– Не бойтесь, жители Айдена, – молвила Айрес Тибель, держа защитный купол, отделивший людей снаружи от плещущейся в нём смерти. – Та, от кого вы отреклись, не отреклась от вас.
Цвет забытья – чёрный. Это Ева, до недавних пор с потерей сознания почти незнакомая, за последний месяц усвоила хорошо.
Цветом этого забытья, на пару минут – или часов, она не знала – погрузившего её в ничто, был белый.
Цветом реальности, куда она вернулась, тоже был белый. Он лежал на брусчатке снегом. Он выглядывал черепами из платьев, ещё хранивших тепло тел, недавно бывших живыми. Он клубился вокруг, тянул за руки, гладил по щекам мертвенным холодом, поющим вечную колыбельную, влекущим вечным покоем.
Ева села. Посмотрела на скелеты вокруг, не думавшие танцевать.
Посмотрела перед собой: туда, где на трибуне, от которой её отшвырнуло первой волной силы, умертвившей половину людей, чествовавших на площади Жнеца Милосердного, угадывался сгусток крылатого света.
…в год двух лун придёт чудище с Шейнских земель, всем и каждому гибель неся…
Свет шептал её имя.
…у реальности и забытья, куда Ева провалилась, когда её швырнуло наземь, был общий цвет. Поэтому она не понимала, на что смотрит: на кошмар, который никак не мог стать явью, или явь, обернувшуюся кошмаром.
Она не могла не успеть. Не могла не остановить. Не могла допустить, чтобы случившееся случилось.
Не могла.
– …лиоретта!
Зов того, кто был не живым, но определённо менее мёртвым, чем все вокруг, Ева расслышала не сразу.
– Я боялся, что вас… что вы… что вы тоже.
Большего Эльен, упавший на колени рядом, сказать не смог.
Большего и не требовалось.
– Мёртвая Молитва убивает только живых, – произнесла Ева глухо. – Мы к ним не относимся.
Происходящее она осознавала отстранённо, точно зритель в кино. Хотя и в кино у неё порой было чувство большей причастности, когда она верила тому, что происходило на экране.
В то, что происходило сейчас, она не верила. Не до конца.
– Мы… – Эльен всё ещё держал дневник, – мы должны рассказать.
Ева посмотрела мимо трибуны: туда, где сквозь море света, за границей купола угадывались очертания Храма Жнеца, у подножия которого за происходящим следила королева Керфи, так предусмотрительно не отрёкшаяся от своей власти.
Значит, у Айрес всё получилось.
…когда на троне воссядет та, чьё сердце холодно и черно, и ужаса шёпот звучать будет не громче, чем шорох листвы…
– А Герберт?
Её голос тоже звучал едва ли громче, чем шорох листвы. Немногим громче, чем потусторонний зов, отступивший, но всё ещё шелестевший подголосками в полифонии смерти, певшей сегодня на площади Одиннадцати богов.
– Придумаем что-нибудь.
Молчание, предшествовавшее ответу, было долгим. Непозволительно долгим.
Они оба читали, что Берндетт сделал – вынужден был сделать – с единственным Избранником Жнеца, удостоившимся чести стать Его сосудом. Единственным… до этого дня.
…сердца огнём и клинком чудище дева сразит…
То, куда в конечном счёте ведёт её путь, поприветствовавший иномирную гостью стрелой королевы в осеннем лесу, Ева поняла на удивление просто. Может, потому что в глубине души поняла это уже давно: в тот самый момент, когда увидела витражи в королевском дворце и услышала запечатлённую на них историю от величайшего убийцы Керфи. Или в тот, когда кузнец из Потусторонья так великодушно вернул ей клинок своей работы – зачарованную сталь, подобную той, что вонзилась в сердце Гансера почти четыреста лет назад.
– Люче, – сказала она.
Кожаная рукоять знакомо и уютно легла в ладонь.
Обнажив золотистое лезвие, она бросила ножны наземь – на васильковую мантию, недавно лежавшую на плечах юного колдуна или колдуньи, а теперь скрывавшую только кости, – и встала одновременно с призраком. Тот непонимающе смотрел на рапиру в ее руке.
– Шкатулка заколдована так, чтобы открыть её мог лишь законный король и его наследник. Мэт сказал мне. Люди должны узнать. – Она кивнула вперёд, мимо трибуны, туда, где живые ждали и заслуживали правды. – Идите, Эльен. Расскажите всё. Я позабочусь о нём.
Эльен встал на её пути прежде, чем она сделала хотя бы шаг.
Даже сейчас, даже когда его противником оказалась она, верный слуга Рейолей возобладал в нём над всем остальным.
– Лиоретта, вы не можете… я не могу позволить вам просто убить его. Я верю, есть возможность…
– Я не собираюсь его убивать. Только вызволить из ловушки. – Её пальцы сжались крепче, греясь о кожу, ещё хранившую тепло дома Мираны Тибель. – В этом мире смерть – не всегда точка. Вам ли не знать.
…и жизнью своею заплатит, мир ею купив.
Сейчас смысл пророчества Лоурэн казался таким простым, таким до боли очевидным. Хотя Ева не была уверена, понимает ли это Эльен.
Зелёные глаза, расширившиеся в болезненном прозрении, подсказали ей ответ.
– Нет, – сказал призрак.
