Ирония пропала из его голоса так же быстро, как появилась.
Кейлус рассеянно коснулся пером последних написанных нот, обводя по контуру группы восьмушек. Остро очинённый кончик был сухим: чернила на нём давным-давно высохли.
– Ты принял решение, – изрёк Тим, не дождавшись ответа. – По поводу девочки.
Перо замерло, не дойдя до конца такта.
Аккуратно опустилось на пюпитр, чтобы остаться там.
– Одевайся, Тим, – проговорил Кейлус негромко. – Отвезёшь нашу гостью к замку Рейолей. Уэрта там нет, тебя не тронут.
Тим выслушал поручение без особого удивления.
– Наследник не дома? – только уточнил он.
– Он у Айрес. Взаперти. Девчонка сказала, кое-кто подтвердил. – Поднявшись из-за инструмента, Кейлус поморщился, выгибая уставшую спину. – Когда ты покинешь замок Рейолей, я постараюсь это исправить. Отправился бы во дворец сейчас, но тогда не поручусь за твою безопасность.
Тим внимательно следил за каждым движением:
– Значит, ты сдался?
Под взглядом его глаз – цвета моря и серебра – Кейлус резко выпрямился:
– Всё равно из меня выйдет паршивый король.
– Отец учил тебя править. Ты сам говорил.
– Пытался. Этому я учился плохо. Как и всему, чему учился у него. – Прежде чем отвернуться, Кейлус махнул рукой – жест, исполненный пренебрежения. – В её присутствии под моей крышей я совершенно не могу работать. Пусть Уэрти сам с ней возится.
Глядя, как он идёт к окну, Тим стоически вздохнул:
– Может, хоть раз побудешь честным? По крайней мере, с собой?
Вопрос заставил Кейлуса замереть. Он постоял на месте, будто выбирая: молчаливо уйти – и от собеседника, и от ответа, – или прекратить бесконечный бег за миражами, прекратить прятаться, обманывая себя и других.
– Я ошибался, – сказал он, выбрав. – Очень во многом. И не хочу, чтобы она страдала из-за моих ошибок. Она последняя, кто этого заслуживает. Доволен? – Кейлус оглянулся через плечо; досада в голосе почти скрыла бесконечную, невыносимую усталость. – Мне нет нужды мстить. Не тем, кому я хотел. Не так, как я хотел. А она напомнила о том, о чём я и сам думал, но в ненависти своей предпочитал забывать. И была права.
– В том, что из тебя выйдет паршивый король?
– Не только. – Кейлус шагнул обратно к нему. – Я не хочу, чтобы ты остался один, потому что я пошёл по неправильной дороге. И шёл по ней до конца, как дурак, даже когда впереди показалась пропасть. Лучше свернуть, пока ещё не поздно. – Его пальцы легли Тиму на щёку, скользнули по виску, зарылись в волосы так же ласково и цепко, как гладили клавиши. – За тягой к разрушению я слишком часто забывал, что разрушу не только жизнь Айрес. Не только свою. Больше я этого не забуду.
Тим ничего не ответил. Лишь по тому, как светились его глаза, когда губы Кейлуса коснулись его губ, стало ясно, как рад он слышать то, что услышал.
– Иди, – мягко сказал хозяин дома, отстранившись спустя мгновения, напоенные счастьем, солнечным мёдом и теплом предельной откровенности, которую так редко позволял себе Кейлус Тибель. – Отправляетесь, как только будешь готов. Я пока сниму с неё браслет.
Проследил, как Тим почти бегом отправился исполнять приказ, и, дослушав, как затихают вдали его лёгкие шаги, не торопясь пошёл к выходу – исправлять то, что сделал, и предотвратить всё, чего сделать ещё не успел.
Приди Кейлус Тибель туда, куда направлялся теперь, буквально на несколько минут раньше, он увидел бы, как Ева тщетно зажимает руками уши, лёжа на постели и не ведая о переменах в своей печальной судьбе.
Это не помогало не слышать голоса тех, кого слышать здесь и сейчас она никак не могла.
– Вечно носишься со своим ослиным упрямством, – зудел Лёшка. В последний раз, когда Ева на него смотрела, он курил на окне, светя острой коленкой сквозь драные джинсы. – Давно бы уже отсюда выбралась, если б не оно.
– Даже думать не смей, дурилка, – говорила Динка. Пару минут назад (а может, час – Ева не знала) она сидела рядом с кроватью, словно пришла поболтать с маленькой Евой перед сном, как в детстве; теперь от неё остался только голос. – Разве демону можно верить?
Они изводили её всю ночь. С редкими перерывами. Почти с тех самых пор, как Еву вернули сюда, отказав в надежде на свободу и спасение. По мере того как ночь двигалась к утру, становилось только хуже: что бы ни сводило её с ума, браслет или оторванность от всего, что было ей необходимо, оно продолжало свою разрушительную работу в темпе, который Еве совершенно не нравился.
Иногда от призраков оставались одни голоса. Иногда тишина. Но откуда-то она знала: теперь они не исчезнут и не уйдут совсем. Пока их не прогонят.
Кто-то. Что-то.
– Подумаешь, демон. Тартини, может, тоже душу дьяволу продал совсем не во сне, что бы он там ни заливал.
– Никаких сделок.
– А с тебя даже душу не требуют.
– Чего бы он ни просил.
– Он ведь уже говорил, что будет просить.
– Цена всегда окажется выше ожидаемой.
– Цена вполне приемлемая.
– Замолчите, – выдохнула Ева, разлепив губы.
