и! Они превратили южные побережья Испании и Сицилии в практически необитаемые. Пираты были в конце концов уничтожены одной из первых в истории армий, состоящих из солдат разных стран. Гимн американских морских пехотинцев, начинающийся словами «От чертогов Монтесумы до берегов Триполи», — именно об этой операции.
Во время распространения ислама коренное население — берберы — были покорены арабами, потом Оттоманской империей. Затем регион стал пристанищем изгнанников — мавров и иудеев. В результате, когда насквозь коррумпированная страна оказалась на грани развала, сюда прибыли французы в 1830 году. Практически не сопротивляясь, беи бежали.
Французам Северная Африка пришлась по душе, несмотря на ее ужасную историю. Алжир был колонией более 130 лет — дольше, чем любая другая африканская страна, кроме ЮАР и Мозамбика. Французы не просто использовали Алжир, стремясь получить от него все, что нужно. Они нанесли гораздо больший ущерб, сыграв более зловещую роль. Французы трепетно полюбили этот край, как старик, которому вскружила голову молодая красотка из теплых краев. И думали, что силой своей культуры, своего шарма, романтичности и особенно армии преступников под названием Иностранный легион, смогут заставить Алжир стать «экзотичным» членом своей семьи. Они не пользовались Алжиром как имуществом, они попытались ввести его в состав Франции. Алжирцы голосовали на выборах во Франции, у них были депутаты в Париже. В Алжир переехало больше белых, чем в любую другую африканскую страну. Здесь жило больше миллиона франкоалжирцев. Они выращивали значительную часть овощей и фруктов, продаваемых во Франции. У них были бедуинки-любовницы, а иногда и жены. Когда наступило время развода — все было жестоко и безнадежно. Разжигая лицемерную жалость к себе, Алжир разбил сердце Франции, и она повела себя как супруг-рогоносец. Никто не думал о том, чтобы отпустить Алжир на свободу. Алжирцы в представлении французов превратились в слуг, ворующих серебро. Это стало национальным унижением и актом предательства.
Известна фраза Альбера Камю — экзистенциалиста, получившего Нобелевскую премию по литературе и забившего гол за сборную Алжира на чемпионате мира, — о том, что, выбирая между матерью и страной, он выбрал бы мать[140]. Война за независимость, продолжавшаяся с 1954 по 1962 г., унесла жизни миллиона алжирцев. Французы в конце концов покинули страну, оставив после себя гигантские разрушения.
Война привела к падению Четвертой республики[141], расколу в армии, спровоцировала внутренний терроризм, заставила саму Францию столкнуться с изменой и пытками. Во Франции появилась самая большая в Европе община иммигрантов. Африканские страны особо отличаются приемами, какими они добивались независимости. Алжир — один из самых ярких по своей жестокости примеров. Было много жертв, а еще страна потеряла полтора миллиона человек, которые были вынуждены уехать. В большинстве своем это были образованные люди, специалисты — доктора, учителя, адвокаты.
А потом новые власти стали уничтожать тех, кто работал на французов или с французами. Предателей казнили прямо на улицах. Французы, конечно же, отказались защищать или взять с собой тех, кто им доверял, или был вынужден на них работать, или получал от них взятки. Итогом войны стала жестокая междоусобица. И в Алжире поселилась ненависть.
Каждый из алжирцев, с которыми я встречался, рано или поздно говорил, что они победили французов. Дважды алжирские армии побеждали европейские. В первый раз — под руководством Ганнибала, второй — с Фронтом национального освобождения. «Мы их победили, но где же победа? — спрашивает у меня левый интеллигент (вообще-то, все местные интеллигенты — левые). — Я не чувствую победы. Мы не добились справедливости». Он напоминает расстроенного и обиженного ребенка.
Алжир завоевал независимость в июле 1962 г. В 1960-х гг. он был путевой звездой Африки, социалистической республикой, вооруженной и гордой, вдохновляющей движение за независимость в других странах. Для левых профессоров и политиков Европы, журналистов агитпропа на какой-то момент Алжир стал самой крутой страной.
Ахмед бен Белла — эдакий сахарский прото-Мандела — на международной арене выступал с огромным энтузиазмом. У себя на родине он стал автократичным, изолировался от всех и был никому не подотчетен. Под тяжестью проблем Алжир стал тонуть, и друг президента генерал Бумедьен совершил государственный переворот. Затем последовала череда военных и социалистических правительств. Все это продолжалось до тех пор, пока в 1991 г. в первом туре на выборах не победила фундаменталистская партия «Исламский фронт спасения» (FIS).
При поддержке американцев и сохранявших свое присутствие французов армия вмешалась и не позволила исламистам взять власть. Было сформировано очередное правительство из военных. Потом последовала гражданская война, по своей жестокости не уступавшая войне с французами. Обе стороны, несомненно, извлекли уроки из первой войны. Исламисты под знаменем джихада вырезали целые деревни. Армия делала то же самое. И те, и другие ставили блок-посты, использовали пытки и под покровом ночной тьмы воплощали свои идеи террора. Журналисты в страну не приезжали, иностранцы тоже. Алжир превратился в крепость страха.
