[109]. Локку не годилось вступать в конфликт с кальвинистами. Что касается англикан, то он учитывал, конечно, что их церковь вполне сумела приспособиться к новому режиму и нужна ему. Приспособляемость и беспринципность англиканской церкви вошли в поговорку. Они превосходно высмеяны в народной политической песне «Брейский викарий», которую Ф. Энгельс в 1882 г. перевел на немецкий язык[110].
Не Локку было подрывать союз Вильгельма III Оранского с англиканской церковью, и он предпочел оставить свой деизм в завуалированном виде. Но и Э. Коллинз, и другие деисты XVIII в. исходили из Локка, в нем они видели своего авторитетного наставника[111]. Никто из них — и вполне справедливо — не обращал внимания на то, что в «Разумности христианства» декларативно отвергался деизм как «ложная» точка зрения. И если в «Опытах о законе природы» истинной моралью считалась та, что заложена в божьих заповедях, то из «Опыта о человеческом разумении» и «Разумности христианства» вытекает, что только соотнесение веры с подлинной моралью могло бы оправдать первую. Локк оказался на пороге кантовского вывода, что для возникновения морали в боге нет необходимости, хотя для ее укрепления вера в бога может пригодиться. Локк ратует не за «разумное христианство», а за мораль, свободную от религиозного фанатизма и проникнутую широкой веротерпимостью. И если бы церковь перестала воевать против такой морали, лучшего желать и не требовалось бы.
Как автор «Разумности христианства», Локк продолжает оставаться сторонником идеи отделения церкви от государства. Это был еще левеллеровский и, конечно, антиангликанский принцип, и не его поддержки ждал от Локка Вильгельм III. Остается Локк и убежденным защитником веротерпимости. Еще в письме к Д. Мешэм от 6 апреля 1682 г. он с большим возмущением писал о религиозных фанатиках любого вероисповедания[112]. В «Письмах о веротерпимости» он выступает за распространение веротерпимости в смысле свободы совести, а значит, свободы от преследований на всех лиц, однако советует не предоставлять полноты гражданских прав католикам и атеистам: именно веротерпимость в отношении этих двух категорий лиц не устраивала английскую буржуазию после 1688 г. Локк оправдывает свою позицию опять же политическими соображениями: католики то и дело участвуют в заговорах феодальной, в том числе чужеземной, реакции; своей зависимостью от римского папы и фанатизмом они опасны для государства; атеисты же вообще чувствуют себя в государстве инородным элементом, их невозможно даже приводить общепринятым способом к государственной присяге. Что касается общего принципа веротерпимости, то он соответствовал политической линии нового режима на прекращение религиозных распрей, но в том глубоком значении, в каком он выступал в сочинениях Локка, восходил к его деизму и материализму, к его теории познания, выходя далеко за пределы узкополитических соображений.
11. ИТОГИ И ВЫВОДЫ
Философское наследие Локка по сей день подвергается искажениям, чему во многом виной антиисторический и вообще метафизический подход критиков и комментаторов. Агностик, антисенсуалист, дуалист — на такие нам уже известные характеристики западные комментаторы не скупятся[113]. Структуралист М. Фуко, сославшись на Ш. Боннэ, заявил, будто Локк развенчал ощущения, отказав им в роли средства познания внешнего мира[114]. Уже давно появилось немало истолкователей «Опыта о человеческом разумении», видящих в нем чисто скептическое сочинение.
Но разве можно считать агностиком и скептиком мыслителя, который писал, что если бы люди не стремились к реальному познанию, а продолжали бы заниматься пустыми словопрениями, то никогда бы не смогли совершить Великих географических открытий?[115] Да, наше познание «никогда не будет в состоянии преодолеть все трудности и разрешить все вопросы»[116], но даже теперь можно было бы достичь гораздо большего, а насчет будущего трудно даже представить, что «может еще открыть проницательный человеческий ум»[117]. Локк «был, безусловно, прав, когда утверждал, что доступная современному ему естествознанию механико-математическая сущность природных объектов лишь малая частичка их более богатой сущности»[118]. В определенной мере Локк приближался к учению о бесконечном восхождении от относительных истин к абсолютным.
Значение философии Джона Локка в истории мысли Нового времени велико. Тот факт, что он был основателем буржуазно-либеральной политической концепции, в определенной мере ушел в прошлое; тем более канула в былое прогрессивная сторона буржуазного либерализма. Но непреходящее значение имеет разработка Локком структуры процессов познания. Когда материалистическая диалектика раскрыла качественно новые горизонты гносеологии, она не отвергла, но сохранила в подчиненном виде и то, что было достигнуто Локком. Живы и актуальны в наши дни и многие из поставленных, хотя и не решенных им проблем. Локк сделал максимум возможного для своего времени, чтобы разрушить схоластические и спекулятивно-метафизические системы посредством метода хотя и остававшегося в общем также метафизическим, но имевшего в себе отдельные диалектические моменты. Метафизической односторонности и абсолютизации Локк избежал уже в отправном вопросе критики теории врожденных идей и в решении проблемы соотношения ощущений и разума.
