Если и оставит, то лишь раскрасив в жизнерадостные кровавые тона.
– Приятно иметь дело с умными людьми. Но нет. – Мэт располагающе улыбнулся её настороженности. – Такова цена твоего воскрешения. За спасение из обители милого дядюшки я потребую куда меньше.
– И чем же?
– Впусти меня в своё тело.
Её взгляд лучше слов выразил всё, что Ева думает по этому поводу.
– Ровно до тех пор, пока не окажешься за пределами этого дома, конечно, – добавил Мэт. – Я так соскучился по материальности, ужас.
– Хочешь сказать, твоё присутствие в моём теле чем-то мне поможет?
– Естественно. Первым делом я избавлюсь от браслета – это мне будет вполне по силам. Потом дойду твоими прелестными ножками до выхода, и вот она, свобода.
– А по дороге к выходу натворишь такого, о чём я даже думать не хочу.
– Всё в твоих руках, златовласка. Поторгуйся. Продумай условия и ограничения, – предложил Мэт вкрадчиво. – Со мной вполне можно договориться… Я же не зверь, в конце концов.
– Конечно, не зверь. Ты демон. Это хуже. – Отвернувшись, Ева отложила Люче на покрывало. – Договариваться я предпочту не с тобой. И выберусь отсюда сама. Увидишь.
В дверь постучали, когда отзвуки последнего слова ещё не поглотили парча на постели и узорчатый ковёр на полу.
– Господин приглашает вас к вечернему фейропитию, если вы желаете к нему присоединиться. – Заглянув внутрь, Юми неуверенно оглядела комнату, в которой уже не было никого, кроме Евы. – Вы с кем-то говорили, лиоретта?
– Сама с собой. У меня иногда случается, – непринуждённо ответила девушка, поднимаясь. – Лиоретта желает.
Искать Кейлуса по всему дому – гадая, ждут ли вообще её визита, и рискуя застать его в настроении, мало расположенном к беседе, – не придётся. Уже хорошо.
Прежде чем идти на следующие переговоры, она умылась: кувшин с нескончаемой чистой водой и серебряный тазик она обнаружила в спальне накануне, на столике в углу, где положили ещё и мягкое полотенце, и частый гребень. Вот зубную щётку предоставить не удосужились, но Ева давно поняла, что она ей в принципе ни к чему – по крайней мере, пока она не оживёт и не начнёт снова есть, как нормальные люди.
…если оживёт…
Гоня прочь непрошеные мысли, Ева привела себя в порядок и, скрестив пальцы на удачу, отправилась навстречу неизвестности.
– Вы ведь правда можете исполнить пророчество, лиоретта? – неожиданно спросила Юми, пока они шли к лестнице. – Свергнуть королеву? Сделать так, чтобы не было войны?
Ева удивлённо воззрилась на рыжий пучок, в который служанка туго собирала волосы на затылке.
– Айрес хочет развязать войну, я знаю, – не оборачиваясь, продолжила та. – А у меня… у меня подруга – боевой маг. И друзья – солдаты. Если начнётся война, они… – открыв Еве дверь, девушка опустила лицо, не позволяя встретиться с ней взглядом. – Я читала про войну с Ильденом. Мой прадед, некромант, командовал одним из полков, когда Берндетт поднял восстание. Я нашла его дневники… ещё маленькой. – Прикрыв дверь, Юми тут же возобновила скорый шаг и дальше заговорила, когда гостья снова могла видеть лишь её спину: – Помогите Кейлусу, пожалуйста. Что угодно будет лучше войны. Кто угодно на троне будет лучше Айрес.
Насчёт «кто угодно» я бы поспорила, подумала Ева, но промолчала.
– Тим рассказал мне про твоих родителей, – произнесла она вместо ответа. – Я соболезную.
Некоторое время Юми молча пересчитывала ногами ступеньки. Ева ожидала, что они пойдут на первый этаж, в столовую, но горничная свернула к дверям на второй, чтобы повести пленницу по направлению к гостиной с роялем.
– Матушке было всего сорок. Отцу – пятью годами больше, – сказала Юми едва слышно, пока по бокам проплывали вазы, двери и картины. – Если вы сможете… за них отомстить…
Закончить фразу, которая, впрочем, не требовала окончания, ей помешал Тим. Юноша выскользнул из комнаты впереди, комкая в кулаке платок – встрёпанный, в выправленной из штанов рубашке, длинные полы которой прикрывали бёдра. Двинувшись им навстречу, поприветствовал Еву невозмутимым поклоном и прошёл мимо: глаза блестят, в углах припухших губ притаилась довольная улыбка.
Ева предпочла не думать, что всё это значит.
Кейлус, безупречно опрятный – лишь лёгкий румянец виднелся на обычно бледных щеках, – ждал в гостиной, которую только что покинул его секретарь. Не в золотой, где Ева вчера играла Шопена, а в другой, в синих тонах, где у камина услужливо ждали два глубоких кресла.
– Спасибо, Юми, – сказал он, прежде чем служанка с бесстрастным лицом закрыла двери, оставляя их вдвоём. Жестом пригласил Еву сесть в незанятое кресло. – Ты поразительно тиха и терпелива для человека, которому в этом доме решительно нечем заняться.
Стараясь не думать о том, что могло твориться в этом кресле пару минут назад, она приняла приглашение и посмотрела на низкий столик между ними, где в вазочке белели драже и стыли две наполовину пустые чашки. Фейр изумительно гармонировал цветом с комнатой, выдержанной в оттенках неба и зимнего моря.
Естественно, фейропитие, к которому ей предложили присоединиться, устраивали совсем не для неё. Хотя бы потому, что она не могла пить.
