Над всем витает дух непостоянства. Это модно, но, как и все модное, преходяще. Эти популярность и престижность будут быстро узурпированы новым веянием моды. Никто не купит эти мрачные квартиры со словами: «Здесь должны расти мои дети. Я хочу состариться и умереть в этом доме». Это просто возможность инвестировать деньги и получить еще и крышу над головой. Безмолвное, кричащее, запертое в четырех стенах одиночество. Квартиры строятся для тех, кому некого развлекать, а если бы и было — они не знают, как это делается. Эти коробочки — не для демонстрации стиля жизни, а для того, чтобы сложить куда-то свою неисследованную и неиспользованную жизнь. В одном таком застекленном помещении я встретил модного богатого молодого человека. Каждая поверхность, каждая грань его бытия была продумана дизайнером. «А где вы повесите картины?» — спросил я его, и он потащил меня к стене, которая раздвинулась, обнажив ряды картинных рам. «Вот моя коллекция. Правда, здорово?»
Наконец, я посмотрел дом 20 на Пайн-стрит, в финансовом квартале. Строго говоря, это была не новостройка, а переделанное старое здание большого банка. Разработчики завербовали Armani Casa[105] заниматься дизайном интерьеров. Отдел продаж, который мог бы служить гигантской сценой для смертельной битвы Гордона Гекко с Папочкой Уорбаксом[106], представляет собой макет Милана 1980-х. Импортированные из Европы немодные излишки перешли к американцам, как в свое время бусы и зеркала продавались индейцам. Смотреть квартиры в режиме реального времени мне не разрешили, но разрешили изучить брошюры — «в реале» — на нескольких огромных экранах. Шаг за шагом мне объяснял под томную музыку уютный, вызывающий доверие голос из рекламы для импотентов, которым я бы и стал, если бы позволил бы себе роскошь и привилегию приобрести один из этих апартаментов.
С каждым этажом чудеса стильной жизни, уготованные заливающимся соловьем-риэлтором, множились: дворецкие, лайф-менеджеры, гувернеры — для любого каприза найдется соответствующий клуб и инструктор. Так что к тому времени, как я достигаю райского пентхауса, я вообще ничего не должен делать сам. Они позаботятся о каждой пылинке и ниточке. Деньги способны превратить меня в функционирующего социального инвалида.
Что бы брокеры ни говорили вам о продажах и населенности этих домов, они лгут. И не потому что они — негодяи; вам лгут, чтобы вы были счастливы. Они хотят, чтобы вы забрались в эту многоэтажную парковку, так как они того желают, и вели крутую, импортированную, шикарную, уникальную жизнь. Когда многие ведут такую жизнь, мир становится лучшим местом. Все агенты по продаже недвижимости верят Брошюре. Они знают, что это — карта воскрешенного Готэма[107]. На самом деле на рынке полно непроданных квартир.
Мне говорили, что многие варианты — чисто теоретические инвестиции. Они стоят пустыми в праздники, летом и в период зимних отпусков. Эти кварталы строятся, чтобы стать городами-призраками, где эхом будет отдаваться жужжание ненужного кондиционера. В их спортзалах будут идти новости телеканала Fox, пугая неработающие тренажеры. Их тесноватые эргономичные холлы будут дремать под перемигивание лифтов.
Строительный бум — не для гениальных находок архитекторов и самовыражения дизайнеров. Это — гигантская спекуляция, призванная украсть у банкиров их бонусы, а банкирские деньги стерильны. На них покупают тишину, спокойствие и идеи второй свежести. Нью-Йорк построен с риском и опасностями, и в нем гораздо больше нищеты и неудач, нежели богатства и успеха. Директора фондов убивают того, кого породили. Они хотят купить себе пропуск в «прекрасное далеко» в надежде на перспективы Нью-Йорка, но сами же истощают и уничтожают город. Конечная, неудобоваримая и безусловная истина заключается в том, что менеджеры хеджевых фондов, банкиры, циничные архитекторы и дизайнеры, наживающиеся на людских комплексах, куда более опасны для нестилизованной жизни города, чем наркоманы, проститутки, попрошайки, городские ковбои, бомжихи, дети, рисующие граффити, и бездомные, на смену которым они приходят.
Выборы В США 2008 год
Всем привет. Добро пожаловать в Свиной Глаз, штат Миннесота. Забавное старинное название. Забавный старый городок. Штат Миннесота. На языке индейцев это означает «оденься потеплее». Индейцы сиу говорили: «Мы идем в Свиной Глаз», а их мама им советовала: «Миннесота». А потом, как это часто случается, сюда пришли люди с новой религией и все испортили. Переименовали Свиной Глаз в Сент-Пол, велели всем ложиться спать в семь вечера и испытывать постоянное чувство вины.
Сент-Пол — столица штата, хотя об этом никто не знает. Все думают что столица — это Миннеаполис, который находится рядом. Их называют города-близнецы, и Сент-Пол мучается от братской зависти. Миннеаполис крупнее, шумнее, и все развратные женщины съезжаются туда. Раньше Миннеаполис назывался Олл Сентс, т. е. Город Всех Святых, но, чтобы отомстить католикам, его переименовали в Миннеаполис, что на языке индейцев означает «я хожу без штанов».
