– Раз я тут не единственный, кто не заинтересован в десерте, – невозмутимо проговорил Дауд Дэйлион, – хотел пригласить вас подышать свежим воздухом. Духота здесь жуткая.
Она посмотрела на Миракла, сидящего во главе стола – Ева устроилась по его левую руку. Очень хотела посмотреть на Герберта, сидящего по правую, но вовремя вспомнила, что разрешения ей положено спрашивать не у него.
Дождавшись от свежеиспечённого короля лаконичного кивка, приняла руку в чёрной перчатке, что убийца учтиво ей протянул, и прошествовала к выходу.
– Удивлён, что вы согласились, – хмыкнул лиэр Дэйлион, когда они миновали лакеев и дежурных гвардейцев, и Евина юбка зашелестела по розовому мрамору галереи, ведущей к зимнему саду.
– Мы удалились слишком открыто, чтобы это могло вызвать кривотолки, – пояснила Ева, пряча неприязнь за очаровательнейшей из улыбок. – К тому же я не отказалась бы прояснить некоторые моменты.
– К вашим услугам.
– Нет, ваши услуги мне точно не потребуются.
Он лишь посмеялся. Коротко, грубовато – его голос, щекочущий нервы вкрадчивой хрипотцой, всегда звучал грубовато, – но добродушно.
Удивительно добродушно для убийцы.
Оттягивая минуту откровения, Ева смотрела на оконные витражи, расцвечивавшие кремовую стену. В цветном стекле запечатлели картины из жизни великого основателя династии Тибелей, но темнокудрый юноша на витражах, остро напоминавший Мирка, никак не ассоциировался у Евы с тем самым великим Берндеттом, сумевшим призвать саму Смерть. Вернее, самого.
– Совсем мальчишка здесь, – безошибочно угадав её мысли, с отеческой снисходительностью заметил Дэйлион. Скучающим взглядом скользнул по стеклянному рисунку, где крылатого Берндетта осеняло белое сияние, которое Ева узнала даже на витраже. – По магическим меркам в тот день он только из пелёнок вылез. Говорят, на свои тридцать и то не выглядел. А уж если тир Гербеуэрту удастся провернуть своё дельце… В двадцать три для старичков из Ковена ты вообще младенец, пускающий пузыри.
Евины шаги сбились с размеренного ритма, что отбивали по мрамору её невысокие каблучки.
– Какое дельце? – как можно небрежнее спросила она.
– Бросьте, лиоретта. Уж вы-то знаете получше меня. – Убийца не смотрел на неё, но голос его заставил Еву ощутить себя ребёнком, который категорически отрицает свою причастность к пропаже конфет, неловко пряча за спину измазанные шоколадом руки. – Слух в высших кругах гуляет уже с месяц.
Может просто блефовать. Прощупывать почву, подумала Ева, притормаживая напротив очередного витража. Насколько она поняла, подготовка к ритуалу проходила в обстановке строжайшей секретности. Ни Герберт, ни Айрес не собирались афишировать грядущий подвиг – мало ли что могло пойти не так.
– Уэрт не из тех, кто болтает о своих планах, – туманно откликнулась она, не раскрывая карты раньше времени.
– Зато его наставница вполне может. Особенно если это в её интересах.
– Зачем бы это Айрес?
Глядя в окно, по которому разливалось белое сияние хрустальных люстр, Дэйлион заложил руки за спину: Ева свою ладонь отняла уже давно.
– Свернуть назад, пока никто не знает, что ты вообще собирался шагать по этой дорожке, – одно. Свернуть назад, признав перед всеми собственную трусость, – другое. Особенно когда помимо такого таланта боги отвесили тебе такого гонору. – Слова звучали абсолютно равнодушно, без намёка на оскорбление. – Учитывая, что призыв Жнеца был едва ли не последним способом удержать на голове лиоры Тибель падающую корону…
Сучка, без всяких угрызений совести выругалась Ева про себя. Играть на слабостях, прекрасно тебе известных, отрезать все пути отступления, заставлять родного племянника рисковать жизнью, чтобы ты могла усидеть на троне… Любящая тётушка, ничего не скажешь.
Учитывая события последних недель, они с Гербертом давно не поднимали тему ритуала. Ева даже подзабыла о нём, если честно.
А может, просто надеялась, что это Герберт о нём подзабыл.
– Тогда логичнее было бы объявить это во всеуслышание, разве нет?
– Вряд ли наследнику это понравилось бы. Вот украдкой пустить слух, который вполне могла пустить и не она, – другое дело. – Лицо, рубленый профиль которого даже Еве внушал нечто вроде суеверного уважения, чуть повернулось в её сторону. – О ритуале знал кое-кто ещё, кроме королевы и её племянников… Правда, он не особо любил болтать с придворными сплетниками.
Понять, о ком речь, было нетрудно.
…забавно. Кажется, Кейлус говорил, что в бреду Ева приглашала его на танец, и о том, что он не преминет воспользоваться этим на ближайшем балу; и вот он, бал, и будь Кейлус здесь, он наверняка наблюдал бы за их спектаклем из первого ряда с усмешкой, за которой лишь Ева считала бы истинный смысл…
Думать о Кейлусе Еве хотелось ещё меньше, чем о самоубийственной затее Герберта, так что она старательно уставилась на витраж напротив.
