– Я ж тебе говорил, что все будет сделано.
– Какой ты большой человек! – сказал мне Петя с уважением.
– Я не большой человек. Но связи есть.
– Короче, сколько?
Я взял с него копейки и кабак для всей компании. Через какое-то время Петя звал на новоселье, но я не пошел. Но с тех пор я стал его ближайшим другом и получал обслуживание по высшему разряду. Потом Петя по возрасту работать банщиком уже не мог, старый стал, и устроился там же в бане сторожем. Он мне всегда наливал, когда я приходил, и я никогда не отказывался, чтобы не обидеть старика.
История о том, как Сева на ледник ездил
Ребята с геофака предложили мне поехать с ними в экспедицию на ледник. Я был на тот момент безработный, идея показалась интересной. Все – друзья-товарищи, географы.
– Получишь удовольствие. Почему не съездить? И платят прилично, – сказал Миша Пастухов, полевой управляющий ледниковой экспедиции.
Нашу группу из четырех человек на вертолете доставили на Марухский ледник рядом с Марухским перевалом через Большой Кавказский хребет на Северном Кавказе. Высота три тысячи метров. В наши задачи входило измерение скорости движения ледника и лавинных конусов, составление температурного профиля. Это называется гляциология, наука о ледниках. Изучение ледников – это инструмент, который позволяет совершенно четко судить о глобальном изменении климата. Ледники хранят историю климата прошлых времен. Мне всегда эта тема была интересна, еще со времени, когда я учился.
Стационар, в котором жили прошлые экспедиции, снесло лавиной, и нам пришлось обустраивать временный лагерь. Мы вырубили в леднике яму, застелили ее досками, сверху поставили палатку. Спали в пуховых спальниках. В спальнике не холодно, но когда встаешь утром – отрываешь от бороды сосульки. Все во льду, температура минус двадцать пять, но моча на ветру не застывает. У нас была специальная площадка для испражнений, чтобы не весь ледник загадить. Каждый день дневальный готовил тушенку и гречку. Гречку варили на кусках сухого спирта. Скоро я понял, что долго на таком рационе не протяну.
– Ребята, мы так сдохнем с голоду, – говорю. – Надо все-таки есть по-человечески.
А когда мы прилетели, летчики вместе с нашей выгрузили тушенку для следующей экспедиции. И мы съели тушенку и следующей экспедиции тоже.
Мое любимое занятие было во время ежедневного обхода реек на леднике подняться на перевал по леднику выше облаков и на газовой плиточке сварить себе кофе. Сидишь, под тобой – облака и лед, над тобой – космос. Впереди Эльбрус – и больше никого, только ветер. Или иногда буришь рейку в трещине ледника, завернешь ледобур покруче, повиснешь на веревке в трещине и закуришь. На тебя водичка капает, сверху голубая полоска неба, и слышно, как ледник живет, дышит. А ледник – это, между прочим, живое существо. Пробыл я там восемь месяцев. В результате выяснилось, что мы съели больше, чем заработали, потому что у нас вычли стоимость лишней еды из зарплаты. Ничего я не получил. Хорошо хоть, что спирта было много.
Глава 5Пора взрослеть
Семен Григорьевич настойчиво требовал, чтобы Женя устраивалась на работу. После декретного отпуска она на работу в лабораторию выходить не планировала. Отцу не нравилось, что она «ничего не делает» – уход за ребенком и учеба в университете, очевидно, делом не считались.
– Я ищу и не могу найти. Ничего нет подходящего, – говорила Женя.
– Не важно, какая работа. Везде объявления висят, что требуются люди. Хоть контролером в метро. Не хочу, чтобы моя дочь жила тунеядкой. Главное, надо работать, – сердился папа.
Женя начала суетиться, искать активнее. Маша Шахова работала в институте психиатрии и предложила место у себя в Ганнушкина, работать у профессора Шацкого в 19-м отделении. Том самом отделении, где Сева провел три дня после своего прыжка в метро. Женю взяли на должность координатора по связям с Фармакологическим комитетом Академии меднаук, а также непосредственно с производителями советских препаратов. В отделение давали множество препаратов на апробацию, как западных, так и советских.
– На базе нашего отделения создан отдел психофармакологии. Это совершенно уникальный отдел! – с восторгом произнес Петр Яковлевич Шацкий, заведующий отделением. – Клиническая психофармакология у нас в стране делает, по сути, первые шаги. Психиатры пока недостаточно в ней понимают: не разработаны показания к новым препаратам, неизвестны механизмы их действия, каковы побочные эффекты и осложнения. Но я твердо убежден: за психофармакологией – будущее психиатрии.
Шацкий несколько раз энергично кивнул в подтверждение своих слов. Он напоминал Жене Бетховена – непропорционально большая голова, короткая бычья шея, грива темных, спутанных волос, высокий лоб. Но главное – взгляд. Взгляд у профессора был непростой. Маша рассказала, что все врачи в Ганнушкина постоянно ставят диагноз друг другу и вообще всем окружающим, даже тем, кого они видят пару минут, такая у них то ли привычка, то ли игра. «Интересно, и какой диагноз он мне поставил? – подумала тогда Женя. – Святая простота, это несложно».
