике Иване Федорове при Иване Грозном[544], однако вспомним: после начала Опричнины Иван Федоров бежал в Литву, и вполне возможно, что возрождение книгопечатания на Руси действительно наступило только через тридцать лет… По крайней мере, в 1581–1582 гг., по свидетельству А. Поссевино, на всю страну была только одна типография в Александровой слободе, печатавшая книги только по приказу Ивана Грозного[545].
Новая Орда и Европа
«Рыбак рыбака видит издалека»
Внутриполитическому повороту в России соответствовал и поворот внешнеполитический. Это ясно, вопрос лишь – в какую сторону поворот. Поэтому представляется необходимым признать правоту руководителей авторского коллектива единого учебника российской истории, которые не так давно (июнь 2013 г.) констатировали, что историю России необходимо рассматривать в контексте общеевропейской истории. С поправкой на то, что от контекста общеевразийской истории тоже никуда не деться.
Но о евразийском аспекте мы уже говорили и еще поговорим, а в этой главе затронем европейский. Мы уже видели, что Иван III принципиально не отличался по целям и методам правления от своих западноевропейских коллег. А как обстояли дела у его внука?
Начнем с того, что как В. Куковенко[546], так и А. Л. Янов[547] называют внешнюю политику Ивана Грозного «протурецкой» и «антиевропейской», и действительно, Р. Г. Скрынников, как мы видели, говорит о переговорах в 1563 г. о мире между Москвой и Бахчисараем, но при этом добавляет, что после поражения русских на р. Улле (начало 1564 г.) крымский хан отказался от союза (выделено мною. —Д. В.) с Москвой.
Однако «протурецкой» и «антиевропейской» внешней политики не могло быть просто потому, что не было единой Европы, сообща противостоявшей Турции. В это время Западная Европа, как и Россия, была расколота на два лагеря. Один представляла мировая держава Габсбургов, пытавшаяся, как подтверждает и сам
Янов, возродить идею «единой христианской империи»[548] и включавшая в себя Германию с Австрией и Чехией, половину Италии (а вторая половина тяготела к ней же), Венгрию, Нидерланды, а также Испанию – величайшую колониальную державу того времени (а с 1580 по 1640 г. и захваченную испанцами Португалию с ее ост-индскими и африканскими колониями). Таким образом, в этой мировой империи «никогда не заходило солнце».
Габсбургам противостоял практически весь остальной мир, в том числе в Европе – коалиция, возглавлявшаяся Францией. Кроме Франции, в нее входил блок протестантских стран – Англия, Скандинавские страны, немецкие протестантские княжества, а с 1566–1572 гг. – и восставшие против испанского владычества Нидерланды. Входила в эту же коалицию и Османская Турция, которая, при всей ее мощи, все же не была, как пытается представить В. Куковенко, сильнее всей остальной Европы, вместе взятой[549].
Так вот, правительство Ивана Грозного явно поддерживало Габсбургов. Помимо всего прочего, «римский цесарь» явно пользовался определенным уважением со стороны Ивана Грозного лично как преемник Древнего Рима. Так, однажды царь пригрозил «выбросить в окно» английского посла Дж. Боуса за слова о том, что отец королевы Елизаветы (т. е. Генрих VIII) во время войны с Францией (имеется в виду, очевидно, война 1542–1544 гг., кода Англия заключила союз с Карлом V) «держал цесаря у себя на жалованье»[550]. Однако для союзных отношений с Габсбургами имелись и более прагматичные причины.
Оно и понятно: ведь Габсбурги боролись за то же самое, за сохранение старой Церкви без всяких новшеств и преобразований, против секулярности, против буржуазного развития Европы, против западных «нестяжателей» – протестантов. И методы были те же. И у наших «борцов за несвободу» они симпатии не вызывать не могли. Еще при Иване III архиепископ Новгородский Геннадий, призывая к беспощадным расправам с «еретиками», ставил в пример «шпанского короля, как он свою очистил землю»[551]. Как раз в это время в Испании Великим инквизитором был печально известный Торквемада. Есть сведения, что двоюродный дед (дядя матери) Ивана Грозного Михаил Глинский был старым соратником императора Максимилиана (дед Карла V, годы правления 1493–1519) и, находясь в Италии, даже принял католичество[552].
