– Я не хотела этого. Привязывать тебя. Привязываться самой. Именно поэтому. Просто не смогла иначе.
…много позже Ева понимала: всё случилось так, как случилось, потому что они были достаточно изранены, несдержанны и глупы, чтобы собрать бинго из самых неудачных возможных ответов. Немногим позже она думала, где могла бы сдержаться, проявить отсутствующее терпение, повернуть всё иначе.
Но сейчас она сказала то, что сказала, – и это повисло между ними молчанием острым, как нож.
– Я польщён, – отстранившись от парапета, выговорил Герберт безразлично.
Ева не знала, зачем он идёт к ней. Ударить, обнять – она приняла бы любой вариант.
Только не то, что он пройдёт мимо, глядя сквозь неё.
– Герберт…
– Не собираюсь более обременять тебя своим присутствием. – Он даже головы не повернул. – Полагаю, так тебе проще будет перешагнуть через меня навстречу тому, что ты действительно любишь.
– Герберт!
– Тише, лиоретта. Вы же не хотите, чтобы при дворе пошли слухи? – он всё же обернулся. Слегка поклонился – на прощание; алый свет, льющийся сквозь витраж, обволакивал его кровавой пеленой, укрывал лицо маской, сотканной из теней и равнодушия. – Приятного вечера.
Ева рванула к нему.
Треск тафты она услышала прежде, чем осознала: бальные платья не предназначены для того, чтобы бегать. Во всяком случае, если ты не хочешь завершить этот забег на земле, наступив на подол собственной юбки. Она даже не могла подставить руки, смягчив удар – лишь успела повернуться так, чтобы не рухнуть на Дерозе, но всё равно услышала хруст дерева. Смычок, выскользнувший из пальцев, запрыгал по граниту к стене; голова стукнулась о камень одновременно с плечом – жёстко, с размаху, с бесконечно странным ощущением отсутствия боли от удара, который любого человека скрючил бы невыносимой мукой.
Стеклянные цветы закружились в глазах тошнотворной каруселью.
– Гер…
Когда она с трудом приподнялась на локте, Гербеуэрт тир Рейоль, не сбившись с мерного шага, уходил в сияющий свет по ту сторону балкона.
Двустворчатые двери затворились, бросив Еву в багряной полутьме.
– И-и снято, – резюмировал Мэт. – Спасибо, это было увлекательно. Немного переборщили с драмой, как по мне, но в целом пойдёт.
Она села. Уставилась на трещины, прочертившие верхнюю деку; накрыв их ладонью, срывающимся шёпотом зачла заклинание целостности – просто потому, что это было единственным, что она могла сейчас сделать.
Магия может всё. Может даже склеить то, что было разбито вдребезги. Только никакая магия не срастит бесследно то, что связало их с одиноким мальчиком, избранным Смертью, – то, что они разбили сейчас.
Айрес Тибель, недавно утратившая право называться Её Величеством, встречала полночь за чтением.
Поместье, что ей выделили, было далеко не самым роскошным имением Тибелей, но куда роскошнее условий, в которых коротали остаток своих дней другие свергнутые королевы. Обычно эти условия включали в себя солому, крыс и склизкий камень, а не мягкие кресла, книги и бокал хорошего спиртного.
Когда дверь в гостиную, где бывшая правительница Керфи проводила дни в непривычном безделье, почти беззвучно отворилась, она сидела с ногами на софе, уютно подобрав под себя босые ноги. Тонкие руки листали страницы, время от времени ногтем отчёркивая сомнительные или важные фразы.
Услышав шаги, она вскинула голову – и тень улыбки коснулась бледного лица, не тронутого ни помадой, ни пудрой.
– Я всё думала, когда ты придёшь, – захлопнув книгу, сказала Айрес.
Задержавшись на пороге, поздний гость окинул взглядом комнату. Убранство отдавало деревенской романтикой: светлые тона, некрашеное лакированное дерево, много хлопка и других тканей, от которых легко отвыкнуть во дворце. И лилии – в количестве достаточном, чтобы Айрес шлейфом окутывало характерное благоухание.
Даже растрёпанная, готовящаяся ко сну, утратившая свой безукоризненный и беспощадный лоск, опальная королева смотрелась здесь неуместно.
– Я не знал, стоит ли приходить.
– Боялся, что тебе будут не рады? – Айрес одними глазами указала на место подле себя. – Садись.
– Думаю, ты уже отдала мне достаточно приказов.
Глядя в бесстрастное лицо племянника, Айрес сплела пальцы так, словно собиралась молиться:
– Я хотела защитить нас обоих. Думала, что делаю то, что нужно сделать. Я сожалею. – Непривычное выражение так смягчило её черты, что сейчас мало кто узнал бы в этой женщине королеву, наводившую ужас. – Сядь. Прошу.
Помедлив, Герберт прикрыл дверь – так же тихо, как прежде провернул дверную ручку.
Даже в заточении Айрес Тибель не отказалась от цветов своего дома. Складки длинного платья стекали по молочной обивке софы водой, отражающей багровый закат; бывшая королева аккуратно подобрала юбку, чтобы племянник сел рядом.
