.
Не исключено, что уже в 1570 г. царь думал о том, чтобы напугать боярскую думу перед своим будущим отречением от трона в пользу чужестранца (ну, чтобы никто не возражал. – Д. В.)[748].
Вопрос о подставной или настоящей царской роли Симеона Бекбулатовича остается открытым (я еще буду к нему возвращаться), но в любом случае ясно: созданное Иваном Грозным государство – это была не Русь и не Россия, а новая Орда. Применительно к этому государству вполне правомерно, как нам представляется, употребить термин из известного историко-фантастического романа: «Ордусь».
Но вот что интересно. Выше я говорил, что до 1570 г. нет сведений о казнях ордынцев, но с оговоркой – «с начала Опричнины». Так вот, 1565–1566 годы отмечены смертями многих казанских татар, находившихся на государевой службе – царь Едигер (2 августа 1565 г.), царевич Бекбулат и царевич Тохтамыш (1566 г.) и т. д. 20 апреля 1567 г. умирает бывший промосковский казанский хан Шиг-Али, примерно тогда же из русских летописей исчезают имена царевичей Ибака и Кайбулы. О казнях татар в 1570 г. уже упоминалось. И я обещал разъяснить, что они могли означать. Так вот, помимо тех объяснений, которые давались выше, как мне представляется, можно дать и другое: это – казни «новым Мамаем» сторонников Чингисидов. По донесениям польских агентов того времени, «без таких приемов царь не смог бы удержаться на престоле»[749]. Что же, сделав ставку на новую Орду и попав таким образом в зависимость «от глуподерзия простых… стрельцов», Иван действительно теперь мог продолжать свое правление только в условиях перманентной чрезвычайщины! Еще одна закономерность…
Да, кстати, уже говорилось, что и восстания в Поволжье, которые теперь, в 1572–1573 гг. с таким трудом были подавлены, – не исключено, что это восстания носителей традиционной степной политической культуры, сторонники которых стали поднимать голову после того, как Иван Грозный вывел на Русь и поверстал в Опричнину такое большое число их «очингисханенных» земляков.
Далее, интересен еще один аспект. Еще до опричной экзекуции Новгорода, в 1569 г., Иван Грозный проинспектировал возведенную в вологодских лесах крепость – чудо современной ему фортификации. Строилась крепость еще с 1565 г., туда было, в частности, доставлено 300 артиллерийских орудий – огромная огневая мощь для того времени (примерно вдвое больше, чем имелось при осаде Казани или Полоцка). Строительство идет «ударными темпами», на него согнаны тысячи крестьян и ремесленников. Отметим еще, что огромные средства были потрачены на строительство опричных резиденций, причем в таких местах, откуда, как у Гоголя, «три года скачи – ни до какого государства не доедешь», а вот московские посады остались беззащитными, в том числе и перед крымским нашествием 1571 г.
Одновременно, явно не надеясь и на столь мощную крепость, царь, как уже упоминалось, с сентября 1567 г. просит политического убежища в Англии[750]. «На случай мятежа», если и эта твердыня не выдержит… Там же, в Вологде, строятся верфи, корабли, чтобы сокровища вывезти в Англию. Интересно, что, желая спасти лицо, царь настаивал на том, чтобы текст договора с Англией содержал взаимное обещание предоставления убежища, чего Елизавета категорически не хотела[751].
Помимо этого, с 13 марта 1570 г., то есть почти сразу после опричного разгрома, в Новгороде «на Торговой стороне от Волхова все дворы очистили (227 дворов пошло на слом)… а ставили на том месте двор Государев», новую укрепленную резиденцию. Р. Г. Скрынников считает, что поскольку старая, оппозиционная Опричнине новгородская знать, в отличие от московской, была полностью искоренена, то Новгород стал после погрома 1570 г. безопаснее, чем Москва. Ну а после крымского разгрома 1571 г. все средства ушли на восстановление Москвы, и на резиденции в Новгороде и Вологде просто не хватило средств[752]. Более того, в это время в Москву с целью скорейшего восстановления столицы свозили купцов со всей страны, в том числе из Новгорода – чуть ли не всех поголовно[753].
Однако не все так просто. Прежде всего: и в 1572 г. всем, кто селился в Опричной слободе в Новгороде, давали по пять рублей подъемных (немалые по тем временам деньги для простолюдинов), а также на пять лет освобождали от налогов[754]. Это одно говорит о том, что на Новгород деньги были.
Но еще интереснее другой вопрос: а от кого хотел спасаться в Англию царь? От своего народа, раздавленного опричным погромом? Именно так считает А. Л. Янов[755]. Но ведь на тот момент опасности восстания народа явно не было: русское общество было раздавлено и запугано. Сопротивление опричному террору, конечно, было, но – сопротивление оборонительное, о восстании с целью свержения царя речи не было.
