Опять-таки заботами о купце-частнике была проникнута торговая политика царя Алексея Михайловича (1645–1676). Так, в 1649 г. правительство второго Романова отказалось продлить торговый договор, заключенный еще Иваном Грозным (и неоднократно продлевавшийся, расширявшийся и углублявшийся его преемниками) с английской Московской компанией. Договор был выгоден английским купцам и русской казне, но невыгоден русским купцам, о которых Романовы, в отличие от Ивана Грозного, заботились иногда даже в ущерб казне. Формальным поводом для отказа в продлении договора послужили английская революция и казнь короля Карла I Стюарта (как писалось в царской грамоте, «так как англичане всею землею короля своего Карлуса убили до смерти, то за такое злое дело не бывать англичанам в Московском государстве»).
В 1679 г. было введено подворное налогообложение. Чтобы оценить значение этого шага, надо вспомнить, что в старой Московии налогообложение было коллективным: потребная сумма налагалась на посад, слободу или общину в целом, а расклад денег между индивидуальными плательщиками предоставлялся им самим. При этом сам механизм формирования системы контроля был достаточно демократичным и свидетельствовал о перекладывании части функций государства на общество. Вот образец царского указа по этому поводу: «Велели есьми во всех городах и волостях учинить старост излюбленных, кому меж крестьян управа чинити… которых крестьяне меж себя излюбят и выберут всею землею… от которых им продаж и убытков и обиды не было, и рассудити бы их умел… и… доход оброк собирать умел и к нашей казне привозил без недобору»[977].
Такой подход, однако, порождал слежку друг за другом с целью уберечь себя от уплаты за кого-то имеющего доход, но уклоняющегося от его обнародования, доносы, а в перспективе породило такую отрицательную черту национального характера, как нелюбовь к чужому богатству и уверенность, что «хорошо жить» можно только за счет кого-то другого.
Отметим еще один показатель «европейскости» – наличие дефицита бюджета. Азиатские государства, как уже говорилось, такого понятия не знали, просто потому, что такое государство брало с подданных налогов не «сколько положено», а сколько ему, государству, надо. Кстати, А. Янов тоже об этом пишет[978]. Так вот, досмутная Московия дефицита бюджета не знала, он начался только при первых Романовых (вспомним хотя бы Медный бунт 1662 г., вызванный чеканкой медных денег с целью этот самый дефицит покрыть). Советские историки объясняли это беспрерывными войнами Алексея Михайловича[979] – как будто Иван Грозный или Петр I, при котором, как мы далее увидим, бюджет России снова на короткое время стал бездефицитным, воевали меньше!
Проводились и культурные преобразования, как то: привлечение как западноевропейцев, так и европейски образованных людей из православных областей Речи Посполитой, начало организации соответствующих учебных заведений, возникновение в стране театрального дела и т. д. При первых Романовых снова, как и в описанное Яновым «европейское столетие», Россия стала страной, в которую едут. Немало украинских просветителей перебрались в Россию после Переяславской рады (Иоаникий Галатовский, Антоний Радивиловский, Лазарь Баранович), позже, при Петре – Дмитрий Туптало, Стефан Яворский (в 1700–1721 гг. – местоблюститель патриаршего престола), Феофан Прокопович. Но многие, такие как Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий и т. д., переехали в Россию еще до 1654 г. Правда, теперь, как мы видим, ехали не паны, а «книжные люди», но именно они и стояли у истоков русской европейской образованности.
Просветители-немцы придут позже, хотя тоже еще до Петра. В 1652 г. в Москве была создана (вернее, восстановлена после опричного разгрома 1578 г.) Немецкая слобода, специально предназначенная для проживания иностранцев. Первый русский театр («комедийная хоромина») был создан в 1672 г. при дворе Алексея Михайловича стараниями поэта и драматурга Симеона Полоцкого[980]. Вслед за царем организовывать домашние театры, создавать картинные галереи и т. д. начали и богатейшие бояре; первым из них стал глава Посольского приказа (министр иностранных дел) А. Л. Ордын-Нащокин. Признаком обмирщения культуры стало и то, что Романовы перестали, как московские цари до Смуты, перед смертью постригаться в монахи. Кстати, Иван III в монахи перед смертью не постригался, что же касается Василия III, то многие бояре противились его намерению постричься, но митрополит настоял[981].