«Можно было проснуться и обнаружить, что в непосредственной близости твоим соседям ночью перерезали горло», — рассказывает человек, которого угрозами заставили отказаться от своего бизнеса. У каждого погиб кто-то близкий — кузен, брат, школьный друг. В деревнях возродились средневековые порядки, помимо прочего, внезапно грянуло восстание берберов, а заодно кому-то пришла мысль организовать в Сахаре крыло Аль-Каиды.
В последнее время насилие, похоже, прекратилось. Но это не мир, а лишь отсутствие войны — хрупкое вымученное перемирие. Случаются еще убийства, нападения на дорогах, небезопасных в темное время суток. Армия по-прежнему везде, но ситуация выглядит получше. Прошли выборы. Но крепкие и тугие объятья гнева не ослабли.
Я иду по улице в сопровождении человека, который горячится при виде мужчины, надевшего джеллабу и белый головной убор хаджи. Вместе с ним женщина с закрытым чадрой лицом. «Взгляни на это, — говорит мой спутник. — Это не наша культура. Алжирцы так никогда не одеваются. Когда я был мальчиком, то никогда не встречал мужчин с такими бородами, а женщины не должны были носить эти идиотские покрывала на голове. Все это привезено извне. Поехали воевать в Афганистан и вернулись оттуда со всем этим экстремизмом, религиозностью и. — он подыскивает слово, — этой нетерпимостью».
Алжир — самый центр урагана нетерпимости, цунами пост-колониальной травмы вкупе с нигилистическими в целом 1960-ми, социализмом третьего мира, авторитарными военными хунтами, ваххабитами, борющимися друг с другом на фоне массовой безработицы. Его население молодо — почти треть младше пятнадцати. Подростки тусуются на перекрестках, собираются кучками в темных закоулках, собираются в банды, выполняют тайные поручения главарей. Они похожи на борзых в ожидании кролика, чтобы растерзать его и оставить прошлое позади. Юноши очень привлекательны, иногда невероятно красивы. Пожалуй, они единственные на земле, умеющие с шиком и элегантностью носить дешевые спортивные костюмы из супермаркета. Названия европейских клубов на их спинах подчеркивают культурный тупик, в котором они оказались. На каждом клочке пыльной земли кто-то пинает мяч, отжимается, прогуливается с питбулем на цепи, курит, дерется и ждет, когда произойдет хоть что-то важное.
«Они ждут австралийский пароход», — говорит мне кто-то. Это эвфемизм. В 1960-х гг. прошел слух, что вот-вот из Австралии придет большой пароход и заберет с собой тысячи людей туда, где у них будет работа и лучшая жизнь. И каждое утро люди выходили на пристань в ожидании парохода. Они приходили с сумками, документами, обсуждали детали прибытия парохода, который, как говорили власти, уже совсем рядом, за линией горизонта. Пароход стал великим и печальным символом несбывшихся надежд и ожиданий алжирцев.
Ирония, если Алжир действительно нуждается в иронии, состоит в том, что страна могла бы стать одной из самых богатых в мире. Тут есть озера нефти, горы минералов, природного газа достаточно, чтобы накачать всю Европу, безнадежно ищущую, как избавиться от шантажа Газпрома. Но, похоже, этого никогда не случится. А если и случится, то ничего не изменит. Этому мешают и политика, и армия, и непримиримость, и религиозная ортодоксальность. «Куда уходят деньги? — спрашивает меня интеллигентная женщина, торгующая книгами. — Где инвестиции для создания рабочих мест?» Смотришь по сторонам и думаешь, что все деньги, наверное, уходят на службы безопасности и военных — обычная для стран третьего мира история растаскивания богатств. Страна, которая была главным зеленщиком Франции, теперь не экспортирует даже оливковое масло. Кстати, совсем забыл, здесь есть еще и соляные копи.
Ощущение, что город готовится к встрече Грэма Грина — привлекательный, красивый, обойденный международной торговлей и политикой. Рядом с мечетями и синагогами стоят христианские храмы. Иудеи, жившие здесь 3 тысячи лет и бывшие значительной частью культуры Магриба, — уехали все. Во время гражданской войны они выступали на стороне французов. Здесь есть маленькие парки, где, держась за руки, сидят сентиментальный влюбленные. На каждой скамейке разыгрывается трагическая оперетта подавляемого желания и скрываемой страсти. И еще можно почувствовать, что этот город когда-то был светлым и сибаритским: утонченным, ярким, эротичным, опасным, богатым и романтичным. Именно здесь соприкоснулись музыка и озорство Европы, Африки и Арабского Востока. Но сейчас удовольствие можно получить лишь маленькими глотками за закрытыми дверями.
Однако, здесь имеется и небольшой прибрежный городок Ля-Мадраг. Его бухта полна яхт, у домов — автоматические ворота, в гаражах стоят мерседесы. Сюда приезжают представители среднего класса, работающие за границей. За все заплачено твердой валютой. На побережье — рыбные рестораны под тентами, маленькие белые столики, похожие на те, что можно встретить на курорте Жуан-Ле-Пин. Бары с плазменными экранами, на которых танцуют западные поп-звезды. На одном из баров памятный знак о посещении его Брижит Бардо. У дверей ночных клубов стоят вышибалы — здоровые потные мужики с рябыми лицами и пустыми глазами.