– …Поэтому, деточка, ваша работа очень важна для отделения.
– Женя, Петр Яковлевич. Меня зовут Женя.
– Да, да, конечно. Новые психотропные препараты синтезируются на Западе чуть ли не каждый месяц. Мы зависим от этих препаратов. Вам надо в комитете сразу же установить хорошие отношения. Но с этим у вас проблем не будет: разговаривайте с ними вот так, как вы сейчас со мной говорите, – внимательно, серьезно и доброжелательно. Вы им непременно понравитесь.
В отделение поступал заказ, или их извещали, что появились новые препараты. Женя созванивалась и ехала в комитет их получать.
– Ты же сидишь на золотом дне. Ты знаешь, что этим таблеткам на черном рынке цены нет? – узнав об этом, спросила Женю Галка Зервас.
– Да, – подтвердила Женя, – по институту ходят слухи, что некоторые на препаратах сделали себе большие деньги. Но это не для меня.
Женя и полтаблетки не взяла. Собственно, именно поэтому Шацкий предложил ей эту должность. Сразу было видно, что воровать Женя не станет.
В самом начале Шацкий устроил ей экскурсию по отделению. Напротив его кабинета, в небольшом холле, стоял диван с двумя креслами и журнальный стол. Здесь же рядом у входной двери, за отдельным столом сидел вахтер, у него в книге сотрудники расписывались, приходя на работу. Из холла дверь вела в отделение. Все двери были без ручек, на специальных длинных ключах, похожих на гаечные. Открыть двери без ключа было невозможно. Женя и Шацкий вошли в длинный, широкий коридор с большими окнами, забранными решеткой.
– Это спокойное отделение. Палата, где у дверей сидит дежурный санитар, наблюдательная. В наблюдательной палате больных ни на секунду не оставляют без наблюдения, так как есть угроза, что они могут причинить вред себе или другим.
Они подошли к еще одной двери в конце коридора.
– Это ваш кабинет. Здесь вы будете работать вместе с доктором Лебедевым.
Коридор заканчивался большой круглой комнатой, которую Женя сразу узнала: сюда она приходила навещать Севу. За большим, широким столом сидели больные и что-то мастерили.
– Это комната трудотерапии. Этот же стол служит обеденным столом. Во время трапез его застилают скатертью, разумеется, – продолжал объяснять Шацкий.
– А что они делают? Что-то полезное, имеющее производственную ценность? – спросила Женя.
– Безусловно, иначе нет смысла этим заниматься. Но все-таки это не должно быть опасно. Вот, например, недавно начали делать кольца для брелоков, но один пациент вскрыл себе вены этим металлическим прутиком. Так что только неопасные материалы, в основном пластмасса. Наши больные с удовольствием этим занимаются. Очень любят трудотерапию.
– А если кто-то не хочет работать?
Женя задала вполне резонный, с ее точки зрения, вопрос, но Шацкому он не понравился. Он остановил на ней свой тяжелый, неподвижный взгляд. Жене захотелось опустить голову или отвернуться.
– Тех, кому перестает нравиться трудотерапия, переводят в наблюдательную палату, а потом направляют на собеседование к психиатру, – проговорил он. – После этого, как правило, большинство возвращается к работе, но некоторых приходится отправлять на острую половину.
– Ясно.
Сквозь зарешеченное окно Жене были видны гуляющие во дворе больные. Одна старушка, бродившая с низко опущенной головой, погруженная в свои мысли, заметив Женю, внезапно высоко подпрыгнула, закричала и потрясла кулаком. Женя от неожиданности отшатнулась от окна.
– Ну что вы, деточка, – положил ей на плечо руку Шацкий, – не надо таких резких движений. Это одно из правил поведения с больными психиатрической клиники. Никогда, что бы вам ни сказал больной, никаких резких движений, никаких резких замечаний, только спокойствие и доброжелательность. Да, и никогда не вставайте к больным спиной. Спросите доктора Лебедева при случае, как он получил удар стулом по голове.
– А она должна гулять вот так свободно? – спросила Женя как можно более спокойным голосом, кивая в сторону окна.
– А почему нет? Она вреда никому не приносит и с территории больницы не уйдет, это проверено. Так что пусть себе радуется, что вот вас в окне увидела.
Отделение хоть и называлось спокойным, но вначале Женю многое в нем пугало. Один пациент, режиссер телевидения, каждый день лежал на кушетке, на спине, прижимая подбородок к груди и высоко подтянув ноги, так что колени почти касались лица.
– А-а-а-а-а, помогите! Я рожаю! Уже головка, головка появилась!
– А он точно должен быть на спокойной половине? Он рожает, – спросила Шацкого Женя, увидев его в первый раз.
– А почему нет? – пожал плечами профессор. – Он, собственно, ни себе, ни другим вреда не причиняет. Ну, кажется ему, что он рожает. Что же в этом такого? Конечно, спокойный.
– …Я туда больше не пойду!
Женя с пылающими щеками ворвалась в кабинет заведующего. Прошло недели две, как она начала работать в отделении.