– Вы сами пели мне эти баллады. Слова я помню.
– Это не может быть единственным решением.
– Если оно и есть, у нас нет времени его искать. – Ева мягко толкнула его в грудь. – Идите.
Он не стал обнимать её на прощание. Как и прощаться. Просто посмотрел долгим взглядом, прежде чем отвернуться и побежать прочь. Может, думал: он успеет сделать что-нибудь раньше, чем она воплотит задуманное. Или что она не сумеет. В конце концов, ей требовалось приблизиться к тому, кто убивал всё вокруг, отделённому от неё стеной магии и рун.
Но, делая первый шаг к трибуне, Ева знала: только так всё и может закончиться.
Мирк думал, что судьбы не существует. Айрес думала, что её можно обмануть. Герберт – что судьбу можно расположить к себе, разыграв спектакль, который заставит богов улыбнуться. Похоже, спектакли боги и правда любят не меньше демонов… только вот переписывать их сценарии смертным не дано.
И в минуты, когда боги улыбаются, актёрам будет совсем не смешно.
Мирана пришла в себя раньше других.
– Как… – она подступила к эшафоту, держа в опущенной руке шпагу, сотканную из серебристого воздуха, – ты…
– Ни одна клетка не удержит меня, если я того не захочу. Я позволила, потому что мой народ не хотел видеть меня свободной. Теперь, когда он нуждается в защите, я не могла остаться в стороне. – Айрес смотрела на людей вокруг: непонимающих, испуганных, зачарованных божественным светом, неспособных даже бежать. Те, кто оказался перед самым куполом, отступили подальше, но и только. – Я не знаю, что пошло не так, но рада, что сумела предотвратить гибель всех.
Она как будто усилила голос чарами. А может, он сам собой далеко разносился в морозном воздухе, пронизанном страхом и тишиной.
Мирана посмотрела наверх, на балкон. Мирк исчез, но она успела увидеть, как последний из охранявших его жрецов скрывается в храме. Посмотрела на Айрес – без блокираторов, не думающую ни бежать, ни призывать оружие для расправы со своими тюремщиками.
Многие матери в этой ситуации едва ли смогли бы мыслить ясно, охваченные ужасом за себя и за сына. Многие женщины зарыдали бы в панике – и мужчины тоже. Но Мирана Тибель была воином, а воин, не способный хранить трезвость мышления в любой ситуации, редко доживает до поста Советника по военным делам. Потому сейчас она не волновалась за Мирка, которого охраняли проверенные ею храмовники, и не позволяла думать обо всех, чьи кости усыпали снег на площади. Сейчас её куда больше интересовало, какую роль в происходящем сыграла Айрес и почему она не воспользовалась этим для побега. Или хотя бы мести тем, кому отомстить ей очень хотелось. Может, у свергнутой королевы просто не было сил? Учитывая, кто держал купол на половину немаленькой площади, благодаря которому они все ещё дышат…
Против Мёртвой Молитвы не существовало блоков. Ни одному магу не удавалось защититься от неё куполом – никогда. С другой стороны, ни один маг (во всяком случае, за немаленькую жизнь и немаленький опыт Мираны Тибель) не был настолько силён, чтобы блокаторы разлетелись на его запястьях без посторонней помощи. Люди вокруг тоже об этом думали: Мирана заметила, как смотрят на свергнутую королеву даже её собственные гвардейцы.
Благоговение в этих взглядах могло бы её взбесить, если бы Мирана позволила себе чувствовать хоть что-то.
– Что произошло? Почему…
– Наверное, Уэрт ошибся с рунами. Призыв удался, но сила Жнеца прорвалась сквозь гексаграмму. Не знаю. – Айрес стояла на эшафоте, но смотрела сверху вниз тем же взглядом, каким взирала на подданных с тронного возвышения. – Я пойду к нему… постараюсь понять, что случилось. Думаю, мне удастся подойти достаточно близко.
Мирк выбежал из храма одновременно с тем, как Айрес подняла руки чуть выше. Мирана вскинула клинок, но о зачарованную мантию короля не разбилось ни смертоносное заклятие, ни арбалетный болт.
Лишь купол над трибуной немного сжался, отодвинув убийственный свет дальше от перепуганных людей.
– Надеюсь, Жнец скоро покинет его тело. – Кожа королевы выцвела почти добела: сдерживать божественную силу давалось ей нелегко. – Вам лучше уйти. На случай, если у меня ничего не выйдет.
– Ты…
– Забирай Мирка и уходи. – Обведя взглядом толпу, Айрес даже улыбнулась немного. – Не бойтесь. Я сделаю всё, чтобы сегодня в Керфи больше не оборвалась ни одна жизнь. Мы и так потеряли слишком многих.
Мирана не знала, действительно ли бывшая королева усиливает свой голос чарами, но, как бы там ни было, ушей слушателей он достиг.
Мирана не заметила, кто первым протянул руки к эшафоту. Должно быть, некто из тех, кто остался верен Айрес – такие были. Но благоговейное «спасибо, моя королева» она услышала: слова эхом зашелестели над площадью, сперва робко, потом всё громче, по мере того как ширился лес рук, благодарно протянутых к женщине, сохранившей им жизни.
Так, должно быть, почти четыреста лет назад на этой самой площади протягивали руки к Берндетту.