Республиканцы выбрали Сент-Пол для своего съезда, поскольку, как и Колорадо, Миннесота — «колеблющийся штат». Он не слишком сильно и не слишком часто колеблется, к тому же если и колеблется, то делает это не очень интересно. Это место, куда шведы и норвежцы явились, чтобы выкроить модель Скандинавии на подоле Канады. У себя дома они выросли в наиболее либеральные государства мира. Здесь же стали молчаливыми и слезливыми. Есть такая шутка в Миннесоте (всего одна): жил, мол, старый норвежец, который так любил свою жену, что чуть было не сказал ей об этом. Мне было так смешно, что я чуть было не рассмеялся.
Жители Миннесоты — суровые, непреклонные и трудолюбивые кальвинисты со своими доморощенными добродетелями, врожденным стоицизмом и длинными кальсонами. Они хвастают своей официальной характеристикой, которая звучит как «по-миннесотски славный». И они действительно таковы. В них есть какая-то неумолимая, неистребимая, неизменная и несомненная приятность.
Съезд — тоже прятное, правда, и несколько тусклое мероприятие. Он начинается нехорошо, с пустого зала, и обрывается в первый же день из почтения к урагану «Густав».
Таким образом, нам приходится проводить понедельник в поисках чего-то интересного о Миннесоте. Официальный гриб штата — сморчок. Официальный напиток — молоко (я не выдумываю). Официальная зерновая культура — дикий рис. Официальная рыба — пучеглаз. Птица штата — гагара. В Миннесоте проживает самый маленький хищник мира — ласка, но ее никто никогда не видел. Каждый год одиннадцать самых симпатичных фермерских дочек удостаиваются чести быть выставленными на вращающемся холодильнике в виде скульптур, сделанных из сливочного масла. Согласен — это захватывающе. Сент-Пол также хвастается (но не слишком, потому что хвастовство — не слишком по-миннесотски) крупнейшим торговым центром в мире. Бойкая жизнерадостная девчушка заявила, что, если я проведу всего по три минуты в каждом из магазинов этого центра, то на это у меня уйдет три дня. Но, если провести в этом центре три дня, вам понадобится смирительная рубашка и успокоительное внутривенно.
Одна вещь в Миннесоте мне очень понравилась. Это была футболка, которая в отличие от других реликвий кандидата Маккейна, не была идиотской. На футболке было лицо Барака Обамы, наложенное на лицо мистера Спока из «Стар Трека». Сходство было довольно пугающим, особенно торчащие уши. Вулкан Обама[108] отдает стартрековский салют со словами «живите и процветайте», что может по праву считаться цитатой из одной из речей самого Обамы.
Понимаете, что они сделали? Они подчеркнули и усугубили его инакость. Он умный, но пришелец. Лишь наполовину человек. А наполовину инопланетянин. И единственное, что позволяет Обаме быть чем-то большим, нежели обычным тощим юристом из Иллинойса, это его чернота. Символизм не мог бы быть более очевидным, даже если бы лицо Обамы спроецировали на лицо Эла Джолсона[109].
Тотемное животное республиканцев — слон. И в качестве слона на этом белоснежном хоккейном стадионе выступает черный цвет кожи. Правда, об этом никто не говорит. Этого нет в речах и неформальных брифингах. Однако эта тема постоянно беспокоит, словно отдаленный генератор нервирует своим жужжанием. Конечная стратегия республиканцев, их последняя надежда — то, что оказавшись в кабинке для голосования, достаточное число американцев в достаточном количестве штатов не выберут в президенты чернокожего. Они не расисты. Они уже видели такое по телевизору и в голливудских фильмах. Однако в реальной жизни главнокомандующий — всегда белый.
На этом съезде у республиканцев всего 36 черных делегатов. И это, пожалуй, было наиболее шокирующей статистикой всей предвыборной кампании. Меньше 2 % от общего количества делегатов. Меньше, чем один делегат от штата. И меньше, чем на любых других выборах за последние сорок лет.
Вот такие интересные вещи я обнаружил в понедельник и во вторник. Однако в среду все переменилось. Все стало видеться в цвете, да еще и с цветными брызгами. И все вернулось к теме, наиболее близкой сердцам республиканцев, а именно к сексу. Секс и молодежь. Жаркий, созидательный секс.
Тон задала речь Сары Пэйлин. Она прилетела с Аляски вместе с семьей. Сообщение о том, что эта невесть откуда взявшаяся губернатор будет баллотироваться в вице-президенты, превратила съезд в самое большое и самое китчевое реалити-шоу мира. Пересуды и обсуждение отцовства, материнства, воспроизводства, беременности и адюльтера у эскимосов вызвали к жизни еще один «Густав» злорадства, потрясший даже видавшие виды интернетные блоги. Утроба Сары оказалась черной дырой, в которой исчезли самы