А вот от «Нового Тохтамыша» – Симеона Бекбулатовича царь искать спасения вполне мог! Даже если тот и был подставным, то, опираясь на поддержку ордынцев, вполне мог, хотя бы в теории, стать реальным. Ну, или предпочесть Ивану Грозному другого хозяина, например, хана-Чингисида. Напомню, что подставной Чингисид, от имени которого правил Мамай, в 1380 г. предпочел сдаться Тохтамышу. Так или иначе, есть намеки на нечто подобное еще в 1569 г.: одна из версий смерти Марии Темрюковны гласит, что она организовала партию, чтобы свергнуть мужа с престола (а в чью пользу – не в пользу ли мужа своей сестры, Чингисида Михаила Кайбулатовича. – Д. В.), после чего была посажена под домашний арест в Кремле, где вскоре и скончалась…[756]
Именно в эти годы – 1575–1576, когда «царствовал» Симеон Бекбулатович, – царь снова порывается бежать в Англию: осенью и зимой того года возобновляются переговоры о политическом убежище, а Дж. Горсей видел на Двине «много судов и барок, построенных с помощью английских мастеров»[757]. Это подтверждает и русская летопись: царь «помышлял в поморские страны и того ради строил лодьи и другие суды многия»[758]. Вспомним, что и Мамай ведь после Куликова поля и «второй Калки» (это когда на том же самом месте, где в 1223 г. произошло первое сражение русичей с татаро-монголами, зимой 1380 г. остатки Мамаева воинства перешли на сторону Тохтамыша) пытался найти убежище у своих союзников – генуэзцев в Крыму. Тут, правда, ничего не вышло – они его не то сами убили, не то выдали Тохтамышу на казнь, не то просто не пустили в свою колонию Кафу[759]. Но генуэзцев можно понять: боясь за свои владения в Крыму, они решили не портить отношения с новым ханом. А вот Англия, несмотря на большие торговые интересы в России, согласилась…
Еще более странно, что именно в это время, прося политического убежища у королевы Елизаветы, царь тем не менее одновременно пишет ей цитированное выше письмо, в котором обзывает ее «пошлой девицей». Непонятно это… Если только не предположить, что его же ордынцы (может быть, и сам Симеон Бекбулатович…) на него «цыкнули» – ишь, мол, чего удумал, в Англии убежища просить! Ну, или, если Симеон был все же подставным ханом, царю почтительно внушили, что так надо написать. А королеве написали в любом случае от его имени в таком духе, чтобы отвадить ее от предоставления убежища неуверенному ли в будущем царю, бегломули вассалу нового царя. Точнее, тогда, в 1570 г., еще Симеон не был царем, но, как с большой долей вероятности можно предположить, какую-то огромную власть уже имел. Это, конечно, в том случае, если Симеон Бекбулатович все-таки был настоящим ханом или хотя бы претендовавшим на то, чтобы стать настоящим со временем, а не подставным, каковой вопрос, как уже сказано, остается открытым.
Продолжим о внутренней политике Грозного. Как мы видели, в 1572 г. Опричнина была отменена, однако, как считает Р. Г. Скрынников, в середине 1570-х гг. возник новый раскол придворной верхушки, в результате которого власть оказалась у «крайних» элементов, требовавших возврата к Опричнине. Как доносил имперский посол Д. Принц, осенью 1575 г. царь лишил жизни 40 дворян, составивших заговор против него[760]. Раскрытие очередного «заговора» – почти наверняка признак того, что теперь Иван Васильевич начал восстанавливать Опричнину – теперь под названием «Удел». Правда, как уже сказано, не вполне понятно, что (территориально) было новой Опричниной и что Земщиной и какая часть страны была подвластна Симеону Бекбулатовичу. Попробуем разобраться.
Указы о создании «Удела» Грозный обратил в форму челобитных на имя нового «царя». Так, тотчас после казни новгородского архиепископа Леонида (о ней дальше) последовала челобитная, чтобы «людишек перебрати, бояр и дворян и детей боярских и дворовых людишек». По новому законодательству, «князь Иван Московский» (так теперь официально именовался царь) мог принять себе любого из подданных Симеона, обратный же переход воспрещался категорически. «Удельная» армия стала римейком «опричной гвардии», взятые в Удел дворяне получали там поместья вместо земских. В общем, все как десять лет назад… Вот только новые выселения носили куда меньший масштаб, чем тогда, в частности, многие земские дворяне оставались в Уделе[761].
Похоже, что «земщиной» стали все же владения Симеона. Как уже говорилось, собственно ордынские земли ему не отдали (что косвенно подтверждает все-таки подставной характер его «царствования» – едва ли настоящий царь-хан не оставил бы за собой коренные земли Орды). Сам же Иван Грозный стал не только «удельным князем Московским», но и Псковским, и Ростовским, а также продолжал себя именовать «царем Казанским»