Матери Миракла не сказали о госте, которого она приютила в своём доме вместе с фальшивой невесткой, а Ева очень старалась не реагировать на происки внутреннего демона. Получалось не всегда, но периодические странности её поведения списывали на несовершенство Гербертовой магии. Мозги мертвецов – или почти мертвецов – загадочная штука, в конце концов.
Музыка действовала безотказно: чем навязчивее был мотивчик, тем быстрее Мэт замолкал. Герберт объяснял это тем, что навязчивой песне проще заполнить сознание, не оставляя демону пространства для манёвров.
Впрочем, Ева подозревала, что если в «Галаванте» от заглавной песни пираты добровольно выходили за борт, Мэту мотив – прилипчивый, как ядрёная смесь смолы, жвачки и репейника – тоже действовал на нервы.
– Надеюсь, при риджийцах вы все проявите себя не хуже, – заметила Мирана сдержанно.
– Когда они приезжают? – тщетно пролистав свой внутренний календарь, спросила Ева; песня назойливо крутилась в голове, но издевательские восхваления героя, которого сами создатели признали воплощением сказочных клише, были определённо лучше демонических острот.
– Через три дня.
Ева с несчастным видом следила, как новоявленный король Керфи, опустившись на колени подле камина, чешет Герберту-младшему блекло-травянистый живот, пока тот заинтересованно пытается скусить с его рукава малахитовую запонку. Немудрено – любовь к драгоценностям и их пению в драконах просыпалась ещё в яйце.
О том, что ей придётся обманывать не только керфианцев, Еву известили вскоре после бунта. Риджийские Повелители возжелали встретиться с правителем Керфи для переговоров, ещё когда на троне сидела Айрес, и не стали переносить встречу после того, как корона Тибелей перекочевала на другую голову.
Успешно обмануть керфианцев – чудовищная ответственность. Успешно обмануть посольство соседней страны, отношения с которой сложно назвать дружественными, – ответственность, чудовищная вдвойне.
– Полагаю, ты это и так знаешь, – продолжила Мирана, – но на встрече с риджийскими послами тебе лучше не проявлять свои… певческие таланты.
– Если бы были просто послы. Как их Повелители не боятся лично приезжать?
– Потому и приезжают, чтобы показать, что не боятся, – заметил Мирк. – Они договорились с Айрес – а теперь со мной, – что их будет сопровождать большой отряд охраны из личной гвардии. Если верить слухам, в крайнем случае они и сами могут за себя постоять. Эй, так делать нельзя, – строго добавил он, выдирая рукав из драконьих зубов.
– Гвардия им не поможет, если здесь их окружит армия, предварительно отрезав возможность магического перемещения. Ожидать такого от Айрес было бы логично.
– Насколько я знаю, у них есть интересные игрушки. Помимо подчиняющих ошейников. – Сидя на стуле, откинувшись на высокую спинку, Герберт скрестил руки на груди. – Они изобрели парные волшебные кольца. Обладатель одного сможет откуда угодно призвать обладателя другого, и никакие чары им не помеха. Пока их Повелители сидят за столом переговоров, кто-то в Риджии будет неусыпно их страховать. Как только произойдёт нечто подозрительное, их моментально вернут на родину.
– Значит, надо всего-навсего первым делом отрубать им руки.
К моменту, когда трое Тибелей воззрились на Еву в шокированном молчании, она и сама задумалась, с чего стала мыслить а-ля Мэт.
– Чуть что, так сразу я, – голос демона звучал тихо, словно сквозь испорченный приёмник. – А немёртвое существование, застенки Кмитсвера и прочее веселье последнего месяца, конечно, никак не могли привить тебе чёрный юмор и некоторую долю здравого цинизма, благодаря которым теперь от твоей тошнотворной положительности хотя бы не сводит зубы.
– Не волнуйся из-за риджийцев. Если будешь держаться, как сегодня, всё не так страшно. Мирку придётся тяжелее. – Мирана предпочла деликатно сменить тему. – Но через шесть дней Жнец Милосердный, и там вы окажетесь на виду у всей столицы… И не только столицы.
– Люди съезжаются со всего Керфи, – невыразительно подтвердил Мирк.
– Есть на что посмотреть. Новый король. Будущая королева. Риджийцы, среди них эльфы и дроу – та ещё диковинка. И, возможно…
Госпожа полковник осеклась, но все прекрасно поняли, какое событие должно было завершить перечисление.
– Я вас оставлю, пожалуй. Утомительный вышел день. – Когда Ева с Мирком уставились на Герберта, отстранённо глядящего перед собой, Мирана поднялась на ноги. Проходя мимо сына, на миг коснулась ладонью темнокудрой макушки: – Я горжусь тобой.
Три коротких слова грели лаской не меньше, чем взгляд из-под пшеничных ресниц. Больше, чем пламя за каминной решёткой.
Хотела бы Ева когда-нибудь услышать это от своей матери – и увидеть, что на неё смотрят так.
– Скажи, ты не передумал? – без обиняков спросила Ева, как только за хозяйкой дома затворилась дверь.
– Ты о чём?
…почти забытые мысли о доме царапнули почти забытой болью. За минувшие дни Ева испытала много разнообразной душевной боли, и неведомые ранее сорта затмили тот, с которым она прожила большую часть жизни.
