Всё же сомкнув пальцы на тонком хрустале, Герберт плавно, словно двигая рукой сквозь водную толщу, поднёс бокал к губам. Сделал пару глотков, глядя в точку, незримо обозначенную где-то на переносице сидевшей напротив женщины.
– Плохо дело, – проговорил он наконец, не отнимая бокал ото рта: лишь чуть опустил ножку, чтобы вода не касалась губ.
– Очень. – Айрес сидела, недвижным взглядом изучая лилии, благоухавшие на всю комнату – такая усталая, какой её никогда не видела широкая публика. – Его арест нужен мне сейчас меньше всего. Это может вызвать ненужные… волнения.
– Я думал, ты будешь рада, учитывая твои опасения на его счёт.
– Рада тому, что мне придётся уничтожить собственного племянника?
– С собственной сестрой тебя это не остановило. С братом тоже.
Голос Уэрта остался ровным.
По комнате разлилась мгновенная тишина.
– Уэрт, ты же знаешь, как я тоскую по твоей матери. По отцу Мирка тоже.
– Но ты убрала его, когда возникла нужда.
– Если не веришь в мои родственные чувства, поверь в мою мудрость. Сейчас гибель Мирка была бы совершенно лишней.
– Так велела бы его отпустить.
– Уже. Хотя у меня остались некоторые сомнения в дальновидности этого шага. – Не мигая, Айрес оправила манжеты бордовой рубашки, кружевной пеной окаймлявшие её тонкие кисти. – Если это провокация, организованная лицом, не причастным к Мирку и его… сторонникам, от меня могли этого ждать. Известие, что один наш родственник в кровавой бойне убил другого, не пойдёт на пользу репутации нашей семьи, но известие, что я покрываю убийц среди этих родственников, тоже. Мирк пока под домашним арестом.
– Он никак не мог открыть проход.
– Один человек, даже столь искусный во владении клинком, вряд ли вырежет целый особняк. Без сообщников не обойтись. К тому же на доме Кейлуса была магическая защита, пробить которую, в свою очередь, могла только магия.
– Он не убийца. Он этого не делал.
– Я знаю. Кто-то подставил его. Весь вопрос в том, кто и зачем. Если надеялись окончательно запятнать репутацию Тибелей, то избрали самый глупый способ и плохо представили себе высоту, с которой нас придётся сбросить. Если Мирк… крайне маловероятно, совершенно не его стиль, но всё же… хотел использовать это в качестве толчка к восстанию – под домашним арестом ему будет трудно координировать действия с сообщниками. Охрана прослушивает весь дом, и я велела усилить наблюдение за некоторыми персонами из его окружения, наиболее подозрительными. Со связанными руками переворот не организуешь. – Айрес наконец посмотрела на племянника. – Забавно. Я думала, в свете ваших недавних… разногласий к его судьбе ты тоже будешь равнодушен. Забыла, что детская дружба никогда не умирает до конца.
Герберт не стал спрашивать то, что спросить было бы не лишним. Просто поставил на стол бокал, который до сих пор держал у губ.
Вопрос «не нашла ли Охрана в доме Мирка нечто подозрительное – к примеру, маленького дракона» сам по себе был бы подозрительным. И едва ли Айрес не упомянула бы о столь интересной детали, будь она обнаружена.
– Дружба не умирает? Как ваша с Кейлусом? – спросил он вместо этого.
Ответу предшествовала очень, очень долгая пауза.
– Как наша с Кейлом, – отозвалась Айрес эхом, разносящимся по залу давно разрушенного дворца. Откинулась на бархатную спинку стула. – Я погорячилась, заперев тебя здесь. Можешь вернуться в свой замок, если хочешь.
Перевод темы вышел удивительно резким.
Впрочем, если вспомнить сложные отношения Айрес с братом, можно было понять, почему она хочет перевести тему так, чтобы точно не возвращаться к предыдущей.
– Правда?
– Судя по всему, что я наблюдала эти дни, любовное безумие тебя оставило. Пока Мирк под арестом, едва ли вам представится возможность довести дуэль до конца. И я прекрасно вижу, как не по душе тебе быть здесь. Сидеть под замком, словно непослушный ребёнок… Я лучше кого бы то ни было знаю, как хорошо ты умеешь сдерживать эмоции, и благодарна, что ты ни разу не выговорил мне за моё решение, но всё это не может не унижать тебя и не заставлять злиться. В свете создавшейся ситуации последнее, что я хочу, – создавать сложности ещё и между нами. – Жестом, какой Герберт привык видеть у скелетов, Айрес подвинула к себе розетку с мороженым. – Правда, когда ты под этой крышей, мне не приходится беспокоиться за твою безопасность.
– Кажется, я неоднократно доказывал, что способен за себя постоять.
– Ты же знаешь: сколько бы лет ни было детям, для родителей они всегда останутся несмышлёными малышами. – Она взялась за десертную ложку, чтобы, вонзив её в мороженое, тут же опустить руку на скатерть. – Если закончил с едой, можешь идти хоть сейчас.
– Я никуда не тороплюсь.
Самый пытливый взор и острый слух не уловил бы за словами фальши.
