на латыни) достигает своего максимального распространения в императорском Риме начиная с III века. И когда христианство станет, так сказать, государственной религией, особую важность приобретет проблема освобождения священнослужителей от обязательных публичных повинностей. Уже Константин постановляет, что те «кто посвящает себя служениям божественного культа [divini cultui ministeria impendunt], то есть те, кто зовется клириками, должны быть полностью освобождены от всякой публичной обязанности [ab omnibus omnino muneribus excusentur]» (Drecoll, S. 56). И хотя это освобождение, как об этом свидетельствует последующий декрет Константина, запрещающий decuriones[4] становиться частью клира, таило в себе риск того, что имущие лица начнут переходить в клирики, чтобы избавиться от обременительных munera, эта привилегия, пускай и с время от времени вводимыми ограничениями, была сохранена.
Это свидетельствует о том, что священство рассматривалось как некая публичная служба, и в этом, возможно, состоит одна из причин, которые в грекоязычном мире христианства приведут к обособлению термина leitourgia в культовом смысле.
2. История того или иного термина часто совпадает с историей его переводов или его употреблений при переводах. Важным моментом в истории термина leitourgia стало то, что александрийские раввины, переводившие Библию на греческий, избрали глагол leitourgeō (часто соединяемый с существительным leitourgia) для перевода еврейского šeret всякий раз, когда этот термин, обобщенно обозначающий «служение», употребляется в культовом смысле. Начиная со своего первого же употребления (при определении священнических функций Аарона, когда leitourgeō употребляется абсолютным образом[5], en tōi leitourgein: Исх. 28:35), термин часто используется в технической комбинации с leitourgia, чтобы обозначать отправление культа в «скинии Господа» (например, leitourgein tēn leitourgian[6]… en tēi skēnēi: Числ. 8:22, где говорится о левитах; leitourgein tas leitourgias tēs skēnēs kyriou: ibid., 16:9).
Исследователи задавались вопросом о причинах такого выбора при наличии других доступных греческих терминов, таких как latreuō или douleō[7], которые в Септуагинте обычно резервируются для передачи менее технических значений. Весьма вероятно, что переводчики прекрасно знали о «политическом» значении греческого термина, – особенно если вспомнить о том, что инструкции Господа, касающиеся организации культа в Исх. 25–30 (где впервые и появляется термин leitourgein), являются не чем иным, как разъяснением договора, который несколькими страницами ранее конституировал Израиль в качестве избранного народа и в качестве «царства священников» (mamleket kohanim) и «священной нации» (goj qadoš). Примечательно, что Семьдесят толковников обращаются здесь к термину laos (esesthe moi laos periousios apo pantōn tōn ethnōn, «вы будете моим народом особенным среди всех наций»), чтобы еще сильнее акцентировать «политическое» значение, переводя «царство священников» оригинала[8] как «царственное священство» (basileion hierateuma, образ, знаменательно повторяемый в Первом послании Петра, 2:9: «вы – род избранный, basileion hierateuma», и в Откр. 1:6), а goj qadoš – как ethnos hagion[9].
Избрание Израиля в качестве «народа Божьего» сразу же устанавливает его литургическую функцию (священство непосредственно является царским, то есть политическим) и тем самым освящает его как нацию (обычный термин для Израиля – это не goj, но am qadoš, греч. laos hagios: Втор. 7:6).
ℵ В александрийском иудаизме технический смысл leitourgia и leitourgeō, употребляемых для обозначения священнического культа, является нормой. Так, в Письме Аристея (II в. до н. э.) tōn hierōn hē leitourgia говорит о культовых функциях священника – подробно перечисленных – от выбора жертв до того, как обращаться с маслом и ароматическими веществами (Аристей, с. 22); а чуть дальше по тексту Eleazar en tēi leitourgiai обозначает верховного священника в акте служения, что сопровождается тщательным описанием священных одежд и предметов культа. То же самое относится к Иосифу Флавию и Филону (последний, однако, употребляет термин также и в переносном смысле, например по отношению к интеллекту, который «когда чистым образом служит Господу – leitourgei theōi – не человеческий есть, но божественный»: Philo. Quis rerum divinarum heres sit, 84).
