Иногда считают, что отклонения Локка от англиканской вероисповедной догмы в сторону деизма были настолько незначительными, что в конечном итоге он ограничился тем, что лишь придал англиканству рационалистическую респектабельность. Но в действительности это не так.
На воззрения Локка значительное влияние оказали взгляды социниан — английских, голландских и польских. Речь идет о сторонниках реформационного антифеодального движения, получившего свое название от имени итальянского религиозного деятеля XVI в. Фаусто Социна (1539—1604). Оно было одним из ответвлений поздних антитринитариев (противников учения о троичности бога). В Польше, где их было довольно много, их называли «польскими братьями» и (неточно) арианами. Изгнанные из Польши в 1658 г., они переселились в другие страны, в том числе в Голландию, откуда их идеи проникли в Англию, соединившись с уже возникшими там родственными течениями, как, например, латитудинарианами. В конце 60-х годов в Лондоне Локк не раз беседовал с английским социнианином Т. Фирмином. В личной библиотеке Локка было немало социнианских книг, некоторые из которых он получил в подарок от своего ученика-деиста Энтони Коллинза. Была у Локка и знаменитая «Bibliotheca Fratrum Polarum». Он несомненно читал эти книги и был хорошо знаком с рационалистическим антидогматическим творчеством автора «Краткого исследования...» (издано в 1633) Иоахима Штегмана-старшего и создателя «Рассуждения о мире и согласии в церкви» (1628) и трактата против Брениуса (1656) Самуэля Пшипковского. Не могли пройти мимо внимания Локка также трактат Яна Крелля «В защиту свободы совести» (1637), «Апология обвиненной истины» (1654) Ионаша Шлихтинга[100] (хотя на опасный вопрос епископа Стиллингфлита насчет чтения социнианских работ Локк предпочел ответить отрицательно). Характерно также, что социниане Крелль, Шлихтинг, а также Людвиг Вольцоген в философии соединяли свой рационализм с сенсуализмом Гассенди.
Локк не был и не стал социнианином. Ему претили свойственные многим из них специфический сектантский догматизм и общий религиозный фанатизм. Некоторые из них были противниками отделения церкви от государства, а это тоже не сходилось со зрелыми убеждениями Локка. Правда, в тех политических набросках, которые вышли из-под пера Локка в первой половине 60-х годов, когда он был тьютором (наставником студентов) в Оксфорде, по инерции все еще проводилась та же, что и у Гоббса, мысль, что интересы государства требуют, чтобы церковь была подчинена светскому правительству, однако Локк вскоре от этой идеи отказался. Но апелляция к человеческому разуму как судье в делах веры, столь характерная для писаний «польских братьев» и их единомышленников, нашла у Локка полное одобрение. Знаток истории польского социнианства З. Огоновский констатирует: «Точка зрения Локка на роль разума в религии точно совпадает с позицией социниан»[101]. Но в истолковании вытекающих из приоритета разума следствий Локк идет дальше.
Именно в «Опыте о человеческом разумении» нашел свое выражение высший методологический итог размышлений Локка над проблемой отношения разума и веры. Перед лицом последовательной и доказательной научной мысли претензии веры должны пасть: «...ничто противное ясным и самоочевидным предписаниям разума и ничто несовместимое с ним не имеет права быть предложенным или быть признанным в качестве предмета веры (a matter of faith)...»[102] В качестве независимого от человеческого разума источника религиозной веры христиане всегда выдвигали божественное откровение. В этом отношении позиция Локка также недвусмысленна: вообще «никакое предложение не может быть принято за божественное откровение или получить надлежащее всем таким предложениям согласие, если оно противоречит нашему ясному интуитивному Познанию, ибо это означало бы ниспровергнуть принципы и основы всякого познания, всякой очевидности и всякого согласия»[103]. Итак, «вера никогда не сможет убедить нас в чем-нибудь, противоречащем нашему знанию... вера не может иметь силу авторитета пред лицом ясных и очевидных предписаний разума»[104]. Сказано твердо и решительно. Из общего контекста видно, что это позиция рационалистического деизма, хотя по своей наступательной тональности приведенные цитаты наводят и на мысли, еще более непримиримые к религии, а по нежеланию поставить все точки над «i» их можно считать выражением деизма «потаенного».
В литературе не раз высказывался взгляд, достигший прочности предрассудка, будто в сочинении «Разумность христианства» Локк сделал существенные уступки официальной англиканской догматике, поскольку здесь он в принципе не отрицает божественного откровения, не возражает против того, чтобы считать Евангелие его источником, а в Христе видеть посланника божьей воли. Действительно, при первом знакомстве возникает впечатление, будто Локк возвратился к позиции, которой он придерживался в «Опытах о законе природы», и пошел далее вспять, в объятия ортодоксии. Но это не так.