– Просто я знаю, что к десерту ты всё равно не притронешься. А Эльен наверняка уже на стенку лезет от невозможности перекинуться с кем-нибудь словечком. – Айрес смотрела на него без тени улыбки, обычно сиявшей на них бронёй. – Уэрт, я не собираюсь удерживать тебя там, где тебе не хочется быть. Я и без того сделала то, чего не должна была делать. Прибегла к рычагу, к которому не должна была прибегать – даже для твоего собственного блага. Твой комфорт мне важнее всего.
– Прямо-таки всего.
– Ладно, столь же важен, как благо страны.
– В это я уже верю. – Герберт неспешно поднялся из-за стола. Обогнув его, склонился над стулом королевы, чтобы на миг невесомо прижаться сухими губами к гладкой бледной щеке. – Спасибо. Я ценю всё, что ты для меня делаешь.
Вместо прощания Айрес, повернув голову, коснулась лёгким поцелуем ладони, которой племянник оперся на её плечо.
За тем, как Герберт уходит, она не следила. Сидела, наблюдая, как сквозняк из приоткрытого окна щекочет холодом цветочные лепестки.
Когда дверь тихо стукнула, сообщая, что Айрес осталась в одиночестве, та опустила глаза – на розовое лигитринское мороженое, тающее в хрустальной вазочке.
Чашки, тарелки и вазы слетели со скатерти, огласив дворцовый покой звоном бьющегося фарфора, заглушив её крик. Не успев разлететься по комнате, осколки обернулись крошкой, снежной пылью присыпали пол, смешиваясь с осыпающимися пеплом фруктами, сластями и лилиями, и с лужами, оставленными амелье и водой.
Побелевшими пальцами вцепившись в пустой стол, какое-то время Айрес ещё кричала: глухо, надрывно, яростно. Смолкла лишь для того, чтобы спустя несколько вдохов – коротких, натужных, болезненных, словно в груди её зияла смертельная рана, – разрыдаться в голос.
…очень, очень давно маленькая Айри Тибель пообещала себе: больше никто и никогда не причинит ей боль, к которой она не будет готова. И держала это слово двадцать шесть лет.
Жаль только, собственное сердце нельзя было разбить и стереть в порошок так же безвозвратно и просто, как фарфор.
Она дрейфовала во тьме. Мрак окутывал её чёрной водой, утягивал вглубь, в бездонную тишину, где не было ничего.
Кроме голосов.
– Спи, – тонко шептал один. Не женский, не мужской, не юный, не старый – просто шелест короткого слова, касающийся слуха погребальным покровом.
– Забудь обо всём, – говорил другой. Тоже без пола, тоже без возраста – просто слоги в песне манящего небытия.
– Спи…
И она спала, слушая черноту, заглушающую отзвуки других голосов – очень далёких, странно знакомых, пытающихся пробиться к ней сквозь покров молчания пустоты. Почему нет? Ведь здесь тишина, и покой, и никакой боли, и никаких тревог. Можно просто зажмуриться и отдаться черноте, раствориться в её объятиях, потерять себя, чтобы никогда больше не найти.
…себя…
Память о заключённой сделке вернулась разом – вместе с осознанием, кто она.
Ева так и не поняла, от чего проснулась. От звучания голоса, велевшего ей очнуться, – или от ужаса, прошившего её, когда она вспомнила, что сделала то, чего клялась никогда не делать.
– Тише, – сказал Герберт, когда она дёрнулась в его руках. – Ты дома.
Герберт. Тёплый. Настоящий.
Дома…
Ева заморгала, привыкая к свету, огляделась, с чего-то ожидая увидеть свою комнату в московской квартирке – с Динкиным пианино, мерцающим компьютерным монитором на столе и подушками с Тоторо, сереющими на диване. Но, конечно, вокруг была только ванная, где она так часто приходила в себя после целительного сна.
Нет. Она не дома. Но она в безопасности. И Герберт рядом.
Значит, Мэт сдержал обещание…
– Ты же был у Айрес, – проговорила Ева сонно, полулёжа на коленях у некроманта, который примостился на полу. С мокрыми волосами, закутанная в огромное холщовое полотенце: видимо, Герберт только вытащил её из бассейна.
– Был, – согласился он, прежде чем склониться к её лицу.
Часы в тёплой воде – она всегда была тёплой, даже когда Ева просыпалась – сделали своё дело. На сей раз их губы оказались примерно одинаковой температуры.
– Не представляешь, как я рад, что ты в порядке, – произнёс Герберт потом. Пусть даже предшествовавшее словам сказало всё лучше них.
Она слабо улыбнулась. Села сама, подле него, – просто чтобы убедиться, что она может.
Ни следа галлюцинаций. Если, конечно, это всё не одна сплошная галлюцинация. Воспоминания о последней ночи и последнем утре, проведённом в доме Кейлуса, всплывали урывками, словно тающие осколки кошмарного сна.
То, как она заключала сделку, и вовсе почти не помнилось.
– Надо же. Всё получилось. – Ещё не веря до конца, что её безумная авантюра увенчалась успехом, Ева плотнее завернулась в полотенце, завязав его на груди. – Расскажешь мне, как я…
Детали сделки просочились сквозь лохмотья памяти одновременно с тем, как она увидела Люче. Детали, напомнившие, что Мэт никак не мог доставить её прямиком в замок Рейолей. И даже они отошли на второй план, когда Ева заметила золотое лезвие, мерцающее на шерсти свёрнутого комом плаща.