3. Тем более важной представляется (кроме примечательного исключения Послания к Евреям) незначительность этой лексической группы в Новом Завете. За пределами паулинистического корпуса (где пять раз также встречается термин leitourgos) leitourgein и leitourgia фигурируют всего в двух местах, в первый раз в довольно общем смысле в связи со священническими функциями Захарии в Храме (Лк. 1:23), а во второй – в связи с пятью «пророками и учителями» ekklēsia [10]в Антиохии (Деян. 13:2). Отрывок из Деяний (leitourgountōn de autōn tōi kyriōi) не означает, как предлагали, допуская явный анахронизм, «когда они совершали божественную службу во славу Господу». Как это было очевидно еще Вульгате, переводящей просто ministrantibus autem illis Domino[11], глагол leitourgein означает здесь «когда они исполняли в общине свою функцию ради Господа» (которая, как текст уточняет непосредственно перед этим, была именно что функцией пророков и учителей – prophētai kai didaskaloi: Деян. 13:1 – а не священников, и при этом неясно, о какой еще другой leitourgia может идти речь в этот момент; что касается молитвы, то [в Вульгате] Лука обычно обозначает ее термином orare).
Также и в павловских посланиях термин часто имеет профанное значение «услужения на благо общины» – так происходит в отрывках, в которых сбор денег для общины обозначается как leitourgēsai (Рим. 15:27) или как diakonia tēs leitourgias (2Кор. 9:12), тогда как о деянии Эпафродита, подвергшего свою жизнь опасности, говорится, что оно было совершено, чтобы компенсировать «литургию», которую филиппийцы не смогли оказать (Фил. 2:30). Но даже в тех отрывках, где слово leitourgia намеренно ставится рядом с собственно священнической терминологией, необходимо сохранять бдительность, чтобы неосторожно не смешать соответствующие значения и тем самым упустить специфику и дерзость языкового выбора Павла, умышленно сближающего гетерогенные термины. Образцовым случаем является Рим. 15:16, «чтобы быть мне leitourgos Христа Иисуса для язычников, совершая священнодействие благовествования Божия [hierourgounta to euangelion toū theoū]». Здесь комментаторы проецируют на leitourgos культовое значение hierourgeō[12], когда пишут: «то, что [Павел] понимает leitourgos в культовом смысле, непосредственно в качестве „священника“, доказывается следующим отрывком, где термин поясняется с помощью оборота hierourgein to euaggelion: он исполняет священническую должность на службе у Евангелия» (Strathmann, S. 631). Но гапакс hierourgein to euaggelion, в котором благая весть благодаря исключительному смысловому сдвигу становится невозможным объектом некого sacrum facere[13] (в аналогичном tour de force[14] священнический культ, latreia[15], ставится в Рим. 12:1 рядом с прилагательным logikē, «языковой»), будет куда более логичным, если за leitourgos сохранить его собственное значение «того, на кого возложена общинная функция» (minister, как корректно переводит Вульгата). Сближение культовой терминологии Храма с чем-то таким, что ни в коем случае не может иметь место в Храме, – с возвещением, обращенным к язычникам, и, как говорится чуть дальше, с «приношением язычников», prosfora tōn ethnōn – наделено очевидным полемическим смыслом и не имеет целью придать священническую ауру павловской проповеди.
Аналогичные замечания можно сделать относительно Фил. 2:17: «но если я и предлагаю себя в жертву возлияния [spendomai] за жертвоприношение и литургию вашей веры [epi tēi thysiai kai leitourgiai tēs pisteōs hymōn], то радуюсь и сорадуюсь всем вам». Как бы мы ни понимали связь между spendomai и последующими словами, в любом случае утверждение обретает всю свою значимость, только если мы, дав отвод анахронизму, видящему в leitourgia священническое служение (очевидно, что павловская община не знала священников), сможем почувствовать контраст и почти что напряжение, которое Павел со знанием дела вводит между культовой терминологией и «литургической» терминологией в собственном смысле слова.
ℵ Уже давно отмечалось (Дуниным-Борковским), что в самой ранней христианской литературе термины hiereus и arkhiereus[16] зарезервированы исключительно за Христом, тогда как для членов или глав общин собственно священническая терминология никогда не используется (они определяются исключительно как episkopoi – надзирающие, presbyteroi – старейшины или diakonoi – служители). Священнический вокабулярий появляется только начиная с Тертуллиана (