Каменев противопоставил этой тактике свой подход (претерпевший заметные изменения в течение апреля). Он говорил о том, что Ленин и его сторонники приблизились к его собственному пониманию революционного процесса и его перспектив «после того, как ЦК во вчерашней резолюции принужден был признать, что лозунг немедленного свержения Временного правительства является лозунгом авантюристического характера». Более того, Каменев напомнил собравшимся, что «авантюризм» части руководителей ПК стал возможен «вследствие того, что раньше не приняли во внимание мои слова о том, что лозунг «Долой Временное правительство» может сыграть дезорганизующую роль». Затем он отметил, что Советы представляют собой определенный союз пролетариата и «мелкой буржуазии» (солдат, крестьян), и отрицать такой блок или союз, значит бороться против самой реальности. Следовательно, рассуждал Каменев, большевикам надо определиться со своим отношением к этому естественным путем сложившемуся блоку разных общественных классов: либо разорвать его во имя собственных интересов пролетариата (т. е. во имя социалистически преобразований), что означает нападение как на правительство, так и на поддерживающие его Советы, либо «мы считаем, по условиям текущего момента, блок жизненным, имеющим будущее, — и тогда мы в этом блоке участвуем и строим всю нашу тактику так, чтобы этот блок не разорвать». Последний вариант (на котором и настаивал оратор) подразумевал тактику контроля Советов («блока») над правительством. При этом, Каменев шел на уступки Ленину по важным теоретическим вопросам. Он говорил: «Я за пересмотр программы. Я не испугаюсь и тогда, когда старое название социал-демократии переменят на коммунистическую партию (раньше Каменев утверждал, что такие шаги могут привести к превращению большевиков из партии в кружок пропагандистов — А.С.). В этом смысле мы все пойдем далеко… [и] партия пролетариата выступит точно и определенно как партия социалистического переворота». Впрочем, эта задача, по мнению Каменева, не отменяла другой, а именно той, которая заключалась в сотрудничестве с «блоком» и даже в его поддержке. Гарантию успеха своей тактики Каменев видел в том, что Временное правительство, как правительство империалистическое, вынужденно будет вступить в конфликт не только с пролетариатом, но и с другими слоями «революционной демократии», объединенной в Советы. Главной причиной этого конфликта Каменев считал неспособность правительства решить вопрос о войне. Гарантией победы в этом конфликте может быть, по его мнению, только единство «блока», который проводит политику революционных преобразований вопреки воле правительства, идя навстречу конфликту с ним. Таким образом, каменевское понимание тактики советского контроля над правительством было тесно связано с идеей единства левых сил (на марксистском языке — классового союза пролетариата с мелкой буржуазией).
Поскольку точки зрения Ленина и Каменева были изложены в рамках двух содокладов, то делегатам конференции как бы предлагалось высказываться в пользу одного из них. Однако выяснилось, что есть еще несколько подходов. Так, В.П. Милютин признал правоту Ленина в вопросе о характере текущей революции, которую он также считал социалистической. Однако из этого тезиса он делал совсем не те практические выводы, какие получались у Ленина. Милютин считал, что главной тактической задачей партии должно стать развитие уличной активности («массовых действий»), которая позволит оказывать реальное, а не иллюзорное давление на правительство, вместе с тем, подготовляя массу к дальнейшему углублению революции. Вслед за Милютиным выступил П.Г. Смидович, который вообще призвал не увлекаться борьбой за всевластие Советов, поскольку эти последние являются, с его точки зрения, лишь временной формой, рожденной экстремальными условиями революции, и в будущем должны будут уступить свою роль другим организациям и органам. «И я думаю, что перспектива намечается совершенно иная, чем это рисуется в резолюции… — говорил Смидович — влияние и роль Совета рабочих депутатов ослабнет, власть к нему не перейдет, но могут выработаться совершенно другие органы».
Следом выступал Багдатьев. Характерно, что ему импонировали многие взгляды Каменева, но он не соглашался с его практическими рекомендациями («Доклад т. Каменева в общем предвосхитил мои положения. Я тоже нахожу, что буржуазно-демократическая революция у нас не закончилась, и резолюция Каменева для меня приемлема. Но я сделаю несколько иные выводы»). Его «иные выводы» заключались в том, что Багдатьев считал необходимым бороться за власть Советов сразу же, не дожидаясь того, как они станут на большевистскую точку зрения. Впрочем, Багдатьев предрекал, что захватив власть, Совет по необходимости «большевизируется» под давлением обстоятельств. Таким образом, Багдатьев задним числом как бы оправдывал свое (и своих единомышленников) поведение в дни апрельского кризиса, которое Ленин заклеймил как авантюристическое. Если Ленин считал первой задачей захват Совета для большевизма, а уже потом захват власти для Совета, то Багдатьев выстраивал прямо противоположную логику: сначала Совет отнимает власть у правительства, что, в свою очередь, вынуждает его пользоваться средствами из большевистского арсенала. Эта позиция отражала идейную эволюцию большинства лидеров ПК (которая, как мы видели, находила отклик и среди московских большевиков), которые с правых («каменевских») позиций перешли в оппозицию Ленину слева.