– Не припомню в житии Берндетта такого эпизода, – сказала она. На картине, сложенной холодными стекляшками, коленопреклонённый двойник Миракла – в белом, как везде – держал на руках юношу в чёрном.
Судя по общему сходству витража со скорбящей Мадонной Микеланджело и крови, пятнающей мантию основателя династии и одежду незнакомца, объятия были отнюдь не любовными.
– Странно, юные особы его обожают… Ай, да, вы ж в нашей стране чужая. С вашей дрессировкой и забыть немудрено. – Укол Ева решила простить: хотя бы за то, что Дэйлион великодушно повёлся на её неловкий перевод темы. – Это Гансер. Ближайший сподвижник и лучший друг старины Берндетта. Университеты тогда ещё не построили, так что они учились у одного учителя. По старинке.
– Он умер?
– В точку.
– Почему?
– Берндетт убил его.
Ева потрясённо воззрилась на линии, складывавшие печальное лицо Берндетта Тибеля, и облако золотых осколков, обрамлявших лик мёртвого юноши.
Об этом Эльен ей и правда не рассказывал. В Евину «школьную программу» краткая биография Берндетта, конечно, входила, но призрак считал, что период после ритуала куда важнее того, что ему предшествовало.
До этого момента Ева была с ним солидарна.
– Они вроде как вместе работали над ритуалом, – продолжил Дэйлион. – Тем самым. Выводили правильную формулу, подбирали руны, чем там ещё маги занимаются… И они были не одни, им аж семь приятелей помогали. Все в процессе умерли. Или спятили. Сами понимаете, работёнка была почти непосильная, выматывала тело и разум. Вот и Гансер в один прекрасный момент сошёл с ума и набросился на Берндетта, а тот совершенно случайно заколол своего дружка ритуальным кинжалом. – Убийца достал из кармана портсигар. – Ужасно грустная история.
Скепсисом, звучавшим в этом заключении, можно было отравиться.
Как ни странно, Ева его разделяла.
– Берндетт ведь был магом, – сказала Ева, пока её собеседник зажигал «вечную спичку», бесцеремонно чиркнув ею по гранитному подоконнику под витражом. – Неужели он не мог нейтрализовать этого Гансера какими-то чарами? Вместо того, чтобы тыкать в него ножом?
Подпаливая сигару, Дэйлион усмехнулся:
– Моя дочурка, когда услышала эту историю, подобными вопросами не задавалась, а сразу захлюпала носом.
– Я читала слишком много детективов, чтобы просто хлюпать носом.
То ли в этом мире тоже писали детективы, то ли магический переводчик нашел слову достойный аналог, но улыбка, скользнувшая по лицу убийцы, была почти довольной.
– Если вас интересует моё мнение на этот счёт, то давайте представим… чисто теоретически… что есть некий талантливый и честолюбивый юнец. Он планирует открыть великий ритуал, а потом с его помощью стать королём. Сыграть на том, что он единственный из людей, кого удостоили чести служить божественным сосудом. И есть у этого юнца друг и соратник, потому что ритуал слишком сложен, чтобы сдюжить в одиночку. Друг такой же талантливый, но далеко не такой честолюбивый. – Дэйлион небрежно повёл рукой, обводя лицо Берндетта дымным контуром. – В конце концов наши приятели выводят нужную формулу. Поскольку пробовать её в деле смертельно опасно, а мёртвый на трон не сядет, то пробы честолюбивый юнец великодушно доверяет своему другу. А когда всё проходит успешно, получается, что в планы будущего короля Керфи совершенно не вписывается ещё один человек, побывавший вместилищем бога… Да к тому же, первым в истории.
– А может, вы просто судите всех по себе. Не все, знаете ли, используют друзей в качестве подопытных кроликов.
Возразила Ева скорее из неприязни к собеседнику, чем из чего-либо ещё. Она свела слишком близкое знакомство с Тибелями, чтобы не понимать: если яблочко действительно недалеко падает от яблони, то прародитель семейства едва ли мог быть белокрылым ангелом. Будь она уроженкой Керфи, данная мысль наверняка показалась бы ей кощунственной: в конце концов, подобная теория пятнала светлый образ освободителя страны с ног до головы.
Но Еву куда больше волновала судьба потомков Берндетта, чем сомнительность его присыпанной пылью веков персоны.
– И мы возвращаемся к тому, зачем я выдернул вас на эту маленькую прогулку. Что-то мне подсказывает, лиоретта, что вы меня не жалуете.
– С чего бы это. – Ева оглянулась, убеждаясь, что гвардейцы стоят слишком далеко, чтобы их услышать, и всё равно понизила голос почти до шёпота: – Вы пытались убить Уэрта. Вы похитили меня. И вы неприлично много знаете.
– А вы, естественно, опасаетесь, что я использую эти знания против вас.
– Мне трудно навредить больше, чем уже навредили.
– Чего не скажешь про ваших друзей?
Ева выразительно промолчала, и Дэйлион вздохнул даже как-то разочарованно.
– Думал, вы окажетесь смышлёнее. – Её снова подхватили под руку; докуривая на ходу, неуклонно повлекли в сторону зимнего сада. – Вы правда полагаете, ваш жених позволил бы мне гулять по этому дворцу, не будь у него рычагов давления?
Еве хотелось сказать, что рычаги давления – это про Айрес. Затем она вспомнила, что за улыбчивостью Мирка скрывался всё-таки Тибель – и король.