Но, судя по всему, Тиму и Кейлусу в итоге тоже было не до фейра.
– Вы сообщили мне, где библиотека. Мне этого достаточно, – ответила Ева рассеянно, краем глаза заметив бархатную кушетку у противоположной стены и картину над ней, почему-то закрытую тканью. – В замке Рейолей я привыкла развлекать себя сама, пока мы с Гербертом не…
Запоздало вспомнив, с кем собирается откровенничать об их с Гербертом давних ссорах, осеклась.
– А. То, что я знать не должен, – понимающе протянул Кейлус, потянувшись к чашке. – Герберт, – повторил он, пробуя звуки на вкус так, словно они привлекали его куда больше фейра. – Стало быть, так ты его называешь?
Ева молчала. Даже понимая – это не лучшая стратегия для того, чтобы налаживать отношения.
Но говорить с ним о Герберте она точно не собиралась.
– Хорошее имя. Слишком милое для моего племянника, правда. – Откинувшись на спинку кресла, Кейлус лениво воззрился на неё поверх фарфоровой кромки, расписанной лазурью и золотом. – Расскажи о себе.
Ева вопросительно изогнула бровь.
– Мне интересно, – буднично пояснил он. – Я сделал исчерпывающие выводы о том, чем ты не являешься. Теперь хочу знать больше о том, кто ты есть.
Она недолго думала, что ответить.
– С чего бы мне откровенничать, если вы отказываетесь делать то же?
Прежде чем глотнуть остывший фейр, он коротко кивнул, признав справедливость возражения – но блеск, окрасивший его взгляд, не сулил ей ничего хорошего.
– Хорошо, – сказал Кейлус Тибель, отняв чашку от губ, чтобы Ева могла увидеть дурманом расцветающую улыбку. – Давай сыграем. За каждый кусочек правды о тебе я поделюсь своим в ответ. Личное за личное.
На это она не рассчитывала. И как к этому относиться, не совсем понимала.
– И как вы узнаете, что я говорю правду?
Кейлус улыбнулся шире. Склонил голову набок, свободной рукой подперев подбородок:
– Можешь проверить. Это сделает игру ещё интереснее.
Она поймала себя на том, что, в свою очередь, наклонила голову, зеркаля его жест.
Ладно, лиэр Кейлус. Раз в этом доме Еве постоянно приходится играть – во всех смыслах, – значит, будем играть.
– Я единственный ребёнок в семье, – произнесла она спустя время, в котором лишь молчание звенело напряжённой струной.
– Ложь, – ответил Кейлус, не задумываясь.
– Вы просто угадали, что сперва я попробую солгать.
– Ты хорошая лгунья, но и я поднакопил за жизнь немалый опыт лжи, и он больше твоего на пару десятков лет. Когда сам учишься врать столь филигранно, чтобы этого не заметил самый проницательный собеседник, начинаешь неплохо видеть обман других. – В том, как Кейлус вскинул руку с чашкой к лицу, сквозило насмешливое поощрение. – Попробуй ещё.
Стало быть, он привык лгать… Естественно, должен был привыкнуть – если он, частенько общаясь с Айрес, собрал под своей крышей столько опальных персон и до сих пор жив.
Один кусочек правды – который он не собирался ей сообщать; один осколок его образа из тех, что предстоит сложить в цельную картину, чтобы найти с ним общий язык… Но слишком крохотный, чтобы довольствоваться лишь такими ответами.
– Я не переношу животных, – сказала Ева, неотрывно глядя ему в глаза – так честно, как только могла.
– Снова ложь. – Кейлус качнул чашкой почти укоризненно. – Впрочем, было бы удивительно, если бы человек вроде тебя смог остаться равнодушным при виде котёнка. В конце концов, тебя же тронул Тим.
В интонации ясно читалось: особой разницы между котёнком и своим секретарём Кейлус Тибель не видит. Разве что котёнок умильный, и только, а к Тиму помимо умильности прилагалось много других качеств – куда более полезных и интересных.
– Я люблю печенье.
– Вот это правда. Но информация недостаточно ценная. Едва ли тебе хочется узнать о моих предпочтениях в еде. Хотя об этом мы можем говорить долго, не спорю.
Ева опустила хмурый взгляд, глядя, как по ту сторону стола отблески огня танцуют в пряжке его туфли: Кейлус сидел, непринуждённо закинув одну ногу в чёрном на другую.
Была не была.
– Я училась музыкальным чарам по той книге, которую вы подарили отцу Уэрта. И была благодарна вам, хотя никогда вас не видела.
Как бы ей ни претило делиться с ним личным, любой обмен должен быть равноценным. И его предпочтения в еде её действительно мало интересовали.
– А. То есть за приступ Тима, выходит, я должен сказать спасибо себе же. Остроумно. – Кейлус хмыкнул. – Полагаю, как только ты узнала обо мне побольше, твоя благодарность порядком поумерилась.
– Я сказала правду, которую вам, думаю, было интересно услышать. Ваш черёд.
Он задумчиво постучал по фарфору коротко остриженным ногтем, выбив ровную звякающую триоль.
– Этот трактат был подарком лиэру Рейолю – к счастью, покойному – в честь рождения Уэрта. Муж моей кузины, видишь ли, ни в грош не ставил ни просто музыку, ни даже дар вроде твоего. Первый год нашего знакомства я наивно надеялся его переубедить, – сказал Кейлус затем. – Я оставил попытки, когда на приёме, что Рейоли устроили в честь пополнения в семействе, я захотел взять новорожденного племянника на руки и мне не позволили этого сделать.