Похожую точку зрения высказал вслед за Багдатьевым и А.С. Бубнов, представитель московского партийного центра: «прежде всего завоевать власть Советам, которые были бы поддержаны голосом масс, массовыми демонстрациями…, как результат этого, — реорганизация временных комитетов в направлении преобладания пролетарских элементов» — говорил он. Такое единодушие Багдатьева и Бубнова говорило о том, что среди руководителей партийного актива обеих столиц были весьма сильны «ультралевые» настроения, опиравшиеся на «правый» (т. е. каменевский) теоретический анализ движущих сил и перспектив революции.
Высказывались и другие точки зрения. Однако, когда речь зашла об окончательном решении обсуждаемого вопроса, то выяснилось, что одни считали, что в ходе дискуссии выявились два течения (вероятно, ленинское и каменевское), а другие говорили о трех наметившихся группах. Каменев категорически высказался за то, что «разногласие сводится к внесению в резолюцию пункта о контроле… и потому третьего предложения не может быть». Он настаивал на том, что точка зрения Бубнова (и, вероятно, Багдатьева — А.С.) отличается от его собственной лишь стилистически или только в нюансах. Но самое интересное заключается в том, что противники Каменева интерпретировали позицию Бубнова точно таким же образом, только в свою пользу. Так, Сталин, который теперь выступал в защиту ленинского доклада, заявлял: «То, что предлагает т. Бубнов, имеет в виду и резолюция т. Ленина»; также как и Каменев, Сталин настаивал, что «разногласие — в вопросе о контроле».
Многим, как среди делегатов Апрельской конференции, так и внешним наблюдателям, действительная разница между взглядами Каменева и Ленина все еще была не ясна. Так, несколькими днями позже, Луначарский, по дороге из Германии в Россию (на месяц позже Ленина в Россию тем же путем, что и он, выехала еще одна группа политических эмигрантов) читал большевистскую прессу и недоумевал, зачем «Ленин толкает к власти большинство Советов рабочих и солдатских депутатов, т. е. тех именно меньшевиков-оборонцев и трудовиков, которые сейчас взяли половину власти». За классовой интерпретацией партийных коалиций Луначарский (и, конечно, далеко не он один) не видел той принципиальной новизны, которая стояла за ленинской программой перехода всей власти Советам. И потому каменевская критика Ленина казалась ему оправданной. Аналогичным образом мыслили многие левые социал-демократы, включая значительное число большевистских активистов.
Впрочем, дальнейшая дискуссия показала, что искусственно заузить спектр взглядов было не так-то просто.
В.П. Ногин и В.В. Кураев, вслед за Смидовичем, в своих выступлениях переносили центр тяжести с Советов на учреждения парламентского типа, которые должны были взять на себя роль центра революции (прежде всего речь шла об Учредительном собрании). А.И. Рыков вообще доказывал, что социалистическая революция не может начаться в самой «мелкобуржуазной» стране Европы, и большевикам придется подождать помощи западного пролетариата. Однако Зиновьев, а также выступавшие с заключительным словом докладчики (Ленин и Каменев) вновь подчеркнули, что речь может идти только о двух вариантах резолюции, причем, по словам Ленина, он «с т. Каменевым идет вместе, кроме вопроса о контроле». Кроме того, как Каменев, так и Ленин нанесли удар по «крайне-левому» крылу, которое по словам вождя большевиков, нарушило партийную дисциплину и подлежит осуждению. Таким образом, Ленин идеологическое и политическое расхождение сводил к дезорганизации в партии. «В будущем мы будем все меры принимать, чтобы достигнуть такой организации, чтобы не было пекистов, которые не слушают ЦК» — пообещал он. В вопросе о централизме в партии, об усилении ЦК Ленин и Каменев оказались на одной стороне.
Однако, по главному вопросу — «о текущем моменте» — разногласия сохранялись. «Горячие схватки — по свидетельству очевидца — продолжались и в кулуарах». Причем, некоторые мемуаристы рассказывали позже о том, что сторонники ленинской точки зрения составляли поначалу меньшинство на конференции, или, как минимум, были не организованы. Ситуацию изменил приезд уральской делегации во главе с Яковом Свердловым: «С их приездом сразу повеселело. Они стали организующим центром на конференции и подтянули к себе всех одиночек-ленинцев изо всех других делегаций».
Как бы то ни было, но по итогам дискуссии была избрана резолютивная комиссия, в которую вошли многие из выступавших (не было лишь Багдатьева): Ленин, Зиновьев, Каменев, Сталин, Бубнов, А.Г. Правдин, Ногин, а также И.А. Теодорович и Милютин. Выработанные этой комиссией тексты резолюций о Временном правительстве (без пункта о контроле!) и о текущем моменте были приняты конференцией почти единогласно при 3 против и 8 воздержавшихся, в первом случае и при 71 за и 8 воздержавшихся во втором. Входившие в согласительную комиссию Бубнов, Милютин, Каменев и другие были связаны общей ответственностью за итоговый текст. Таким образом, разнообразие интерпретационных моделей и практических предложений было сведено к компромиссному тексту, устраивавшему абсолютное большинство. Причем ленинское влияние на итоговую резолюцию было определяющим, но не тотальным.