А уже при самом Иване Грозном одним из поводов к Ливонской войне послужил переход ливонцев из католичества в лютеранство. Дм. Володихин, оправдывая войну против Ливонии, так и говорит: мол, «волны реформации подкатывали к самым стенам России», создавая прецедент и для наших «еретиков»[553]. Мы уже видели, какой прецедент и для кого Реформация создавала и кого она могла напугать. Здесь мы имеем дело уже с характерной для тоталитарных режимов XX в. «оборонительной агрессией» – «давить не такую, как у нас, жизнь по всему миру, чтобы подданным не с чем было сравнивать». Можно вспомнить и Николая I, который по поводу чуть не каждой европейской революции издавал манифесты, согласно которым якобы «мятеж… имеет дерзость угрожать России» и которые завершались фразой типа «Разумейте, языцы, и покоряйтесь, яко с нами Бог!» И манифестами дело не ограничивалось, предпринимались или как минимум готовились военные походы против «смутьянов». Но не будем отвлекаться на николаевские времена, а о возможной тоталитарности режима Опричнины – в конце книги.
Кто-то сочтет сказанное мною преувеличением? Тогда слово самому Ивану Грозному: ливонцы «закон свой латынский порушили, в безбожную ересь отпали, и но на них от нашего повеленья огонь и меч пришел»[554]. И действительно, к этому времени разложение Ливонского ордена зашло настолько далеко, что он даже не смог противостоять Реформации среди своих подданных[555]. Иван Грозный, упрекнув (в очередном письме Курбскому) Адашева и Сильвестра за возражения против похода в Ливонию, добавляет: «Что бы плохое ни случилось с нами – все это из-за германцев!»[556] Таким образом, «еретики»-немцы стали первыми (но, увы, не последними) «козлами отпущения», от которых – якобы все зло в России и в мире. Интересно, кстати, что в первый, «либеральный» период своего царствования Грозный говорит диаметрально противоположное: мол, ливонцы сменили веру из страха перед Россией[557]. Ну а опричники должны были стать чем-то вроде «псов Господних» для борьбы в том числе и с «лютеровой ересью». По крайней мере, А. Дворкин прямо говорит о том, что Грозный сравнивал Опричнину с доминиканским орденом (который, как известно, «псами Господними» и называли) и мечтал превратить в нечто подобное всю страну[558].
В 1560-х гг. ситуация стала еще хуже по сравнению с временами архиепископа Геннадия – и в России, где сторонники подобной последнему точки зрения из мощной и влиятельной, но все же оппозиции превратились в хозяев положения, и у католиков, где первую скрипку стал играть Филипп II Испанский. Интересно, что этот монарх, по некоторым сведениям, тоже мечтал об обретении оплота против протестантов в том числе и в Ливонии[559]. По крайней мере, Габсбурги оказывали противодействие распространению польско-литовского и шведского (впрочем, и русского тоже) влияния на Ливонию, которую они считали вассалом Священной Римской империи[560].
При этом и из Габсбургов Иван Грозный явно предпочитал Филиппа II – может быть, именно потому, что австрийские Габсбурги не хотели и русского влияния в Ливонии. Интересно, что в письме «королям Филиппу и Марии» (с 1553 по 1558 г. Филипп как муж Марии Кровавой был также королем Англии) царь титулует их не только королями Испании, но и эрцгерцогами Австрии (какового титула Филипп никогда не носил, а носил его дядя Фердинанд, с 1556 г., после отречения Карла V – император Фердинанд I)[561].
И все же, думается, главная причина предпочтения Грозным испанского Габсбурга – не разногласия с Габсбургами австрийскими из-за Ливонии, а совпадение методов правления. «Рыбак рыбака видит издалека». О предпочтении этим королем царствования над мертвецами царствованию над еретиками я уже говорил. И в самом деле, герцог Альба в Нидерландах поработал не хуже Малюты Скуратова в Новгороде. И союзн