Джон Локк обосновал материалистический сенсуализм и, как и Гоббс, сделал ряд шагов на пути соединения его с рационализмом, в том числе в сложнейшем вопросе образования абстракций. Не только слабость, но и сила Локка была в том, что в своих кропотливых и вдумчивых исследованиях он связал в один узел и слил воедино теоретико-познавательные, психологические и логические вопросы.
Подходы Локка, обсуждаемые им темы и полученные выводы наложили отпечаток на всю британскую философию последующего времени: это верно как в отношении ее материалистической (Толанд, Гартли и Пристли), так и идеалистически-агностической (Беркли и Юм) линий. Используя Локков же методологический стандарт, материалисты XVIII в. усовершенствовали его собственную философию: Толанд отнес к числу атрибутов материи движение; Гартли попытался объяснить психические процессы средствами механической физиологии; Пристли попробовал углубить учение о связи свободы и необходимости, у самого Локка мало разработанное. Теория познания Локка сильно воздействовала на деиста Э. Коллинза, моралистов Э. Шефтсбери и Б. Мандевиля и на целую плеяду английских и шотландских эстетиков XVIII в.— от Дж. Аддисона до Г. Хоума. Во второй трети века Локк был главным теоретическим авторитетом для всех европейских просветителей. Вольтер и Кондильяк (хотя последний одно время и критиковал Локка) положили начало прямо-таки триумфальному шествию его философских идей во Франции. Поистине «и Беркли и Дидро вышли из Локка»[119]. Много полезного взял для себя от Локка и Ж. Ж. Руссо как теоретик воспитания, это видно из «Эмиля» и «Новой Элоизы». Через «Логику» (1780) Кондильяка и работы Г. Коллонтая концепции Локка стали популярны в Польше.
Лейбниц в Германии выступил с критикой Локка, но он вынужден был во многом признать правоту своего английского оппонента, что видно, например, из письма Лейбница к леди Мешэм в 1705 г. Однако критика Локком монадологии с позиций материализма заметно задела Лейбница своей меткостью, что чувствуется в его несколько раздраженном письме Т. Бернету от 3 декабря 1703 г.
В далекой России знакомство с творчеством Локка началось еще при жизни философа (есть свидетельства, что в 1702 г. в Петербурге имел место спор между сторонниками его сенсуализма и нативистами). Н. Н. Поповский в 1759 г. познакомил читателей с переводом «Мыслей о воспитании», а на рубеже XVIII и XIX вв. теория познания Локка играла уже значительную роль в борьбе философских идей к русском обществе: А. С. Лубкин и Т. Ф. Осиповский опирались на Локка в борьбе против кантовского априоризма.
В теперешней Англии многие буржуазные теоретики почувствовали, что философский вакуум, образовавшийся после самодискредитации враждебных традициям Локка учений лингвистического анализа, не в состоянии заполнить ни позитивисты-логики, ни «критические рационалисты». Представители когнитивной психологии принялись строить модели по мотивам Локковой теории абстракций. Многие стали восхищаться научной добросовестностью и самокритичностью Локка, его «реалистической» проницательностью. Реже стали раздаваться голоса о его мнимом «дуализме», «религиозности» и «позитивизме» или о том, что он был-де всего лишь популяризатором идей кружка Р. Бойля. Начали даже писать, что возникло движение «Назад, к Локку»[120], но никто из этих комментаторов не склонен признать, что Локк был материалистом.
Джон Локк был великим просветителем. Он осуществил в философии Англии такой переход от «века энтузиазма» к «веку разума», который надолго избавил ее от подчинения религиозному фанатизму. Локков «здравый смысл» — это далеко не будущий пошлый буржуазный плоский рассудок И. Бентама. Как бы ни отмечал Локк слабости, непоследовательности и близорукость расчетов человеческого ума, он полон был оптимистического убеждения в том, что разум, опираясь на твердо установленные факты, со временем станет руководителем всех начинаний и поступков людей, возьмет под свой строгий и последовательный контроль всякую субъективность, победит слепую веру и произвол, искоренит легкомыслие и невежество, утвердит науку в роли путеводительницы человечества во всей его деятельности. А «деятельность есть самое важное для людей...»