Добавлять ко всем своим кровоточащим ранам ещё одну она не собиралась.
Она знала, что Герберт знает. Хотя бы потому, что, не глядя на неё, безошибочно понял, к кому обращён вопрос.
– О ритуале.
Герберт встретил взгляд брата. Тот сидел на полу, открыто изучая его лицо, следя за реакцией; рука, гладившая дракона, застыла на мшистой чешуе.
Когда некромант повернул голову, встречая Евин взгляд, зима в его глазах была холоднее обычного. Усталый февральский холод, который тем больнее кусает за щёки ночью, чем чувствительнее его тронула подступающая днём весна.
– Настолько не веришь в меня?
– Верю. – Перед внутренним взором стоял витраж из дворца, где мальчик, так похожий на ныне живущих Тибелей, убивал лучшего друга. – Но слишком много дурных предзнаменований, чтобы я могла этого не бояться.
– Например?
– Неважно. Просто… я не хочу, чтобы ты это делал.
– Как и я.
Герберт вновь посмотрел на брата, лишь сейчас подавшего голос. Сжимая пальцами подлокотники, уставился на вензеля каминной решётки:
– Я думал над этим.
– И? – сказал Мирк, не дождавшись пояснений.
В те секунды, что некромант медлил с ответом, даже огонь трещал тише.
– И склоняюсь к выводу, что есть другие способы вписать своё имя в историю. – Герберт небрежно закинул ногу на ногу. – В конце концов, я переживу тебя лет на двести. Если за это время не добьюсь чего-то более грандиозного, чем уже добился, раскрою карты о своём скромном вкладе в твоё воцарение. Летописцы будут в восторге.
– Не надейся, зазнайка. – Мирк восхитительно скрыл облегчение за ироничным фырканьем: оно проявилось лишь в том, что пальцы его вновь заскользили по драконьему боку. – Без тебя в соседней могиле мне будет скучно, так что я укажу особый пункт в своём завещании. Специально для «коршунов».
Ножки Евиного кресла заскрипели по паркету, когда его обитательница стремительно встала.
Бесцеремонно забравшись на худые, не слишком удобные для этого колени, Ева прижалась губами к другим, тёплым, родным губам – и прежде, чем Герберт закрыл глаза, февраль в них сменился мартом.
…никакого ритуала. Никакого риска. Никаких кошмарных предчувствий о том, чему отныне не суждено оправдаться. И ей даже не пришлось уговаривать, давить, молить, плакать, снова читать душеспасительную проповедь.
Она его не потеряет. Никого больше не потеряет.
– Если хотите, я тоже могу выйти, – где-то очень далеко сказал Мирк, – но не думаю, что мама одобрит подобное применение её кресел, даже если бы там сидел я.
– Я рад, что к своей коронации ты сохранил столько невинности, чтобы полагать, что твои родители использовали все предметы в доме исключительно по прямому назначению, – откликнулся Герберт, на миг прервавшись.
– А, значит, если в другой раз я решу воспользоваться для этих целей твоей кроватью вместо своего неудобного королевского ложа, ты будешь не против. Учту.
– Можно я сегодня вернусь с тобой в замок? – выпрямившись, спросила Ева; глаза её сияли. – Эльен будет рад.
Раз в три-четыре дня она принимала ванны в своей прежней обители, но всё равно скучала по замку Рейолей и милому призраку, с которым теперь почти не виделась: Герберт забирал её для процедуры под покровом ночи и возвращал до рассвета. В тайну немёртвой Избранной не посвятили никого, кроме нескольких избранных лиц, и истинное положение вещей скрывалось даже от слуг. Ева честно перебралась в новый дом, роль её горничной играла Мирана (иначе при облачении дорогой гостьи в непривычные платья служанок ждал бы сюрприз), а подносы с едой из уважения к её вере приносили в комнату после захода солнца, где гостья исправно аннигилировала провизию специально разученным заклятием.
– Не в первую ночь после счастливого события. Сегодня скомпрометировать тебя перед случайными свидетелями было бы особенно неуместно. К тому же у меня есть дела. – Герберт покосился на брата. – Тебе, полагаю, теперь придётся ночевать не в отцовском доме, а в тётушкином?
– Теперь он мой. И, к слову, моей прелестной невесте рано или поздно предстоит тоже перебраться во дворец.
Обернувшись, одним движением брови Ева выразила всё, что думает по этому поводу.
– Да, предстоит. В твоём мире, кажется, это не слишком одобряют, но у нас поощряется, если молодые люди до брака опробуют… свою совместимость. Во всех планах. – Под её взглядом Мирк неловко развёл руками: сейчас он мало походил на солнцеликого короля, с которым они танцевали тильбейт. – Естественно, об этом речь не идёт, но спать в одной постели… рано или поздно… придётся. Иначе пойдут слухи.
В шуточки Мэта разом добавилась только доля шуточки.
– Когда до этого дойдёт, тогда и поговорим, – сказала Ева.
Похолодание в воздухе она ощутила ещё прежде, чем вновь увидела лицо Герберта: наверное, если б некромант сейчас посмотрел в окно, иней расцвёл бы не только на стекле, но и на шёлковых обоях вокруг рамы.