Конечно, Локк не отказался от своей давней задачи — разработать ту общую основу, на которой удалось бы примирить все разновидности христианской религии, с тем чтобы все распри между ними потеряли всякий смысл и окончательно исчезли. Но эта основа могла быть разработана по-разному. И если от Локка ожидали, что он лишь предложит рационализированную или упрощенную версию христианства, а может быть что-то вроде благонамеренной прозаической версии «Возвращенного Рая» Мильтона, то он вопреки этим ожиданиям выдвинул лишь по внешности христианизированную версию деистического рационализма. «Естественная религия» Локка почти совершенно освобождена от религиозной догматики. Полным молчанием в «Разумности христианства» обойден догмат о троичности божества, фактически опущены понятия первородного греха, рая и ада, а догмат воскрешения из мертвых, не отвергаемый Локком открыто, здесь, как и в «Опыте о человеческом разумении», был отнесен к числу таких положений, до которых разуму просто-напросто нет «никакого дела»[105]. На нет сведено как божественное откровение, так и единственное возможное его доказательство — чудеса. Аналогичен ход мыслей философа в его «Рассуждении о чудесах» (1702), которое развивает позицию «Опыта...»: допустим, что откровение и чудеса имели место, но нет никакой возможности доказать, что именно данное поучение и данное событие были соответственно откровением и чудом, ведь в понятиях людей Граница между естественным, т. е. соответствующим законам природы, и якобы сверхъестественным постоянно сдвигается по мере роста человеческих знаний и умений. Тезис о «богочеловеческой» природе Христа обходится в «Разумности христианства» молчанием как недоказуемый, и в число принимаемых Локком положений эта столь кардинально важная для всех христиан догма не включена. Видимо, как и Ньютон, Локк в эту догму не верил. И оставалось только предполагать, что, может быть, христианство является истинной религией. Предположение весьма шаткое, так как оно не выдерживает даже указанных в «Опыте о человеческом разумении» критериев вероятного знания, а в представлении о Христе как моральном проповеднике ничего собственно религиозного на поверку не остается. Локк имеет в виду, что самым удобным средством обеспечения авторитета любого морального проповедника является апелляция к тому, что он снабжен полномочием от бога, а отступление от его указаний влечет за собой небесные кары. «...Есть, наконец, надежный и короткий путь, соответствующий пониманию простонародья и широких слоев (mass) человеческого рода, а именно [считать], что его [,проповедника,] послал бог и он, являясь богоизбранником, как король или законодатель, преподаст им их обязанности...»[106]
Фанатичные современники сразу разгадали, кто автор «Разумности христианства», и поняли, что он вовсе не собирается доказывать, что христианство разумно, так что в этой книге имеется только видимость ортодоксальности и борьбы с деистами и атеистами. На Локка напали ученый-кальвинист Джон Эдварс и англиканский епископ Эдуард Стиллингфлит. Последний хорошо понял, что все методологические истоки «Разумности христианства» ведут к «Опыту о человеческом разумении», и начал публичную философско-теологическую полемику именно против «Опыта...».
Современные нам буржуазные исследователи, как, например, Р. Ашкрафт и Ф. Абраме, все-таки считают, будто в «Разумности христианства» резко возросли симпатии Локка к религиозной вере, а теория познания «Опыта...» претерпела здесь сквозную переформулировку и именно теперь, через изъявление покорности разума вере, ее проблемы получили «окончательное» разрешение[107]. Из того, что было сказано выше, видно, что это неверно.
Конечно, на «Разумности христианства», и не только на этом произведении, лежит отпечаток того, что Локк опасался ссориться с англиканской церковью и считал эту ссору недопустимой для себя с точки зрения своих связей с правящими после 1688 г. кругами. Комментаторы уже давно обратили внимание на то, что Локк одобрительно подчеркивал осторожную, иногда двусмысленную и часто уклончивую манеру высказываний евангельского Христа[108]. Уклончиво и иногда двусмысленно предпочитает высказываться и сам Локк.
Английский купец или фабрикант был связан с религией по традиции, она была нужна и для воспитания в покорности рабочих и служащих. В конце XVII в. и позднее, «в противоположность материализму и деизму аристократии, именно протестантские секты, которые доставляли и знамя и бойцов для борьбы против Стюартов, выставляли также главные боевые силы прогрессивного среднего класса...»