Она почти чувствовала, как рубин в груди светится судорожными рывками. Где-то между кошмарами наяву она приспустила платье, чтобы посмотреть, насколько всё плохо: багряное сияние потускнело, мерная пульсация уступила место сбивчивому ритму, с каким драгоценное сердце заставляло функционировать её умирающее тело.
Всё было не просто плохо – хуже.
– На кону стоит не так много, чтобы так рисковать.
– На кону стоит всё. Умирать – это ужасно, я проверял.
– Ты справишься и сама.
– Ты не справишься.
– Ты спасёшься. Ты не умрёшь.
– Ты умрёшь, ты исчезнешь, ты…
– ЗАМОЛЧИТЕ!
Призраки, как ни странно, послушались. И замолчали. Зато раздалась музыка – скрипка и фортепиано.
Ми-минорная соната Моцарта, промелькнуло в том ватном коме, что Ева ощущала за глазами вместо сознания. Не промелькнуло – провернулось вяло, с трудом. Лёшка с Динкой, кажется, и правда играли эту сонату дома, для себя: Лёшка два года клянчил её у своего преподавателя, а тот говорил, что не до – рос ещё…
– Я бы на твоём месте прислушался к братику. Покойники ерунды не скажут, – резюмировал Мэт. Он сидел в изножье кровати, как на жёрдочке. – Неповторимый опыт умирания придаёт мудрости даже галлюцинации.
– Ты не можешь… знать, что они говорят.
Язык подчинялся с трудом. Реальность воспринималась рваными цветными осколками сквозь дымчатый флёр сюрреализма.
Так порой чувствуешь себя во сне, только там свет не бьёт в глаза невыносимо и слепяще.
– Я знаю всё, что творится в твоей голове. Твои галлюцинации тоже.
Ева посмотрела туда, где был её мёртвый брат и сестра, оставшаяся в другом мире. Комната, конечно, оказалась пуста – ей составлял компанию лишь Мэт, который с улыбкой наблюдал, как она съёживается в комок на постели.
Скрипка и фортепиано в ушах заглушали мысли, силившиеся пробиться сквозь туман в голове.
– Глупая. Всё ещё надеешься, что милый дядюшка тебя отпустит? – голос демона легко перекрыл и музыку, и мешанину отчаянных беспорядочных соображений. – Счёт теперь идёт на часы. Скоро никакая ванна тебе не поможет. А тебе ведь ещё до замка Рейолей надо отсюда добраться…
Смех. Скрежет струн. Фальшь, что примешивается тут и там, терзая слух: Лёшка редко когда играл так неумело.
Герберт не пришёл. Не пришёл. Вдруг Мэт прав? Ещё немного, и станет слишком поздно, и даже Герберт ей не поможет. Она умрёт, или хуже, чем умрёт – превратится в монстра, жрущего чужие мозги, как в фильмах. И никогда не вернётся домой, и Динку наяву больше никогда не увидит, и колледж, и маму с папой… Интересно, на Эвересте так же ярко солнце светит? Хотя при чём тут Эверест и солнце – совсем всё путается…
– Решайся, златовласка. Я могу тебе помочь. Сама знаешь.
Не хочу умирать, поймала Ева единственную мысль, ясно бившуюся в клубке спутанного сознания. Не хочу.
Не хочу, не хочу, не…
Эта мысль помогла нащупать нить предыдущих размышлений – и, проследовав за ней, сделать тот шаг к краю бездны, делать который она так не хо – тела.
– Ты хочешь… несколько минут… в моём теле? И всё?
В душе, сломанной ещё вчера, растекалась чернота, затапливая бесполезные огоньки глупой веры и глупых надежд, сменяя их простым осознанием простых реалистичных фактов. Даже если Кейлус решится её отпустить – в момент, когда он решится, для неё уже может быть поздно. И Герберт за ней не придёт. Не пришёл до сих пор – значит, вряд ли придёт вообще.
Ситуация зашла слишком далеко, чтобы выбирать себе спасителей.
– Предпочёл бы больше, чем несколько минут, но уж что дают. Хотя я могу и в замок Рейолей тебя переправить, если хочешь. – В голосе Мэта не было ни торжества, ни злорадства, одна лишь деловитость. – С ванной помогу, не беспокойся. Состав и пропорции в голове у малыша мне подсмотреть нетрудно.
…в конце концов, с чего она решила, что он ей навредит? И всё равно до замка – чересчур рискованно. Она скажет это, а пока…
– Мне, наверное, нужно начертить…
– Я уже здесь. В этом мире. Тут круг и руны мне не нужны. – Конечно, демон угадал её мысли. – Всего лишь твоя кровь. Рукопожатие. И поцелуй, когда оговорим все условия.
Ева села на постели. Отупело уставилась на ладонь, где не торопились заживать вчерашние порезы.
– Сойдёт за кровь? У меня с ней сейчас не слишком…
– Вполне. – В один миг очутившись подле неё, Мэт перехватил руку, которую она лишь начала неуверенно тянуть в направлении искрящихся одежд. Сжал – некрепко, но неотступно. – Я помогу тебе избавиться от браслета и выбраться из этого дома. Твои требования.
Мелкий шрифт, Ева, напомнила она себе, чувствуя прикосновение тёплых пальцев так убедительно, словно демон был материален уже сейчас. Мелкий шрифт. Надо оговорить всё.
…если б ещё не было так тяжело соображать что-либо, не говоря уже о поисках подвохов…
– Ты покинешь моё тело сразу… в тот же момент, как оно переступит… как оно