– Будем считать, мы квиты, – сказал Герберт, когда долгая тишина зазвенела осколками, на которые било её тиканье часов. – Хочу, чтобы ты знала: я никогда не хотел твоей…
– Тебе не нужно передо мной оправдываться. – Повелительный жест, призвавший его к молчанию, тоже странно смотрелся в этой комнате. Все керфианцы, приближенные ко двору, привыкли видеть его на тронном возвышении. – Ты имел право сделать то, что сделал. Я прекрасно помню, кому обязана тем, что сейчас я сижу здесь, а не отчитываюсь перед богами о своих грехах. И ты всегда останешься моим наследником. Тем, кому я рада. – Айрес ласково заправила за ухо золотистую прядь, падавшую на его острую скулу. – Не хочу говорить о прошлом, только о настоящем. Как там Мирк, справляется?
Герберт смотрел на женщину, заменившую ему мать, предавшую его.
Выслушав всё, что прозвучало в его молчании, Айрес накрыла ладонями изрезанные руки, сжатые в кулаки:
– Значит, риджийцы всё-таки предложили иномирной глупышке вернуть её домой?
Его удивление выразилось лишь в том, как слегка расширились его зрачки.
– Мне говорили, что сегодня приём в честь прибытия риджийских делегаций, – устало пояснила бывшая королева. – Я знаю, что риджийцы открыли, как можно отправить гостей из иного мира обратно. И не сомневалась, что они попытаются поманить этим твою глупую девочку. – По браслетам, окольцовывавшим её узкие запястья, колдовской зеленью змеилась блокирующая вязь. – Насколько уязвимее и сговорчивее станет Мирк, если его королева, дева, обещанная Лоурэн, боготворимая нашим народом, окажется в руках его врагов. Не исключаю, что они правда ей помогут… чем-то. Позволят повидать родных и друзей – им это подвластно, насколько мне известно. Привяжут к себе, чтобы легче было лепить из неё свою марионетку. – Айрес вздохнула так тяжело и прерывисто, будто воздух вокруг горчил, а не веял лилейной сладостью. – Бедная дурочка. А она, конечно же, попалась на крючок?
Герберт отвёл взгляд, словно пустой бокал на столике подле софы внезапно стал для него самой интересной вещью на свете.
– Они угроза, Уэрт. Теперь ты видишь сам. Кто-то должен показать им, что нас стоит бояться. Что мы не позволим безнаказанно забирать то, что принадлежит нам. Вот почему я пригласила их в канун Жнеца Милосердного… я надеялась, что вместе у нас получится. Всё ещё надеюсь.
Некромант сидел недвижимо и безответно, как сломанная кукла.
– Её не в чем винить, глупыш. – Айрес обняла племянника за сутулые плечи. – Она призналась, чего хочет, ещё в день восстания. Когда я предложила ей то же, что предложили они. Тебе тоже не в чем себя винить: ты поверил, что она лгала, потому что очень хотел поверить. – Ласковые руки покачивали его, как ребёнка, словно пытаясь убаюкать боль, пульсирующую в остекленелом взгляде. – Жаль только, она причинила тебе ту боль, от которой я так старалась тебя уберечь. Но я знала, что это закончится так. Как и ты.
– Я не мог знать.
– Уэрт, ответь честно – не мне, себе. Почему ты так и не вывел заклятие, что вернуло бы её к жизни?
Усмешка Герберта вышла кривой, как зазубренное лезвие:
– Видимо, потому что вопреки твоим утверждениям и папиным надеждам я не так умён и велик, как Берндетт.
– Глупыш. Именно так. В этом мире нет вещей, которые были бы выше твоих сил. Нет, ты не сделал этого, потому что в глубине души всегда знал, что на самом деле держит её рядом с тобой. Знал, что она оставит тебя, как только перестанет в тебе нуждаться. Переметнётся к тому, с кем ей будет проще. Веселее. Привычнее. К тому, с кем… или туда, где. – Бледная ладонь, обрамлённая колдовским серебром, скользнула по спутанным светлым волосам. – Мне тяжело говорить это, но не все готовы мириться со всем тем, что делает тебя тобой.
За окнами, не прикрытыми гардинами, плыли две луны: снегопад сдался перед стужей, разогнавшей тучи, обернувшей небо чёрным хрусталём со звёздным напылением.
– Ты не обязан её отпускать. Если тебе так этого не хочется. – Впервые за всю беседу Айрес пропустила в слова вкрадчивые кошачьи нотки. – Пока она зависит от тебя, она не сможет уйти.
– Раз она хочет уйти, пусть уходит. – Герберт вдруг улыбнулся. – Ты права. Я забыл, что делает меня мной. Зато пытался стать тем, кто всё равно недостаточно хорош… дурак.
Если б в этот миг он мог себя видеть, он бы заметил: в его улыбке скользнул тот же характерный яд Тибелей, что он привык наблюдать в лице покойного дяди. Тот же, что когда-то отвращал Еву от них обоих.
Тот же, что пугал посторонних до дрожи.
– Спасибо. – Некромант отстранился. Выскользнув из материнских объятий, встал. – Я сделаю то, что должен сделать. Всё, что должен сделать.
Айрес смотрела, как расправляются его плечи:
– Если ты спасёшь её, ты её потеряешь.
– Она мне не нужна, – отворачиваясь, сказал Гербеуэрт тир Рейоль, Избранник Великого Жнеца. – Мне никто не нужен.
Две луны за окном безмолвно следили, как открывается и закрывается дверь, ставя точку в его коротком визите.
Айрес Тибель, недавно утратившая право называться Её Величеством, смотрела вслед племяннику – и на губах бывшей королевы играла улыбка темнее, чем самая тёмная и студёная ночь.