В 1672 г. в Москве появилась первая аптека «для людей», где могли покупать лекарства все, у кого были деньги (до этого аптеки и вообще медицинское обслуживание были только для царей и для тех, кому цари хотели оказать милость). Правда, К. Валишевский считает, что веком ранее «все вместе взятые иностранные врачи не могли бы заставить русского принять пилюлю или поставить себе клистир»[982], но большой вопрос, насколько это утверждение соответствует действительности. По крайней мере, если это было так, то зачем было тому же Ивану Грозному запрещать врачам-иностранцам пользовать больных без царского дозволения?[983]
В 1680 г. молодой царь Федор Алексеевич нарушил старинный обычай, заимствованный из Византии, согласно которому царь должен был выбрать себе невесту из числа собранных на смотрины девиц (при этом всех, кроме избранницы, после смотрин отдавали в монастырь, а ведь их бывали десятки, а то и сотни), и безо всяких смотрин женился на полюбившейся ему Агафье Семеновне Грушецкой[984].
Мы не будем перечислять здесь все реформы первых Романовых (1613–1689 гг.), отметим только, что в короткое правление царевны Софьи (1682–1689) преобразования не просто продолжились, но ускорились. Первыми актами правительства Софьи – Голицына стали грамоты о месте в Российском государстве, правах и обязанностях купцов, промышленников, посадских и т. д.[985] Разрабатывались также законы о защите имущественных прав (до того аналогичные законы были приняты, как мы видели, только в отношении помещиков). Фаворит Софьи В. В. Голицын хотел начать также освобождение крестьян[986].
При Софье усилилось значение Земских соборов, они снова, как и в начале правления Михаила Романова, стали собираться чуть ли не ежегодно. Причем они были еще более демократичными по составу, чем предыдущие. Так, например, если не находилось достаточного количества удовлетворяющих всем критериям депутатов из дворян, то представителей служилых людей разрешалось выбирать из солдат или казаков. А вот случаев прямого давления на избирателей со стороны воевод (на местах) зафиксировано гораздо меньше, чем раньше[987].
Восстановлена была и самостоятельность Церкви. Если не только Иван Грозный, но и его преемники до 1612 г. меняли ее глав как перчатки, то Алексею Михайловичу, чтобы отстранить патриарха Никона, потребовалось согласие всех остальных православных патриархов.
Так или иначе, поворот к Европе был налицо. И указанный поворот был сделан не от хорошей жизни. Для тех, кто учился еще в советское время, стала хрестоматийной фраза Ленина о Крымской войне, показавшей «гнилость и бессилие крепостной России». Нам трудно судить о настроениях в обществе, которые имели место 2,5 века ранее, но события 1571–1611 гг. по моральному эффекту равнялись, наверное, сотне Крымских войн. Еще после Ливонской войны общество стало понимать, что «так дальше жить нельзя»; после Смуты это могло быть не очевидным только для идиотов.
Эти преобразования давали свои результаты и во внешней политике: с середины XVII столетия Россия начала побеждать своих противников (как Польшу в 1653–1667 гг.) или как минимум сводить результаты войн вничью (со Швецией, которая к тому времени стала первоклассной военной державой, по мнению многих историков – лучшей в Европе, в 1656–1661 гг., или с Турцией в 1676–1681 гг.). А второй Крымский поход князя Голицына (1689 г.), который принято считать неудачным, привел к тому, что Россия перестала платить Крыму дань, а напротив Перекопа была построена русская крепость, что фактически означало блокаду ханства. Интересно, что после неудачного Прутского похода 1711 г. турки домогались не столько отдачи Азова, сколько срытия этой крепости.
Конечно, процесс шел медленно, а кое-что из «доопричных» времен так и не вернулось, особенно в экономике. Например, натуральный оброк в сельском хозяйстве, в первой половине XVI в. постепенно вытеснявшийся денежным, в XVII в. снова стал в порядке вещей[988]. Барщина, которую мы привыкли считать неотъемлемой частью русского помещичьего хозяйства, в XVI в. не была сильно развита[989]. Что особенно скверно – это то, что и теперь, при Романовых, не ставился вопрос о частной собственности на землю для частновладельческих крестьян, равно как и об отмене крепостного права (кроме упоминавшегося проекта Голицына)[990].
Однако крестьянин при первых Романовых не был бесправен и мог как постоять за себя сам, так и найти защиту у государства. Пример первого – крестьяне государственных земель под Арзамасом просто прогнали «дубьем» помещиков, которым государство хотело было передать эти земли; после того попытки не повторялись. Пример второго – царский указ 1669 г.: «… Стольника Григория Оболенского послать в тюрьму за то, что у него в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу»