Изложение системы партизанского действия
Превосходство России над европейскими государствами относительно легких войск и соразмерности широты с глубиною ее пространства
Военное устройство каждого государства должно согласоваться с обычаями, нравом и склонностями народными; иначе полководцы обманутся в расчетах своих. Природа непобедима; дорого заплатят те, кои для успеха оружия своего дерзнут преобразовать Турок в кирасиры и подчинить их тактическим построениям и оборотам; или обеспечатся в лагере, охраняемом Европейцами, одетыми в казачье платье! Все армии между собой равны потому только, что составлены из людей; но учреждение, по коему каждая их них образуется и действует, определяет степени доброты войска, по мере большего или меньшего сближения оного учреждения с коренными способностями, склонностями и обычаями того народа, из которого войско набрано. Что говорю я об армиях и о нациях, то можно сказать и о целых частях света.
В Европе просвещение, а с ним умягчение нравов, познание прав собственности, торговля, роскошь и другие обстоятельства суть главные препятствия к введению истинных легких войск в европейские армии. Народ, так сказать, наездничий, передает в роды родов способность свою к набегам не через земледелие, художества и торговлю, а через беспрерывное рысканье за добычей среди обширных пустынь, среди ущелий гор, или в соседстве и в вечной вражде с горными и пустынными жителями. Самый род войны, о коем рассуждаем мы, носит в существе своем отпечаток чего-то дикого, необразованного, и отличается средствами свойственными одним только ловчим зверям и непросвещенным народам.
В таком положении Азия. Суеверие, ограждая её от просвещения, сохраняет и поныне в народах, её населяющих, то беспокойное свойство, которое алчет чужого достояния. Все войны, ими предпринимаемые, состоят во внезапных ударах, в неутомимой подвижности и в дерзких предприятиях шумных полчищ наездников. Вызов к бою, натиск, сеча их, всё нестройно, безобразно; но быстро, нагло, свирепо! Какое устройство соблазнит сих удрученных рабством воинов, дышащих свободно только на поле брани? Кто дерзнет оковать дисциплиной сии кипящие толпы в порыве их своеволия? Аль-Коран, воспрещающий подражание христианам, булат, пустыни и быстрые кони суть союзники их против нововводителей!
Верх совершенства военной силы государства должен бы заключаться в совокупном обладании европейской армией и войсками азиатских народов, дабы первой сражаться в полном смысле слова, а последними отнимать у неприятеля способы к пропитанию и к бою. Но как преклонить дикую необузданность Азиатцев к правильному содействию регулярной армии? Одной России, объемлющей треть Европы и знатную часть Азии, предоставлено обладать устроеннейшей армией в свете и с тем вместе владычествовать и над народами одинаких свойств на войне с Азиатцами, и подобно европейским войскам покорными начальникам: я говорю о казаках.
Вековые вторжения племен восточных в недра России через Украину, берегами Днепра, Дона и Урала образовали в южной части отечества нашего народы, принявшие нравы, обычаи и образ действия на войне у племен, с ними враждовавших. Вся часть земли от южных берегов Днепра до берегов Урала, разных родов казаками обитаемая, есть живое доказательство справедливости моего изложения. Правда, что по мере покорения, отлива и рассеяния сопредельных им хищных народов, они уступили всадникам оных в пылкости натисков и в личной ловкости[7]; но сохраняя еще в достаточной силе и пылкость и ловкость наездников, чтобы быть пугалищем всей европейской легкой конницы, они превзошли азиатскую в том, что к качествам оной присоединяют чинопослушание, и по воле просвещенных начальников действуют на слабейшие части неприятельской армии, или на те, коих поражение более соответствует цели общего предначертания. Вот истинное войско наездников – наездников не по одежде, не по названию; но по преданиям, по воинственным обычаям соотчичей, и по неутомимому охранению личной свободы и собственности от хищных народов, с ними граничивших. Но обладая войском, исключительно нам принадлежащим, воинской ли проницательности Русских оставлять его без внимания потому только, что легкие войска других европейских государств, составляемые из одного брака пехоты, артиллерии и тяжелой конницы, не имеют и не могут иметь важности, равной с сими тремя коренными частями военной силы? Какой из военачальников наших при первой европейской войне не поднимет легкую конницу свою на черту означенных трех первостепенных частей, и через то не усилит себя лишним против других армий орудием? Польза сего подвига будет тем действительнее, что превосходство России над прочими государствами, относительно оборонительного её положения[8], ограничивается не одним соединением чрезвычайных легких войск с чрезвычайной армией: оно умножается от необъятной её местной обширности. Погрузившийся в бездну оной неприятель принужденным находиться и удаляться от средоточия средств и пособий своих, и дабы не увеличивать еще более расстояния, подчинять все движения свои прямейшему пути, исходящему от означенного средоточия. Та же местная обширность представляется в другом виде армии и легким войсками нашим: действуя в самых недрах широкого и глубокого основания своего, они обладают полной волей двигаться по оному во все стороны. Посредством искусных или отважных изворотов они всегда могут сохранять свободное сообщение с частью земли; удобнейшей для военных действий, и к тому же еще не опасаться быть ни изгнанными за пределы государства, ни притесненными ко дну или к боковым рубежам оного.
Конечно, сия необычайная обширность причиной великого протяжения западной границы нашей – протяжения, по словам некоторых закоснелых староверов, много подвергающего Россию опасности. Но долго ли нам благоговеть перед обветшалыми предрассудками и не видать, сколь ничтожно неудобство сие в земле, коей глубина и широта соответствуют протяжению границы? Война начинается в смежных между собой пределах держав неприязненных. Нет примера, чтоб она на них когда-нибудь кончилась. Спорные дела государств решатся ныне не боем Горациев и Курияциев, не поединками полководцев, не овладением какой-либо пограничной крепостью и не бесконечными боковыми движениями двух противоборствующих корпусов, носящих звание армий. Ныне народ или народы восстают против народа; границы поглощаются приливом несметных ополчений, и военные действия силой или искусством немедленно переносятся в ту или иную враждующую область. Какое же остается влияние границе тесной или пространной на военные действия, и не середина ли государства служит уже тогда единственной основой всем наступательным и оборонительным предначертаниям? И подлинно, если берега Рейна, усеянные первоклассными крепостями, не более других рек преграждали вторжения немецких войск во Франции и французских войск в Германию; если судьба сих воюющих государств решилась в Вене, в Берлине и в Париже, а не на границе; и наконец, если, с другой стороны, Россия и Испания, после великодушной и искусной борьбы, изгнали без помощи границ огромные французские армии из недр своих: то что может быть очевидней и разительней сих доказательств?
Однако же надобно и то сказать: не всякому государству удобно допускать военные действия в собственные пределы. Прибавляю к вышесказанному, что область, подъявшая бремя вторжения, требует не только великого местного простора, но и глубины, соразмерной с широтой поперечника оной. Иначе вторжение обратится в пользу наступательной армии и в гибель оборонительной. Пример сему у нас в памяти.
В 1760 году прусская армия, претерпев поражение у границы своей, лишилась сообщения с недром государства, была приперта к морю и положила оружие, потому что глубина Пруссии в отношении к неприятелю, действующему от юга, несравненно короче протяжения её поперечника. В том же и в последующем году армия наша, действовавшая в восточной Пруссии, едва не была два раза подвержена подобной участи: в первый раз через натиск французской армии от источника реки Вкры, с намерением припереть нас к так называемой тогда Австрийской Галиции; другой раз действием оной же армии от Нарвы к Кёнигсбергу, для притеснения нас к Фриш-Гафу. Что тогда причиной было угрожавших нас опасностей? Теснота поперечника театра войны, в сравнении с глубиной оного.
Оба сии неудобства не существуют в коренной России, и я твердо уверен, что хотя бы неприятель овладел в продолжение войны или Нижним, или Орлом, или Тверью, и тогда бы независимость России осталась непоколебимой: ибо ли Арзамас, или Дмитров, или Старица заменили бы Тарутино, и французская армия потерпела бы не меньшие бедствия, как те, кои потерпела она от занятия нами сего превосходного стратегического пункта.
И действительно, каким способом неприятель может достичь до той цели, без коей война не что иное, как рыцарское странствие; до той цели, которая состоит не в преследовании повсеместно, может быть умышленно, отступающей армии; не во временном занятии нескольких губерний, а в истреблении до основания противоборствующих ему военных сил и в прочном покорении всего государства? Что предпримет он для достижения сей недостижимой цели? Прибегнет ли он ко вторжению в полном смысле этого слова, то есть к движению быстрому, решительному, совокупному, чтобы изумить народ и армию? Но таковой род нашествия полезен тогда только, когда бывает употребляем не долговременно, когда посредством оного можно, так сказать, одним духом загнать противника на дно области, им защищаемой, или припереть его к какой-либо естественной преграде, на одном из боковых пределов театра войны находящийся. Я, кажется, доказал, и 1708-й и 1812 годы порукой, что сей род войны против России неудобен. Быть может, что неприятель обратится к методическому, размеренному действию? Но тут не менее препятствий. Сколько для сего нужно времени, столь драгоценного в войне против государства, коего недра сами собой неприступны при зимних вьюгах, осенней слякоти и весенней ростополи? В сих обеих родах действий пропитание войск представляет главные затруднения; оно производится только двумя способами: или армия питается тем, что находит в городах и в селениях, на пути её лежащих; или она продовольствуется посредством магазинов и транспортов, наполняемых произведениями обывателей той области, в коей происходит действие. Но малолюдность и слабое население России, предание огню своей собственности и отлив жителей в леса и дальние губернии противятся первому способу; наглые и неутомимые наезды легких войск на путь продовольствия преграждают последний. В сем-то случае оказывается вся сила и все достоинство оных. Летучие партии наши зорко и неусыпно маячат по всему неприятельскому пути сообщения, пробираются в промежутки корпусов, нападают на парки и врываются в караваны съестных транспортов. Приноравливая извороты свои к изворотам армии, они облегчают её усилия и довершают успехи. Через сокрушительные их наезды неприятель разделяет и внимание и силы, долженствующие стремиться одной струей к одной цели, невольно действует ощупью, вопреки свойству войны наступательной, и теряя надежду отразить сии неотразимые рои наездников, коих войско его ни догнать, ни отрезать, ни припереть к какой-либо преграде не в состоянии, лишается зарядов и пропитания, без коих остается ему только просить пощады, или отступать по чрезмерному протяжению, – предшествующий и окружаемый партиями, теснимый и поражаемый линейными войсками.
Без сомнения, средство, мною превозносимое, есть средство тяжкое; но половинные меры и вялый род войны, употребляемый европейскими армиями, еще ужасней своими последствиями! Воспользуемся же духом войска и народа, необъятной обширностью и бездонной глубиной государства, в пучине которого теряются бесчисленные вражеские армии, и предпочтем всегда, как предпочли в 1812 году, гибель капиталов гибели чести и независимости.
Изложение сущности всякого вообще военного действия
Представя сии два чрезвычайных превосходства России, относительно всякого неприятельского покушения на нее со стороны западной границы нашей, представим теперь сущность всякого вообще военного действия, и определим его основой направления и действия партий.
Воюющие армии разделяются на наступательную и оборонительную[9].
Всякая наступательная армия имеет:
Основание,
Отдаленный и ближний предметы действия,
Путь действия,
Путь сообщения,
Пути продовольствия,
И боевую линию.
Основание есть пространство земли, снабжающее армию всеми необходимыми военными и жизненными потребностями. Оно разделяется на коренное и временное.
Коренное основание есть собственное государство.
Временное, или поле запасов, определяется в течение войны в неприятельской области, или в союзном государстве, с сей областью сопредельном. Оно заменяет первое, но непосредственно ему неподвластно. Ганнибал, отделенный морем от коренного основания, не мог удержаться на временных основаниях своих в Италии, несмотря на победы свои. Хотя бы армия Меласа, говорит Жомини, имела не десять лет продовольствия в Александрии, она не менее того была бы отрезана от коренного основания своего французской армией, овладевшей течением реки По и имевшую через Сен-Готард и Симплон свободное сообщение с Швейцарией.
Отдаленный предмет действия заключает в себе сердце неприятельского государства, то есть самое место, в коем сосредотачивается гражданское и военное управление, заведения его и торговля.
Если бы никто не преграждал стремления неприятельской армии, тогда стоило бы ей только идти вперед, чтобы достичь до оного предмета. Но само собой разумеется, что сие стремление преграждаемо оборонительной армией; и потому первая не прежде может овладеть отдаленным предметом, как после поражения последней, – вот ближний предмет действия.
Путь действия в существе своем есть путь, избранный наступательной армией для скорейшего достижения до отдаленного предмета действия.
Путь сообщения в существе своем есть путь исходящий из тыла армии, рассекающий ту часть земли, по коей оная армия прошла, и отвесно падающий на середину её коренного основания.
Пути продовольствия суть пути, по коим армия получает съестные и боевые потребности. Сии пути выходят из всего протяжения временного основания, и соединясь у армии, образуют треугольник.
Боевая линия есть протяжение армии от правого до левого её фланга.
Оборонительная армия различевствует от наступательной в том, что действует в середине своего коренного основания, тогда как последняя от своего удаляется.
Казалось бы по сему, что первая не должна иметь пути сообщения; но как самое коренное основание заключается в себя части более и менее выгодные для действия, то и оборонительная армия должна иметь путь сообщения с тем краем своего коренного основания, который представляет более удобности для её действия.
Прибавим к сему и то, что как усилия оборонительной армии клонятся к отражению, а не к завоеванию, то и отдаленный предмет действия её состоит не в достижении до сердца противного государства, а в достижении до выгоднейшей стратегической точки, находящейся в собственном своем коренном основании дабы через занятие оной можно было ей действовать совокупными силами на сообщение неприятеля, заслоняя притом свое собственное сообщение.
Пойдем далее.
Если бы оборонительная армия преграждала стремление наступательной армии на пути действия оной, так чтобы обе боевые линии воюющих армий, рассекая его отвесно, лежали бы одна против другой параллельно, тогда, независимо от превосходства в числе войск, без коего наступательное действие не может долго продолжаться, одна уже нравственная сила сего действия дозволила бы наступательной армии постепенно теснить ближний предмет к отдаленному, и вместе с сим достигать до последнего, без решительного препятствия.
Но не всегда сие случается. Мы видим, что когда оборонительная армия действует в средине своего коренного основания, глубокого и обширного, или когда она в союзе с государством, лежащим на одном из боков неприятельского пути действия мы видим, говорю я, что оборонительная армия оставляет параллельное свое положение и перемещается на такой путь действия, который не токмо косвенно, но часто отвесно падает на путь действия неприятеля.
Тут обстоятельства совершенно изменяются: оба предмета действия представляются наступательной армии не на одном уже, а на разобщенных путях; и с ним вместе рождается и невозможность проходить мимо ближнего предмета к отдаленному, не подвергая себя нападению во фланг и в тыл.
Что же ей остается делать? Ничего другого, как обращаться боевой линией лицом к боевой линии неприятеля, с которой бы стороны он ни явился. Таким образом, подчиняя повороты свои движениям противника, она принуждена бывает рассекать боевой линией своей собственный путь действия иногда косвенно: тогда путь сообщения её неудобен; иногда располагать боевую линию свою вдоль пути действия: тогда путь сообщения её достигает высшей степени опасности.
Но исправится ли сими поворотами затруднительное положение сей армии? – Нет. Во-первых, армия сия, отвращенная от отдаленного предмета, превращает наступательное действие в оборонительное, или если и заупрямится продолжать первое против ближнего предмета, то не по тому уже направлению, которое избрала она при начатии войны. Во-вторых, пространство, отделяющее её от коренного основания, будучи, так сказать, под рукой неприятеля, не перестает подвергаться пресечению; в случае поражения, или единственно усиленного неприятельского натиска на тот фланг боевой линии, который лежит к стороне коренного основания, она лишается и подвозов, и отверстия для отступления, и наконец, при самой удаче, она ничем не может воспользоваться, как только полем сражения; ибо неприятель, заслоняя свой путь сообщения своей боевой линией, свободен отступать по оному до той точки, на коей соединяясь с подмогой, или опершись на позиции, может возобновить нападение.
Само собой разумеется, что наступательная армия свободна предпринимать такой же род действия против оборонительной армии, когда последняя занимает отвесную линию прямоугольных треугольников. Стоит только первой переместиться в течение войны на гипотенузу одного из треугольников, чтобы обратить действие свое на фланг неприятеля. Но тут предстанут следующие две невыгоды: 1) действие по гипотенузе продолжительней, нежели по отвесной линии; 2) наступательная армия, потеряв сражение на гипотенузе против армии, напирающей на нее от отвесной линии, или должна неминуемо лишиться единственного своего пути сообщения, или отступить по нему на одну из конечностей коренного основания своего и через то открыть всё протяжение оного покушениям противных отрядов или резервной армии неприятеля.
Дабы охватить оба крыла боевой линии оборонительной армии, и через то преградить фланговому её перемещению, случается, что наступательная армия предпринимает действия двумя путями от двух конечностей своего коренного основания. Но сверх того, что способ сей представляет обеим частям оной армии самые долгие пути действия для достижения до отдаленного предмета, оборонительная армия, занимая отвесную линию прямоугольных треугольников, может обращаться совокупными силами на разобщенные части наступательной армии и разбить их поодиночке. Самой собой разумеется, что и оборонительная армия, действующая таким же образом, то есть с обеих конечностей своего временного основания, на оба крыла наступательной армии, находящейся на отвесной линии, подвергается той же участи. (Чертеж 1 №№ 1, 2, 3 и 4).
Вот коренные действия армии! Обратимся теперь к партиям.
Изложение направления партий согласно с направлениями армии
Положим, что армия действует параллельно против неприятельской, как действовала наша армия в 1812 году после занятия Французами Смоленска, и Силезская армия в 1813 году на Кацбахе и Бобре против Макдональда. В таком случае, для партизанов, кои принуждены действовать слишком отдельно, представляются великие препятствия в скором доставлении сведений главнокомандующему о неприятеле; следовательно, один из предметов партизанской войны не может быть совершенно исполнен. Сверх того, чрезмерное удаление партизанов от армии похищает у движения их то согласие и единство в движениями оной, без коего ничто решительное на войне произойти не может.
Армия действует на отвесной линии против неприятельской армии, действующей по гипотенузам, как действовала французская армия в 1814 году против нашей главной и против Силезской армии во Франции. В сем положении не малая также представляется неудобность партизанам армии, действующее на отвесной линии. Теснимые с двух сторон неприятельскими силами, они обладают столь малым пространством для изворотов против посылаемых на них отрядов, что нередко принуждены бывают искать убежища в собственной армии и прекращать набеги и наблюдения, долженствующие быть непрерывными. И подлинно, каким образом (если бы и предположить, что французские легкие войска способны к партизанской войне), каким образом, говорю я, партии их могли действовать от Парижа и даже от Сезанна на сообщения наши с Базелем и Майнцом, когда главная наша армия подвигалась от Лангра к Труа, а Силезская шла берегом Марны? Скажем однако ж, что партизанская война снова делается полезной, когда армия, действующая на отвесной линии, перейдет фланги неприятельских разобщенных армий и совершенно пресечет взаимные их между собой сношения. Но сие не может продолжаться долго, потому что она или, будучи подавляема с обеих сторон, принуждена будет отступить, как отступила французская армия от Лейпцига, или, пользуясь центральным положением, как должно им пользоваться, по обеспечению одного из своих флангов, обратится на фланге неприятельской армии, действующей по другой гипотенузе, и через то переменит внутреннее свое действие на фланговое. В обоих случаях центрального действия в армии, считаю необходимым прекратить общую партизанскую войну и ограничиться одними частыми, недолговременными поисками малых партий, более для доставления сведений о неприятеле, нежели для пресечения его сообщения.
Армия действует по гипотенузам против неприятельской армии, действующей на отвесной линии, как действовали в 1814 году наша главная и Силезская армии против французской армии во внутренности Франции. Полагаю излишним доказывать здесь, что сей образ действия столько же противен выгодам армии, разобщено действующей, сколько полезен поисками партизанов, ей принадлежащих, и что он именно потому не достигает еще истинной своей цели.
Армия действует на пути, косвенно или отвесно падающем на путь действия неприятельской армии, как действовала российская в 1812 году при занятии тарутинской позиции, в 1813 по прибытии её в ту часть Богемии, которая от Эльбы до Баварии простирается. В сем случае, как выгоды армии, так и выгоды партий между собой соглашаются и бывают бесчисленны, особенно когда неприятель действует вдоль какой-нибудь естественной преграды, как то: моря, широкой реки, непроходимой цепи гор, пространного болота и даже сильного нейтрального государства. Заметим здесь, что в таком случае чем более путь сообщения неприятеля склоняется на сторону, избранную для действия партизанов, тем безопасней их поиски; ибо, угрожая таковому сообщению, они менее опасаются потерять свое собственное, и находятся в большей связи со своей армией, нежели тогда, когда неприятельский путь сообщения отклоняется в сторону, противоположную той, которую партии избрали для действия. По моему мнению, никогда местное и случайное положение неприятельского пути сообщения не бывало столь выгодно для набегов, как в вышеозначенных двух эпохах. В первую из них, партизаны, обладая всем пространством той части России, которая лежит на юге большой московской дороги, и пересекая единственный путь сообщения французской армии (круто склонявшейся от Гжати на Вязьму и Смоленск), имели всю возможность, истребляя транспорты, по сему длинному протяжению двигавшиеся, сохранять через Калугу свободное и безопасное сношение с главной армией, расположенной в лагере при Тарутине. Во вторую, хотя линии неприятельского сообщения не столько подвергались пересечению, склоняясь от Дрездена на Лейпциг и Эрфурт: что было к противоположной стороне фланга, партизанами обойденного; но превосходное положение главной армии при Теплице на отвесном пути в отношении к пути действия неприятеля, и тесные отверстия Богемских гор, от Пирны до Гофа, защищенные нашими войсками, не мало способствовали поискам партизанов к Лейпцигу и Эрфурту.
Я полагаю, что армия наша, при избрании предметом действия один из флангов неприятельской армии, переносится на тот из оных, на котором может найти более пространства, то есть более глубины и широты изворотам своим, а не на тот, который находится в небольшом расстоянии от какой-либо преграды. Тогда и партизанские поиски становятся полезнее и безопаснее. В противном случае, действия партизанов стеснились бы наравне с действиями самой армии. Например, положение нашей армии в 1812 году под Тарутино и в 1813 под Теплицем представляли, как я уже говорил, все выгоды для партизанов; напротив того, при наступательном движении французской армии в 1813 году от Лютцена к Бауцену и далее, партизаны, находившиеся между неприятельским правым флангом и цепью гор, отделяющих Лузацию от Богемии (земли тогда нейтральной и с коей обстоятельства понуждали нас быть чрезвычайно осторожными), подвергались опасностям в то самое время, когда набеги, предпринятые партизанами нашего правого фланга, то есть от стороны Магдебурга и Дессау, были и безопаснее, и полезнее.
Для постоянного и вернейшего пресечения всего неприятельского сообщения, партии разделяются на три разряда, не считая экстренных партий.
Партии первого разряда занимают окрестности главной армии неприятеля.
Партии второго разряда действуют в той части неприятельского сообщения, которая простирается от поля действия партий 1-го разряда до временного основания неприятельской армии.
Партии третьего разряда производят поиски на выгоднейших частях того неприятельского сообщения, которое простирается от временного основания неприятеля до коренного его основания.
Экстренные партии находятся при авангарде армии для непредвидимых предприятий.
Число партий 1-го разряда не ограничивается: им вместе с сим дается полная воля двигаться во все стороны по общеопределенному для них пространству, с тем только, чтобы они не преступали за рубеж оного.
Для определения числа партий 2-го разряда и выгоднейшего размещения оных следует, во-первых: предварительно обозреть на карте длину поперечника того пространства, на коем назначено партиями сего разряда действовать. Во-вторых: разделить оный поперечник на столько частей, сколько он заключает в себе сотен верст[10]. В-третьих: вникнуть в число поперечных путей, рассекающих сие пространство и, наконец, соображаясь со всем означенным, размещать партии по следующим правилам:
1-е. Ежели пространство в поперечнике своем не более ста верст и рассекаемо одним только поперечным путем, тогда надлежит поместить на сем пути одну парию (черт. 2, № 1).
2-е. Ежели пространство в поперечнике своем около двухсот верст и также рассекаемо одним поперечным путем, тогда надлежит поместить нам сём пути две партии, и так далее. (Черт.2, № 2).
3-е. Ежели пространство в поперечнике своем не более ста верст и рассекаемо несколькими поперечными путями, нигде на оном не соединяющимися, тогда надлежит поместить на каждом из них по особой партии. (Черт. 2, № 3).
4-е. Ежели пространство в поперечнике своем заключает двести или триста верст и рассекаемо несколькими поперечными путями, нигде на оном не соединяющимися, то, дабы избегнуть чрезмерного умножения партий, надлежит поместить две или три партии на важнейшем из означенных путей, а на прочие по одной партии. (Черт. 2, № 4).
Наконец, 5-е. Ежели пути, исходящие во множестве из временного основания, соединяются между собой прежде достижения до участка, принадлежащего партиям 1-го разряда, и в продолжении составляют один путь, тогда, не занимались бы корнями сего пути, а соображаясь с длиной его самого, от точки соединения путей до участка партий 1-го разряда простирающейся, надлежит поместить на нем столько партий, сколько заключает он сотен верст в своем протяжении. (Черт. 2, № 5).
Польза, происходящая от пресечения пути, составленного из многих путей, столь велика, что ежели бы оный путь в протяжении своем не представлял довольно простора для изворотов партии, то есть, если бы он был длиной хотя в 25 верст и менее, и тогда надлежит всем пренебречь для пресечения оного.
Прибегнем теперь к примерам. В 1812 году партизаны Фигнер и князь Кудашев состояли в 1-м разряде. Первый из них находился в селе Астафьево, в 22-х верстах от Москвы на серпуховской дороге, а последний производил поиски между означенной дорогой и с. Виньковым.
2-й разряд. Генерал Дорохов около Вереи. Партизан Сеславин около Фоминского. Партизан Давыдов около Вязьмы.
3-й разряд. Полковник Чернышев в Варшавском Герцогстве.
Предполагая, что временное основание неприятеля находится в Гжати, и что все подвозы его производятся по одному только пути, мы переменяем сие размещение следующим образом:
1-й разряд. Партизанов Фигнера и князя Кудашева между можайской и коломенской дорогами, соединяя дороги сии чертой от Кубинского на Фоминское, Хотунь и Коломну.
Потом, взяв в уважение 108-верстное расстояние от Кубинского до Гжати, рассекаемое одним только путем, мы уменьшаем число партий 2-го разряда и прибавляем к партии 1-го разряда партии Сеславина.
2-й разряд. Генерал Дорохов между Кубинского и Гжати.
3-й разряд. Партизан Давыдов между Семлева и Соловьева-переправой. Полковник Чернышев между Оршей и Борисовым. (Черт. 3)
Пример для второго правила:
Представим себе, что неприятельская армия, занимая Москву, определила временное основание не в Гжати, а в Смоленске, как то было в 1812 году. При обзоре карты, мы видим, что один только путь рассекает пространство от Смоленска до участка партизанов 1-го разряда, и что поперечник сего пространства заключает в себе 200 верст[11]. Итак, разделим поперечник сей на три части и сделаем следующую перемену в размещении.
Оставя партии 1-го разряда на данном им пространстве, мы отбираем от оного разряда партию Сеславина во 2-й разряд и помещаем её между Кубинского и Гжати. Генерала Дорохова становим между Гжати и Семлева, а Давыдова между Семлева и Соловьева-переправы; 3-й разряд полковника Чернышева оставляем на месте, избранном нами в первом примере. (Черт. 3.)
Пример для третьего правила:
Рассматривая подробнее карту Московской губернии, мы примечаем, что неприятель, занимая столицу, может определить временное основание свое от Старицы на Зубцов до Гжати и получать подвозы из первого города через Волоколамск и Воскресенск, из второго через Рузу и Звенигород, а из последнего столповой дорогой.
Соображаясь с теснотой расстояния, коего поперечник немного более ста верст, и с направлением трех путей, по всему сему расстоянию нигде между собой не соединяющихся, мы ставим партию Сеславина между Кубинского и Гжати, генерала Дорохова между Рузой и Зубцовым, а партизана Давыдова между Волоколамском и Старицей.
Надлежит заметить, что ежели в подобном обстоятельстве третий путь чрезмерно отдален от второго, или неприятель имеет далее оного особые пути, которые пресечь необходимо, то, дабы не подвергать лишней опасности партизанов, дальние пути наблюдающих, следует переменить фронт их действия и не располагать уже их тылом к собственной армии, но перенести действие их за черты означенных путей и обратить к армии лицом, как то было с отрядом генерала Винценгероде 1812 года, в окрестностях Клина, когда армия занимала Тарутино. Обязанность сих отдельных партизанов остается на пути сообщения и на первом пути продовольствия, с той разницей, что отступление их делается не на черту, занимаемую армией, а в противную сторону, и что, по причине отдаленности, все донесения их доставляются к главнокомандующему хотя от их лица и с их посланными, но не прямым путем, а через партизана, действующего на втором пути продовольствия.
3-й разряд. Оставя полковник Чернышева между Оршей и Борисовым, надлежит прибавить к оному разряду еще одну партию и поставить её между Семлева и Соловьев-переправой. (Черт. 3)
Пример для четвертого правила:
При том же положении воюющих армий и на той же части России, представим себе, что неприятельская армия определила временное основание свое от Велижа на Поречье до Смоленска. К сему надобно предположить то, что Велиж имеет прямое сообщение с Москвой, через Белой, Зубцов и Волоколамск; Поречье через Духовщину, Сычевку и Рузу, а Смоленск столповой дорогой. К сему предположению прибавить надобно и то, что все сии пути не имеют между собой сообщения до самого впадения своего в Москву. В следствии чего вот как мы разместим партии:
2-й разряд. Партизан Сеславин между Кубинского и Гжати. Генерал Дорохов в окрестностях Сычевки. Партизан Давыдов в окрестностях Белого за чертой велижского пути и обратя фронт своего действия к югу. Особый партизан между Семлева и Соловьева-переправой.
3-й разряд. Как в предыдущем примере. (Черт. 3)
Пример для пятого правила:
Для примера сему правилу перенесемся в Саксонию, во время эпохи 1813 года. (Черт. 4.)
Мы помним, что главная неприятельская армия занимала Дрезден против нашей главной армии, занимавшей Теплиц; что корпус Макдональда находился на Бобре против нашей силезской армии, а корпус Удино против северной армии, между Эльбой и Берлином.
Теперь представляются два предположения: или временное основание неприятеля лежит от Лейпцига через Геру до Плауэна, или лежит он от Нордгаузена, через Эрфурт и Кобург до Баррейта.
В обеих предположениях партии 1-го разряда размещаются от Таранта до Бауцена, а черта, соединяющая оные города между собой, идет на Диппольдисвальду, Готлебс, Шандау и Румберг.
Потом, брося взор на карту, мы видим, что, по первому предположению, расстояние от пространства, определенного партиями 1-го разряда, до временного основания не более 80-ти верст, и что шесть путей рассекают оное и именно:
1-й идет из Лейпцига на Торгау, (и Мейсен, где соединясь, составляют один путь со 2-м).
2-й оттуда же на Вюрцен,
3-й оттуда же на Колдиц и Носсен.
4-й оттуда же на Борну, Пениг, Хемниц и Фрейберг.
Один путь исходит из Геры; он рассекает 4-й лейпцигский путь у Фробурга и, соединясь с третьим путем при Вальдгейме, составляет один путь.
Наконец, один путь исходить из Плауэца. Сей путь, соединясь с 4-м лейпцигским путем при Хемнице, идет через Фрейберг. Итак, поставя 1-ю партию у деревни Церхне, что возле Мейсена, мы в одно врем пересечем 1-й и 2-й лейпцигские пути. Поместя 2-ю партию у Вальдгейма, мы в одно время пресечем 3-й лейпцигский путь и путь, идущий от Геры; и наконец, поместя 3-ю партию у Хемница, мы в одно время пресечем 4-й лейпцигский путь и путь, идущий от Плауэна.
3-й разряд. 1-я партия между Кверфуртом и Нордгаузеном, 2-я у Готы, а 3-я у Вюрцбурга.
Размещение по второму предположению: партия первого разряда, как выше сказано.
Что же касается до партий 2-го разряда, то, взяв в уважение разделение на четыре рукава эрфуртского пути при Лейпциге, стоит только поместить одну парию между кезенской дефилией и Лейпцигом, чтобы преградить движение всех водовозов, определенных следовать в Дрездене означенными рукавами.
Для пресечения же в одно время пути, идущего от Кобурга, и 2-го эрфуртского пути, идущего на Веймар и Геру, надлежит поставить 2-ю партию между Геры и Вальдгеймом.
Для пресечения пути, идущего от Баррейта, следует поставить 3-ю партию между Хемницем и Фрейбергом.
3-й разряд. 1-ю партию надлежит поставить при Готе, а 2-ю при Вюрцбурге.
Наконец, коренные обязанности всех вообще партизанов, состоят, во-первых: куда бы воюющие армии не перемещались, какое направление или положение ни избирали бы они относительно одна к другой, партизанами надлежит пресекать сообщение неприятеля и вместе с сим сохранять непрерывное сношение с армией, коей принадлежат они.
Во-вторых, по мере движения сей армии, им надлежит, не ожидая повеления и руководствуясь одними вышеизложенными правилами, мгновенно избирать выгоднейшие части затыльных путей неприятеля и бросаться стремглав на оные.
В-третьих, сохранять относительно одна к другой тот порядок номеров, по которым они были расставлены в начале кампании.
Точное соблюдение сих трех коренных обязанностей удержит партии как от отдаленных залетов за круг боевых происшествий, так и от запутанности между собой в направлениях и действиях.
Я ожидаю, что многие восстанут против сего ограничивания свободы партизанскому действию, почитая полную волю душей всех дел, кои подвластны переменчивым обстоятельствам, требующим мгновенной решимости в начальнике и смелой быстроты в движениях. Поистине, преграды сии были бы не токмо неудобными, но даже вредными, если бы господствовали над частными предприятиями партизанов, налагая узы на их движения, нападения, преследования и отступления. Но такое ограничение свободы партии относится только до избрания и перемены театра действий по произволу начальников, нимало не касаясь их боевых предначертаний и нападений. И в самом деле, как пресечется сообщение неприятеля, когда каждый из них, двигаясь своевольно и переносясь из края в край, иногда будет действовать на одной черте с своим товарищем: что причинит бесполезное сосредоточивание и взаимные помехи; иногда через меру отдаленным залетом откроет обширное отверстие неприятельским отрядам, паркам и подвозам, идущим к армии или обратно из оной. Наконец, как сохранится согласие сих частей, независящих ни одна от другой, ни от главной армии, – сие необходимое согласие, без коего партизанская война доставит только статью газетчикам, личную славу партизанам и добычи нижним чинам, партии составляющим?
О выборе начальника партии
Начальник партий избирается прежде избрания войск для составления оной. Он никогда не поступает для составления оной. Он никогда не поступает на сие место по очереди, или против воли своей; но назначение методика с расчетливым разумом и со студеной душей, хотя бы то было и по собственному его желанию, вреднее для службы, нежели выбор вопреки оному, или по очереди. Сие исполненное поэзии поприще требует романтического воображения, страсти к приключениям и не довольствуется сухой, прозаической храбростью. Это строфа Байрона! Пусть тот, который, не страшась смерти, страшится ответственности, остается перед глазами начальников: немой исполнитель в рядах полезней того ярого своевольца, который всегда за чертой обязанностей своих от избытка в предприимчивости; за то сей последний полезней первого в деле, требующем тяжкого пожертвования репутации и будущности! – Но один дух недостаточен: прозорливость, строгость, бескорыстие, несуетливость, изворотливость в соображениях, сопряженная с упрямством в достижении цели, – суть стихии партизана; и этого недовольно: ему нужен необыкновенный союз молодых лет с опытностью. Время, наделяя последним, лишает нас той телесной подвижности, которая партизану необходима и без коей все сии естественные и приобретенные дарования суть ни что иное, как мертвый капитал[12]. Желательно, чтобы начальник партии не был чужд и стратегии, даба, умея предузнать взаимные движения воюющих сил, он мог приноровлять к ним движения своей партии, и тем не только нанося более вреда неприятелю, избегать собственного поражения, но, приобретая более и более опытности, готовить себя к вышним степеням, чтобы с большей пользой служить отечеству. Пусть каждый партизан помнит; что Лаудон был поручиком Тренка, Ласси волонтером при Франкини, а великий Суворов, Прозоровский, Гольц, Цейдлиц, Винтерфельд, Надасти и Ней были начальниками слабых партий при вступлении своем на военное поприще.
Спешу прибавить: начальник партий должен избираться из действующих войск, а не из чиновников главной квартиры; я говорю о тех, коим она необходима, и которые ей бесполезны.
О силе и составе партии
Мнения о силе и составе партии различны. Одними предлагаются малосильные партии, другими так называемые летучие корпуса, составляемые из всех родов регулярных и иррегулярных войск. Первые приводят в довод, что малые отряды от двух до трех сот казаков, не нуждаясь нигде в пропитании, могут беспрерывно двигаться вдоль неприятельского пути сообщения, или в промежутках разобщенных частей его армии, и чаще встречаться с транспортами, нередко ускользающими от сильных партий, окованных собственной тягостью. Последние, желая согласить сверхъестественную подвижность огромных отрядов с алчностью начальствовать над оными, полагают, что довольно уступать превозносителям малосильных партий, если предложат отделить от громад своих малые отряды на сообщение неприятеля; главным же силам двигаться только в чрезвычайных обстоятельствах, или для подкрепления теснимого одного из своих отрядов, или для сопротивления приближающейся сильной неприятельской партии.
Не трудно изложить неудобства и того, и другого способа. Соглашаясь в большей подвижности малосильных партий, я спрашиваю, к чему послужит сия подвижность, если она не в состоянии вредить прикрытиям транспортов армий, столь по нынешней системе огромных и коих каждая часть соответствует их огромности? Какую пользу принесут сии гарцующие рыцари вокруг пути сообщения неприятеля, приступного в пустых местах и неприкосновенного там, где проходят транспорты, то есть там, где единственная обязанность партизанов наносить удары?
Что же касается до летучих корпусов, то употребление их не менее бесполезно, как и малосильных партий: 1) летучий корпус, обремененный регулярной кавалерией, артиллерией, часто и пехотой, имеет одно только название летучего, но именно по своему образованию теряет свое отличительное свойство: легкость и подвижность, не говоря уже о расстройстве, в какое приводит он регулярную легкую конницу через похищение у нее в составе свой лучших полков или эскадронов. 2) Корпус такого образования, по многочисленности своей затрудняясь в продовольствии, принужден бывает или учреждать для себя, подобно главной армии, магазины, от коих уже не осмеливается слишком удаляться, или, в случае отдаленного поиска, изнурять область, в которую направляет свои набеги, и оскорбляя необходимым грабительством жителей, обращать их более на противную, нежели на свою сторону. Наконец 3) неподвижность сего летучего корпуса, рано или поздно, откроет неприятелю как место его пребывания, так и число войск, его составляющих, и лишенный через свою тягость возможности избежать нападения, а через неравенство в силах способа отразить оное, он должен или погибнуть без пользы, или лишившись магазинов своих, с трудом искать убежища в главной армии.
Будучи чужд причин, побуждающих отдавать преимущество как малосильным партиям над огромными отрядами, так и последним над первыми, я предлагаю составить каждую партию из трех казачьих полков, Донского, Черноморского или Уральского Войска (предпочтительней из Донского). Таковая партия не лишит армию ни полков, ни эскадронов, нужных для строевых битв, и по силе своей соразмерна будет как для удара, так и для подвижности[13].
Сверх сего, поступают в сей состав несколько известных начальнику партии надежных и расторопных офицеров для различных препоручений: офицер по квартирмейстерской части, два медицинских чиновника, один старший, другой младший, несколько трубачей и конных барабанщиков.
Частные обязанности начальников партий всех трех отделений
Частные обязанности каждого начальник партии состоят:
В истреблении неприятельских транспортов, парков и проходящих войск; в поимке почт, курьеров и освобождение пленных своей армии. В предании огню магазинов, лабораторий, госпиталей и всякого рода заведений, в тылу неприятеля учрежденных.
В немедленном извещении об общем и частном отступлении неприятеля; об идущих к нему подкреплениях; о местах, определенным главным хранилищем запасов; о местах, избранных для преобразования потерпевших в сражениях корпусов, дивизий, бригад и полков неприятельских; о новых учреждаемых магазинах, и, наконец о строении новых укреплений для перемены позиции.
В умножении препятствий для неприятельской армии в случае отступления.
В избежании неприятельских нападений и в нанесении ударов там, где они менее ожидаемы.
Распоряжения начальника партии прежде выступления в поход
Приняв партию, начальник оной делает счет доброконным нижним чинам, и берет сведение о расторопнейших казаках, урядниках и офицерах для употребления их на службу, требующую более прозорливости, нежели обыкновенная; уменьшает каши[14] вполовину против положения, то есть, определяет по одной вьючной лошади на 20-ть человек, и, подавая собой пример бескорыстия и умеренности, наистрожайше воспрещает обременять партию прибавлением лошадей и кашах, где назначается по одному худоконному казаку на две лошади.
Каши следуют за полками, а во время дела становятся на высотах, вне выстрела; но устраиваются так, чтобы казаться не кашами, а резервом партии, и при них оставляется половинное число конных барабанщиков.
Бывает, что худоконные казаки присваивают себе лошадей помещичьих; своих же (под предлогом, что жаль бросить донскую лошадь единственно за изнурением от гоньбы, за легкой раною или за болезнью) отправляют в каши, где, навьючив их беззаконно приобретенными вещами, только что умножают тягости, и в то же время открывают новую стезю к грабительству и разврату[15].
Для предупреждения сего, начальник партии, имея необходимость в доброконных казаках, и зная цену силы и легкости донских лошадей, дополняет комплект лошадей не иначе, как посредством реквизиции, и только в таком случае, когда сам удостоверится во временной неспособности представленных ему казаками лошадей. Сии лошади отправляются в каши, с тем однако же, чтобы, кроме попоны, ничего на них не было, и чтобы они по их выздоровлении, поступали на службу казакам, лишившимся собственных лошадей в сражениях. Хозяевам предоставляется выбор пользоваться ими, или реквизиционными лошадьми; но во всяком случае следует чтобы те или другие поступали на службу опешившим казакам и даром не были бы водимы. Если заболевшие лошади совершенно неспособны, то, заменяясь реквизиционными, оставляются на месте.
Правда, что, избегая одного неудобства, впадаем в другое: ибо если не казаки, то начальник партии легко может данную ему власть на реквизиции обратить во зло, и вместо того, чтобы всех реквизиционных лошадей употреблять на службу, может частью оных удовлетворять корыстолюбию своему, и при полном числе, налагать подать сию единственно для собственной выгоды. Но ежели необходимо, чтобы партия, удаленная от всех средств и пособий своих, заменяла убитых и изувеченных лошадей обывательскими лошадьми, то неужели от опасения, чтобы казаки или начальник партии не воспользовались несколькими клячами у жителей, мы оставим сотни храбрых воинов без действия? Почему не избрать из двух зол то, которое миновать удобнее? Что препятствует нам, запретя казакам своевольные реквизиции, позволить оные начальнику партии, известному армии и дарованиями своими и непоколебимой честностью?
Казака, тяжко больные, по освидетельствованию старшего медицинского чиновника, остаются при армии, а слабые следуют на конях за партией. Если же во время похода больной придет в совершенное расслабление, в таком случае позволяется сложить его на подводу, которая переменяется перед каждым переходом непременно, и к коей привязывается лошадь казака. Между тем наблюдается строго, чтобы на сей подводе кроме сена для подстилки, кроме сабли, дротика, пистолетов и шинели больного, ничего не находилось; не позволяется даже класть на нее ни саквы, ни чемоданы, которые должны быть при седле оставлены, как прежде болезни его. Впоследствии объясню, для чего берутся сии меры, и сколь необходимы они в случае поражения партии.
При умножении больных, кладутся они по два на малые подводы, по три и по четыре на большие (как то было в Германии). За исправность сей части отвечает старший медицинский чиновник. Все больные и раненные находятся при партии, пока не предстанет случай отослать их в учрежденный начальником партии госпиталь, о коем я буду говорить в статье о пункте сношений с главной армией.
Каждый казак возит в тороках на двое суток хлеба и на сутки овса, которыми пользуется только в чрезвычайных случаях и не иначе, как по особенному дозволению начальника, переменяя однако же хлеб каждые пять суток[16]. Для продовольствия партии назначается один из находящихся при ней регулярных офицеров, который с нужной для сего командой бывает всегда в авангарде, и по прибытии своем к городу, местечку или деревне, для отдохновения или ночлега, требует, по числу людей и лошадей, скорейшей выставки всего нужного. По прибытии же партии посылает за приемщиками и раздает по полкам все ему доставленное. Впрочем, сей чиновник имеет право возить некоторое количество овса на взимаемых подводах, которые необходимо переменяются перед каждым переходом и следуют за больными. Для сокрытия силы отряда, он может требовать провианта и фуража вдвое против того, сколько нужно на наличное число людей и лошадей, отряд составляющих: двойная порция хлеба не отягощает желудок на походе, а лишний овес кладется на подводы. Сей обоз, кроме пяти или осьми казаков, стерегущих подводчиков, никакого другого прикрытия не имеет; во время дела становится за кашами, и, в случае неудачи, отдается неприятелю без малейшего сопротивления, исключая больных, которые заблаговременно сажаются на своих лошадей и ожидают последствия дела: когда успех с нашей стороны, то они снова укладываются на подводы; когда же с противной, то, с помощью находящихся при транспорте казаков, уезжают вместе с кашами в назначенное до начала сражения сборное место.
Что же касается до запасного хлеба, то, для перевозки оного, подвод не определяется, ибо его везде найти можно в достаточном количестве на 1,500 человек; а если где оного нет, то казаки, с дозволения – как я уже говорил – начальника партии, употребляют свой двухдневный провиант, возимый в тороках, ущерб коего дополняется в первом городе, или местечке. Все казаки, находящиеся при транспорте овса и при чиновнике, назначенном для продовольствия партии, переменяются всякие сутки непременно.
Начальнику партии необходимо определить при себе одного из командированных к нему регулярных офицеров, который бы сочинял рапорты к главнокомандующему, повеления, наряды и приказы по партии, требования к земским начальникам той области, в которой партия действует, и отношения к ближайшим партизанам; который вел бы журнал входящим и исходящим бумагам, держал бы счет пленным, трофеям и проч.
Долг офицера по квартирмейстерской части состоит в рекогносцировках, или обозрениях; в избрании выгоднейших мест для кочевья партии; в расставлении, вместе с начальником партии, пикетов и застав; в легкой глазомерной съемке мест сражений и каждого перехода; к чему присовокупляются записки и собственные его замечания, дабы в таком случае, когда главная армия или корпус, ей принадлежащий, прибудут на какое-нибудь из сих мест, он мог бы дать все нужные сведения генерал- или обер-квартирмейстеру армии или корпуса.
В первом приказе своем начальник партии излагает порядочно, ясно и кратко все правила, которые должны быть соблюдаемы полковыми командирами, офицерами и нижними чинами касательно их обхождения с жителями, переходов, ночлегов, дневок, приема фуража и провианта, раздела добычи, разъездов, содержания застав, пикетов, и наконец порядка в нападениях, преследованиях или отступлениях.
О партии на марше
По учреждении всего нужного для похода, партия отделяется от армии и потаенно идет вне черты разъездов и партий, посылаемых неприятелем из главной его армии.
Обыкновенный порядок марша каждой партии есть следующий: за авангардом идет партия по полкам, в шесть коней, дабы её протяжение не было слишком велико; за партией следуют каши, больные и транспорт с овсом. Все заключает арьергард под начальством одного из регулярных офицеров, которого первая обязанность никому и ни под каким видом не позволять отставать от партии, а еще менее оставаться в деревнях. Малейшая жалоба из тех деревень, через кои пройдет партия, должна быть на его отчете. На привалах и ночлегах начальник арьергарда рапортует начальнику партии обо всем, что происходило, и представляет виновных для наказания.
Авангард, прибывши к месту ночлега, немедленно заводит временные пикеты, которые не пропускают жителей за черту, ими занимаемую, а людей, из окрестных мест приходящих, представляют начальнику партии. Меры сии наблюдаются и настоящими пикетами. В то же время посылаются ближние разъезды по всем радиусам дорог, сосредоточенных в местечке, или деревне, где должна остановиться партия, и ко всем скрытым местам, вокруг оной находящимся. Соединившись с авангардом, партия располагается по обеим сторонам дороги, по которой предполагает свое отступление, в случае атаки превосходящими силами, имея деревню или местечко, у коего остановилась, впереди фронта; люди не удаляются от оного ни на шаг и не снимают чемоданов, ни сакв, пока не возвратятся первые разъезды, посланные от авангарда на небольшое расстояние.
Между тем настоящие пикеты и заставы заводятся самим начальником партии вместе с офицером по квартирмейстерской части. По прибытии ближних разъездов, отправляются приемщики в местечко при одном офицере. Если нужно некоторым казакам идти в оное для покупки чего необходимого, то отпускаются они командами при исправном уряднике, который имеет строжайший за ними надзор и отвечает за их поведение[17]. Такие команды посылаются только во время дня и должны возвратиться к куреням прежде вечера. По прибытии ближних отправляются дальние разъезды по всем дорогам, соединяющимся в местечке, за коим расположена партия. Начальник партии назначает деревни, до которых они должны дойти непременно, открывая притом и такие, которые в небольшом расстоянии от дороги находятся. В доказательство, что разъезды точно доходили до пунктов, им назначенных, всякий офицер, или урядник, разъездом начальствующий, привозит записку от старшины той деревни, до которой имел повеление дойти, или приводит из сей деревни одного жителя.
Если дальние разъезды возвратятся к партии за час или за два до рассвета, то за полчаса перед оными посылаются снова ближние разъезды. Во всяком случае, за час перед рассветом казаки увязывают чемоданы и саквы и должны быть готовы к отражению, к нападению или к отступлению. Если же начальник партии останется по какому-нибудь обстоятельству и часть наступающего дня на прежнем месте, то, по возвращении ближних разъездов или дальних разъездов днем, он позволяет людям снова свободно отдыхать и отвязать саквы и чемоданы. В течение дня посылаются два дальних разъезда, которые ходят потаеннее ночных, ибо их дело открывать неприятеля, а не извещать его о прибытии партии.
За ложные тревоги пикетные и разъездные не наказываются: а лучше быть двадцать раз напрасно встревоженным, нежели один раз внезапно атакованным, что нередко бывает тогда, когда пикетные и разъездные опасаются наказания за ошибочное известие о движениях неприятеля. Тревожным казакам позволяется ехать во всю прыть не в виду партии; а в виду её не иначе, как легкой рысью, и прямо к куреню начальника партии, для объявления о происходящем. Сей последний немедленно садится на коня, велит трубить, по обстоятельствам, к походу или тревогу, и едет во всю прыть к месту, где примечен неприятель; велит партии строиться: днем на месте, ею занимаемом, а ночью в некотором расстоянии от оного, правее или левее огней бивака, на которые неприятель обыкновенно устремляет нападение, и которые сверх того, умножают темноту перед фронтом. Такое перемещение способствует и ко взятию неприятеля во фланг.
Каждый полк наряжает на сутки по одной сотне под названием готовых. Сия сотня остается при полку, имея обязанностью, в случае тревоги, мгновенно садиться на коней и стремиться с начальником партии на помощь к атакованной заставе; почему люди и лошади её составляющие, не облегчаются целые сутки[18].
Об учреждении пункта сношения с главною армией и в нем госпиталя партии
Подвижность и быстрота суть коренные свойства всякой части войска, определенной на внезапные удары. Будучи уверен в сей истине, я старался в предшествовавших статьях освободить партию от всех тех тягостей, с коими ни подвижность, ни быстрота несовместны: я ограничил количество овса, возимого при партии, и решительно отверг транспорты с провиантом. Но как совлечь бремя, неотделенное от самого существа партии? Как избегнуть влечения за ней раненных, больных и отбитой добычи, с каждой дракой с каждым усиленным переходом умножающихся?
Многие полагают, что начальник партии не прежде должен предпринимать поиски, как предварительно основав в безопасном от неприятеля городе, или селе, род пристани, которая бы служила ему хранилищем всех съестных и военных запасов, убежищем для больных и раненных казаков, местом для складки похищенной у неприятеля добычи; словом, магазином для всякого рода тягостей, партии принадлежащих. Взяв сию нужную предосторожность, начальник партии должен устремиться на неприятельский путь сообщения, действовать по произволу столько времени, сколько будут позволять обстоятельства, возвращаться к своей пристани для раздела добычи, для отправления пленных и отбитых трофеев, для сложения раненных; и, по совершении сих обязанностей, возобновлять набеги. Могут ли выгоды такого образа действия равняться с его неудобством? Без сомнения, партия, освобожденная от всех тягостей, вольна в ходу, не озабоченная продовольствием своим, способнее и быстрее может действовать на разных пунктах пути сообщения и путей продовольствия неприятеля; но, угрожая источнику его существования, она подвергает хранилище своих собственных потребностей истреблению. Опасение её в сем отношении должно быть тем живее, что она, по малочисленности своей в сравнении с неприятельской армией, не в состоянии разорить всех её заведений, тогда как и слабый отряд неприятеля, пользуясь её отдалением от пристани, может нанести её чувствительный удар без малейшего усилия. К тому же я опасаюсь, чтобы заботы о сохранении столь важного предмета не имели слишком сильного влияния на деятельность начальника партии, и не сообщили его планам и предприятиям той чрезмерной осторожности, которая вовсе не прилична партизану. Между тем нужно заметить и то, что неприятель чем долее останется в неведении о такой пристани, тем позднее партия лишится в ней своих заведений, и тем потеря её будет важнее и убыток чувствительнее. Прибавлю: если партия и действительно, при начале своих движений, должна освободиться вышесказанным средством от неудобства влачить за собою собственные тягости, то выгода сия продолжается не далее первого приза. Тогда она снова принуждена бывает или обременять себя отбитыми тягостями, или отсылать их в пристань с большим конвоем, который обессиливая партию, сам не довольно бывает силен, чтобы, в случае нужды, противостать нападению неприятельскому.
Другой способ, совершенно противоположный первому, состоит в движении всей партии совокупно, не назначает ей никакой пристани и дозволяет всему каравану следовать за партией. Таковой образ действия, по моему мнению, еще безобразнее вышеописанного. Если он освобождает от заботы прикрывать пристань, всегда неприятелем угрожаемую, то совершенно отягощает ход партии, и, в случае даже легкой неудачи, лишает и нужнейших потребностей и приобретенной добычи, и следующих за партией больных и раненных. Сверх сего, главного неудобства, он представляет способы нижним чинам заниматься более грабительством, нежели настоящим делом, так что фуры, или телеги, определенные для возки провианта, непременно наполняются ограбленными вещами. Вскоре подводы умножаются под предлогом умножения больных, за неимением которых, для обмана начальника, употребляются здоровые люди; и сие злоупотребление столь усиливается, что часто видим по одному человеку на подводе, готовой развалиться под тягостью пожитков, отнятых насильно у мирных жителей. Если начальник партии, испугавшись такого умножения тягостей, велит отправить в госпиталь главной армии тяжело страждущих, то это приведет к другого рода беспорядку. Для прикрытия сего транспорта отберутся (тайно же от него) надежнейшие и расторопнейшие люди, которые, забравши с собой все, некоторой цены стоящие, пограбленные вещи, отправятся в главный госпиталь и, сдавши больных, пустятся странствовать нередко до самой своей родины, и после несчетных грабительств не прежде возвратятся к партии, как в конце кампании, оправдывая себя незнанием того места, где она находилась. Тот ошибается, кто подумает, что таким транспортом облегчается партия. По отправлении одной части больных, остальная точно таким же средством умножается и таким же средством, будучи несколько раз отсылаема в главные госпитали, приводит наконец партию в такое истощение, что она принуждена бывает, если не усилять её новыми войсками, прекратить свои действия. Но пусть партия будет в цветущем состоянии, и тогда, при открытии неприятеля, начальник её поневоле должен оставить знатную часть своего отряда для прикрытия обоза и тем обессилить боевое отделение. В случае же удачи, при ложном известии какого-либо пленного о близости свежего неприятельского отряда, он принужден прекратить необходимое преследование пораженного неприятеля, опасаясь подвергнуть истреблению огромный караван свой, довольствоваться, половинным успехом. Я распространяю статью сию не в соразмерности, может быть, с другими статьями сего сочинения. Нельзя сделать иначе. Необходимость облегчать партию в ходу её столько связана с пользой, от партизанского действия ожидаемой, что должно употребить все старания для искоренения предрассудков, и поныне касательно сего господствующих. Но чем заменим мы опровергаемые нами оба способа?
Изберем средину между двумя крайностями.
Представим себе, что партия достигла до участка, по которому определено ей спуститься на сообщение неприятеля. Первый предмет начальника оной состоять будет в избрании города (или села) на таковом расстоянии от неприятельского пути сообщения, который был бы сколько возможно вне опасности от нападения. Он будет служить ему хранилищем больных и раненных и пунктом передачи трофеев, пленных и известий в главную армию, но в нем никакого магазина не учреждается и партия доходит до него не иначе, как теснимая неприятелем.
В сей город назначается начальником один из регулярных офицеров, при партии находящихся. Его военная команда состоять будет в 50 казаках и урядниках.
Обязанность его заключится в сохранении порядка в городе и окружностях оного, на расстоянии 10-ти, или 15-ти верст; в надзоре за госпиталем, находящимся под ведением младшего медицинского чиновника; в сосредоточении посреди города достаточного числа запряженных подвод, для немедленного перемещения больных и раненных на другой пункт, в случае угрозы сему пункту неприятелем; в передаче в главную квартиру трофеев и пленных посредством обывателей и нескольких казаков команды его; в выдаче квитанций начальникам, приводящим пленных и доставляющим трофеи; в получении таковых же при сдаче пленных и трофеев в главную квартиру; в преграждении пути к оной, также и в проживании в городе казакам и чиновникам партии, без особой на сие записки от начальника партии; и наконец, в учреждении вокруг города на расстоянии 10-ти или 15-ти верст сельской извещательной стражи, подобно той, которая учредиться должна в кругу действия партии, и до коей почитаю за нуждой коснуться мимоходом.
Если воюющие армии стоят одна против другой долго на одном месте (как то было после занятия Москвы и после победы при Кульме), то, дабы не изнурить себя вдаль посылаемыми разъездами, которые, при самой величайшей скрытности в розысках, нередко бывают примечаемы неприятелем и тем возбуждают в нем осторожность, противную выгодам партизана, я предлагаю образование сельских извещательных постов вдоль по всему участку, партизану определенному. Для сего нужно:
1-е. Дружеское обхождение с обывателями и наистрожайшая справедливость в разборе случающихся споров и несогласия между казаками и жителями.
2-е. Предварительное объявление через земскую полицию о вступлении партии в определенную область для защиты оной, и вызов обывателей помогать ей поспешными уведомлениями о проходящих неприятельских отрядах и транспортах.
Вследствие чего требуется: быстрое распространение циркулярного поведения местным начальникам о немедленном образовании во всяком городе, местечке и деревне сельских конных пикетов. Сии пикеты составляются из трех или четырех обывателей, на обыкновенных их собственных лошадях.
По получении известия о неприятеле, ездовой скачет во всю прыть от своего пикета к ближайшему, передает ему известие и возвращается немедленно в свою деревню.
Образовав сие вспомогательное средство, для обеспечения партии от нечаянных нападений, начальник оной весьма ошибается, если найдет его достаточным для безопасности своего отряда, и в таком мнении ограничить остерегательную свою деятельность; еще более ошибется он, если на сельских извещениях основывать будет свои предприятия на отряды или транспорты неприятельские. Сведения, получаемые через обывателей посредством изустного предания, не могут быть ни столь верными, ни столь удовлетворительными, как сведения, получаемые через разъезды.
Начальнику партии остается здесь довольствоваться тем только, что, устремляя мысли обывателей на один предмет с ним и занимая беспрестанно их беспокойную деятельность в содействии партии, он обращает их на свою сторону, и через то обеспечивает себя не только относительно помощи, подаваемой ими неприятелю, но также и от внезапных нападений сего последнего на партию.
О действии партии
Всякая атака партии производится явно или внезапно; первая чаще употребляема бывает против войск, вторая против обозов.
Первый способ, будучи согласен с коренными правилами общей тактики, имеет основанием те же простые истины, что десять человек сильнее одного, и что, по естественному образованию всякого человека, он слабее сбоку и сзади, нежели спереди. Следовательно долг партизана состоит в направлении большого числа людей на тот пункт, коего занятие для него выгоднее, и в нанесении главных ударов в бока и в тыл, а не в лицо неприятельской линии.
Сколько средство сие не облегчает усилия атакующей партии, надобно однако же полагать, что и неприятель примет меры к отражению войск, пустившихся первыми в атаку. Дабы положить преграду покушению неприятеля и избежать в сем случае замешательства, следует избрать такой распорядок, который бы основывался не на одной физической, но и на нравственной силе. Всякое подкрепление атакующей, или атакованной части, теряет вес свой, когда направляется в середину битвы. В сем случае физическая сила ограничена тем, что отраженная часть, требующая подкрепления, еще заслоняет место свежему удару войска, подошедшему на подкрепление; а нравственная сила слабеет от того, что сие подкрепление, проходя между расстроенными передовыми войсками, невольно впитывает в себя страх и беспорядок, в них господствующий. Те, кои хотели согласить направление резервов в середину битвы с средством не преграждать им отлив отраженных войск, те изобрели образ действия, называемый по-шахматному. Но сверх того, что интервалы, находящиеся между частями, расположенными по-шахматному, разрушают единство в натиске всей линии, и приманивают, так сказать, дерзкого неприятеля ворваться в оные; они еще и сами собой не могут сохранять тот порядок, в каком бывают представляемы на планах изобретателей или на мирных полях экзерциции. И в самом деле, какой точности ожидать можно в направлении, где дым, пыль, груды мертвых тел, волнение во фронте, составленном из людей, а не из шашек – все может причинить в ином месте стеснение интервалов, а в другом чрезмерное расширение оных? Чтобы понять сие, недостаточно знать войну по книгам, по планам и по маневрам, или смотреть на сражения с высот, вне выстрелов и сечи: надобно самому пробиться сквозь сию ужасную тропу испытания!
Итак, почитая опасными все боевые порядки, коих линии разрывны, равно, как и те, в коих ставят подкрепление позади неразрывной передовой линии, я предлагаю боевой порядок партии в три уступа: один слабый и два усиленных.
Образ построения каждого уступа зависит от начальника партии; но я почитаю выгоднейшим:
1) чтобы слабый уступ строим был в лаву[19], а усиленный в полусотенные колонны;
2) чтобы атаки ни в коем случае не производились колоннами, а отдельными от них полусотнями;
3) чтобы каждая часть войска, идущая за атакующей частью войск и служащая ей подпорой, не следовала бы именно позади оной, а немедленно обращалась бы к правому или левому флангу атакующей части, дабы, в случае отражения сей последней, не мешать её отливу и быть готовой ударить во фланг неприятеля, пустившегося в погоню за отраженной частью.
4) Чтобы отраженные полусотни никогда не пристраивались к колонне спереди и по порядку номеров своих, а рассыпавшись, скакали бы во всю прыть пристраиваться к хвосту колонны.
5) Чтобы казаки полусотен, пристраивающихся в лаву к хвосту колонны, не наблюдали того ранжира, по которому они построены были прежде атаки, а только старались бы строиться как можно скорее.
Партия никогда не атакует неприятеля с обоих флангов, разве когда втрое или вчетверо сильнее оного.
Выбор фланга, на котором следует умножить силу, определяется по местности: всякое поле битвы рассекаемо более или менее естественными преградами, как то: реками, болотами, ярами и пр., но неминуемо заключает в себе два прямейших пути сообщения: сообщение собственной партии и неприятельской. Преграды обыкновенно находятся впереди или назади фронта, на обоих флангах, или на одном из флангов линии; и если иногда служат упором флангам, то еще чаще бывают могилой партии, подавленной или опрокинутой к оным противной силой. Пути же сообщения падают отвесно на середину тыла партии, иногда косвенно, а иногда и на мысленное продолжение фланга оной партии.
Само собой разумеется, что неудачный бой одной из сражающихся партий, имеющей позади себя естественную преграду, влечет за собой несчастнейшие последствия; особенно когда партия, идущая атаковать неприятеля, встречает преграду впереди себя: ибо тут, к неудобству первого обстоятельства, прибавляется новое, а именно: переправа через преграду в виду неприятеля. (Черт. 5, фиг. 1 и 2).
Партии, столкнувшиеся между двумя преградами, так что все четыре фланга оных примыкают к означенным преградам, не могут иметь превосходства одна над другой иначе, как посредством усиленного натиска на центр линии, или на тот фланг, который ближе к пути сообщения неприятельской партии. (Черт. 5, фиг. 3.) Оба сии натиска представляют большие затруднения и требуют решительности и мгновенности.
Те партии, кои сошлись вдоль преграды (обстоятельство, которое случается чаще других) и примыкают к оной, одна правым, другая левым флангом, имея на противных флангах свободное поле для действия, – те партии должны определить усиленное действие на фланг неприятельской линии, к полю отходящий. (Черт. 5, фиг. 4).
Причина сему та, что усиленное стремление упирающегося в преграде фланга нашего на неприятельский фланг, против него находящийся, влечет за собой то неудобство, что хотя и был бы успех на сем пункте, но решительный натиск неприятеля от поля во фланг войскам, с успехом действующим вдоль преграды, не током остановит их стремление, но и опрокинет их в ту преграду, вдоль которой они действуют. Напротив того, при атаке главными силами противоположного фланга тому, которой упирается к преграде, все выгоды обращаются на строну атакующего; ибо каждый удар его подавляет неприятеля к преграде, тогда как удары сего последнего обращают атакующего в поле, где, по устроении себя, он может возобновить нападение.
Партия, сошедшаяся с противной партией в поле, не имеющем никакого препятствия, должна употребить главное усилие на тот из флангов неприятеля, который ближе к его пути сообщения, дабы не только поразить противные войска, но и отделить их от того места, где находятся их подкрепления, обоз и прочие необходимости. (Черт. 5, фиг. 5).
Вот все, что могу сказать в сем мелком сочинении об явном боевом порядке. Приступим к внезапному.
Получа сведение о направлении неприятельского транспорта или отряда, начальник партии рассчитывает так, чтобы непременно прибыть к месту засады или нападения в один переход и прежде света.
Если переход из 30 или 40 верст, то делает он на половине оного привал, на один час, не более, и без корма; если же переход из 50 или 60 верст, то, сделавши без привала половину оного, он останавливается кормить людей и лошадей вдоволь, без торопливости, и потом немедленно идет далее. Во всяком случае, на каждом десятке верст он останавливается на 5 минут, чтобы дать воловую льготу лошадям; спешивает свою партию за пять, или за шесть верст, как от места, для привала назначенного, так и от того, на которое он прийти должен для ночлега, дабы лошади на самом марше успели выгуляться, охладиться и приготовиться к немедленному употреблению корма.
Если неприятель не проходит еще по большой дороге, то начальник партии, приближаясь к ней, выбирает скрытое место, где и располагается со всей партией или с частью оной, запретя наистрожайше разводить огонь, шуметь и облегчать себя и лошадей, которых однако же позволяется разнуздать и становить к корму. В сем случае нет ни пикетов, ни застав, а всходят два или три казака на колокольню, если партия расположена у деревни, или влезают на дерево, если она стоит у леса, и примечают за неприятелем.
Стараться выбирать место для засады не у самой дороги, а в некотором расстоянии от оной. Мера отдаленности определяется по глазу так, чтобы удобно обозревать как можно более пространства и различать, пехота ли, конница, артиллерия, или обозы по ней следуют. Самое выгодное местоположение для засады избирается за обширной высотой, в долине, где бы вся партия могла поместиться. Если высота сия покрыта лесом, или строением, тем она еще удобнее для надзорных, которые, как я уже говорил, пользуясь деревом или колокольней, могут все видеть, не будучи сами видимы.
Прежде нежели предпринимать атаку, начальник партии объявляет всем полкам лично и вразумительно об избранном им сборном месте для партии, в расстоянии четырех или пяти верст от поля сражения. Сие сборное место определяется для того, чтобы представить казакам пункт соединения в случае, ежели партия потерпит сильное поражение и рассеется, без возможности собраться на поле битвы. Казкам надлежит обращаться к оному поспешнее, но не толпой, а в россыпь, окружными и скрытыми дорогами.
Полки наблюдают между собой очередь, которому быть впереди как на переходах, так и в нападениях[20].
Более двух полков в дело не употребляется; один атакует, другой подкрепляет, третий составляет резерв, и не иначе вступает в бой, как в чрезвычайном случае, и только отступательно.
При сем последнем полку находится другая часть барабанщиков, которые становятся в закрытое место; при отступлении боевой части бьют в барабаны, кои употребляются иногда в атаках; но также в закрытых местах, дабы уверить неприятеля, что партия имеет при себе пехоту.
Ежели полк атакующий совершит с успехом свой натиск без помощи подкрепляющего, тогда добыча остается первому.
Ежели полк атакующий отбит и подкрепляющий бывает принужден войти в дело, то хотя бы и вместе они вторглись в неприятеля, слава и добыча остаются уже одному подкрепляющему полку[21].
По трубе полки собираются немедленно и становятся в прежний боевой порядок; из сего исключается две очередные сотни, предварительно назначенные для преследования и окончательного поражения.
Ежели из транспорта или из части неприятельских войск, взятых в плен, некоторые успеют скрыться, и если в то же время начальник партии известится от пленных о близости свежего неприятельского отряда, или транспорта, то он уже не ожидает его на старом месте, а идет к нему на встречу и, смотря по обстоятельствам, атакует или из засады, или явно.
Иногда партизан бывает принужден оставлять на месте орудия, отбитые у неприятеля, оттого, оружие. Скажу более: не сотня ли Донских казаков исправила в лейпцигском сражении неудачную сечу части линейной нашей кавалерии, – сечу, едва не причинившую гибельный разрыв середины союзной армии и перемену в великих происшествиях сего решительного дня? Наконец, не наравне ли с храброй нашей пехотой казаки шли на приступ Измаила в 1790 году? Все зависит от начальника. Отчего быть казакам менее храбрыми жителей Малороссии, из коих составлена вся наша кавалерия, и коих они расторопнее и превосходнее в верховой езде? А кто не знает, что хороший всадник всегда смелее слабого? Ежели по сие время редко видимы были казаки в линейных битвах, то сему было причиной благоразумней главнокомандующих, которые, уважая малолюдность Донской Области, не позволяли употреблять в пыл огня часть войска, мало умножающую числом своим многочисленные громады регулярной нашей кавалерии и чрезвычайно полезную в поисках и содержании пикетов. Впрочем, я уверен, что, при хороших полковых начальниках, ищущих славы, а не одной добычи, или награды, донские полки, сомкнутые линией, или лавой, по сотням в колонны, или в шесть коней, ни в каких атаках не отстанут и ни в каких канонадах не осадят от какой бы то ни было кавалерии. Но не оскорбится ли благородная гордость линейной кавалерии, ежели казацкие полки, исполняя уже половину обязанностей легкой регулярной конницы поисками и содержанием пикетов, сверх того, еще будут брать батареи, прорывать пехоту и опрокидывать кавалерию неприятеля?
что канониры, спасаясь бегством при угрожающей им гибели, увозят с собой передки от оных. Для предупреждения сего препятствия, нужно заблаговременно запасаться крепкими канатами, которых длина полагается в 3 или 3 1/2 сажени, и на конце которых с одной стороны привязываются железные крюки, а с другой делаются петли, или шлейки. Сии канаты возятся всегда с партией для вышесказанного случая предварительно для сего назначенными казаками, коих полагается по два человека в каждой сотне. Я почитаю лишним объяснять уловку, как зацеплять отбитые орудия канатами; но должен сказать, что способ сей употребляется только в успехе мгновенном, посреди сечи, на ближнем расстоянии и в скорости.
После каждого успешного дела партия удаляется от пути сообщения неприятельского по крайне мере верст на 5 и проводить ночь с обыкновенной осторожностью. На другой день отправляются трофеи и пленные при помощи обывателей с малым конвоем, но при надежном офицере. При них отсылаются также тяжело больные и раненые, сдающиеся в том городе, который определен быть пунктом сообщения с главной армией. Командующий конвоем далее сего места нейдет и немедленно возвращается к партии, взяв расписку от градоначальника в принятии трофеев и пленных и отослав с курьером донесения к главнокомандующему.
Отбитая добыча продается на том месте, где партия провела ночь; в случае же малолюдности в нем жителей, отсылается при выборных от полка (коему она принадлежит) казаках и офицере в первый город, или местечко, или село, где она превращается в деньги, которые разделяются таким образом: начальнику партии в 10 раз более, нежели простому казаку. (Полагать должно, что, для примера в бескорыстии, он разделяет одну добычу славы с подчиненными, а денежную употребить в награду казакам, более других отличившихся).
Полковому командиру в 8 раз более.
Штаб-офицеру и сотнику в 6 раз.
Обер-офицеру в 4 раза.
Уряднику в 2 раза.
Раздел лошадей производится следующим образом: первые приступают к оному те, у коих убиты или ранены были лошади в предыдущих делах.
Пример: положим, что предыдущие дела были одно 13-го, другое 18-го, а последнее 23 октября: первый раздел производится между теми, кои потеряли лошадей 13 октября. Делители разделяются на два разряда: один составляется из тех, у коих убиты лошади, а другой из тех, у коих они ранены.
В разрядах очередуются к выбору лошадей по чинам до простых казаков, а между казаками по жребию.
NB. Ежели бы ранена была лошадь начальника партии 13-го числа, то и он не прежде приступает к разделу, как по получении лошади последним казаком из того разряда казаков, которых лошади были убиты того же числа; в разряде же тех, у коих они ранены, он имеет первый шаг.
После сего следует раздел за 18-е число.
Первые приступают к оному те, у коих убиты или ранены лошади в последнем деле. Раздел по тем же правилам.
NB. Ежели бы случилось, что у начальника партии была убита или ранена лошадь в последнем деле, то есть 23-го числа, то и он не прежде приступает к разделу, как после получения лошади последним казаком из того разряда казаков, у коих лошади ранены были в предыдущем деле, то есть 13-го числа.
К остаткам приступают худоконные. Раздел производится по старшинству чинов между офицерами, а после них между казаками, не по жребию уже, но по достоинству и способности каждого из них. Сей раздел зависит от начальника партии.
Конвой, отправляющийся для продажи добычи, должен быть в отсутствии от партии не более суток. Строго запрещается полкам не только возить с собой на другой день фуры с отбитой добычей, но даже казакам оставлять при себе некоторой величины вещи из числа похищенных у неприятеля. Все должно превращаться в деньги или пепел.
Если начальник партии предпринимает поиск на какое-нибудь заведение, как то: магазин, госпиталь, квартирующий парк, или преобразовывающуюся часть неприятельского войска, то он старается дойти к сему месту сколько можно неприметнее, и не большой, но проселочной дорогой, или и совсем не по дороге, а скрытными местами, дабы миновать заставы и разъезды, обыкновенно располагаемые и посылаемые по дорогам, к сему месту ведущим. Партия идет без привала и атакует во время ночи, на рассвете, или в бурную погоду[22].
Чаще встречаешься с беспечным, нежели с осторожным противником; большая часть отдельных начальников, отправя разъезды по всем радиусам дорог, сосредоточенных у места, ими занимаемого, остается в полной уверенности, что, по открытии неприятеля означенными разъездами, они будут иметь довольно времени построиться в боевой порядок и принять меры к отражению нападения. Подобные партизаны обыкновенно пренебрегают надобность открывать дороги, находящиеся в их тылу, особенно ту, по коей они пришли. Вот почему советую (хотя посредством большого обхода) атаковать с тыла.
Если же обстоятельства сему противятся, то следует при открытии хотя с боку и вдали первого из сих разъездов отрядить в след за ним передовой полк партии, который обязан прибыть вместе с ним к неприятельскому отряду, пользоваться его расстройством и атаковать, как говорил великий Суворов, без тактики. Прочие же полки долженствуют не терять из виду полк, пустившийся в погоню, и подкреплять его во всяком случае.
Ежели открытое неприятельское заведение имеет при себе сильнейшую часть войска, нежели партия, то начальник оной рапортует о том главнокомандующему армии, и не предпринимает ничего в окрестностях сего заведения до прибытия на подкрепление ему той части и того рода войск, в котором он имеет нужду, и которое, по совершении предприятия, отправляется обратно в армию. Повторяю: меры сии позволяются только при нападении на какое-нибудь неприятельское заведение; но если надлежит атаковать проходящий отряд, числом своим хотя и вдвое превышающий партию, то искусный и отважный партизан без подкрепления может всегда выбрать случай, часть и место для выгодного нападения.
Начальнику партии не возбраняется действовать и малыми отрядами. На сие употребляет он две или три сотни, которые, также разделясь на малые части, стараются перехватывать курьеров, почты и офицеров неприятельских, по надобности службы проезжающих проселочными дорогами. Но как сии малые отряды, выходя из-под надзора главного начальника партии, неминуемо будут причинять жителям различные оскорбления и даже жестокости; то, для избежания распрей и несогласия с обывателями той области, в коей вся партия находится, сие раздробительное действие производится только за путем, партией наблюдаемым, а не на той стороне, которую она занимает.
Дозволяется партизану, теснимому слишком сильным неприятельским отрядом, перевести партию свою на участок ближайшего к нему товарища и действовать совокупно с сим последним против означенного отряда, по изгнании или поражении коего он снова занимает свое место и обращается к собственному своему предмету.
Дабы поставить преграду частым такого рода перемещениям, и через то пресечь сосредоточивание партий, нужно поставить в правило, чтобы партизан, перешедший на участок своего товарища, поступал под его начальство, хотя бы он был и старее его по службе.
Часто случается, что неприятельский отряд, прикрывающий казну курьера или важного чиновника, заманивает партизана в противную сторону и, отвлекши его от большой дороги, с успехом исполняет свое намерение. Для отвращения сего, партизан отделяет один полк против отряда, его заманивающего, а с остальными остается в засаде вдоль большой дороги. Такое распоряжение основывается на вероятности, что если неприятельский отряд сильнее партии, то он употребит к отражению оной средство простое, то есть силу оружия, и что, напротив, если он слабее её, то прибегнет к маневрам, чем только обнаружит намерение свое удалить её от места, им занимаемого. А как главное военное правило состоит в том, чтобы делать все противное неприятелю, то начальник партии, кажется, исполнит долг свой, приведя в действие способ, мною предлагаемый.
О всеобщем отступлении неприятельской армии ко временному или коренному её основанию прежде всего узнают партизаны первого отделения. Они спешат уведомить о том ближайшего к ним партизана 2-го разряда. Посылаемый с уведомлением иметь при себе достаточный конвой, и передав бумаги свои означенному партизану, поспешно возвращается к своей партии. Таким образом известие перелетает от партизана к партизану быстро и беспрепятственно. Сколько бы отступление неприятеля ни было стремительно, и тогда колонны его не будут в состоянии предупредить вестников об его движении; а сего и достаточно для начальников партий, тем более, что каждое из них занимает один из тех путей, которые неприятель может избрать для своего отступления. Получив достоверное известие о пути избранном, они все бросаются на оный и, устремив все усилия против головы передовой неприятельской колонны, стараются преграждать её движение.
Ежели же неприятель обнял в отступлении своем все дороги, сосредоточенные у места, от которого он идет, в таком случае каждый партизан особо старается препятствовать движению каждой колонны по дороге, ею избранной; а если сего невозможно произвести в действие, бросается к тому месту, где разные пути, соединяясь, составляют один, как, например, от Лейпцига к Эрфурту при Кезене.
Все сие принадлежит партиям трех отделений вообще; партизанам же первого разряда нужно отменение в некоторых из означенных обязанностей и прибавление к оным таковых, которые более соглашались бы с предметом их действия. И потому отменяются:
Возка на подводах больных и раненых в след за партиями. От смежности оных с армией, каждый тяжко больной или раненый немедленно должен быть отсылаем в главную квартиру на собственной лошади.
Партии сего разряда не должны иметь пристани определенной.
Они прибавляют к сельской извещательной страже лазутчиков.
Они редко прибегают к засадам, но более употребляют скрытые переходы и внезапные наскоки.
Отбитая ими добыча отвозится для продажи в армию, если не может быть распродана жителями в окрестности точки, занимаемой партией.
В положение нерешительном, когда сопротивные силы наблюдают одна другую, не вдаваясь в важные действия, занятие партизана будет состоять в том, чтобы доставлять сведение о сокровеннейших частных расположениях неприятеля, и, в случае оплошности оного, поражать части вой ск, отделяющиеся от главных сил его. До сего он достигнуть может искусным направлением своих розыскных отрядов, водимых верными и способными лазутчиками. Слабые числом, но сильные внезапностью и умножающиеся через неугомонную деятельность, отряды сии должны быть вверены начальникам и офицерам, говорящим языком неприятеля, а нижние чины должны быть сколько возможно приноровлены наружным видом своим к ближайшему с ним сходству. Проникая в середину расположения противных сил, они особенно будут стараться перехватывать адъютантов и всякого рода гонцов, отправляемых с повелениями или донесениями, расспрашивать у самих неприятелей об общих и частных слухах, господствующих в их войсках и узнавать о местопребывании главной, корпусных и дивизионных квартир.
Начальник партии, получив известие обо всем разведанном розыскными отрядами, отсылает оное немедленно к главнокомандующему; а сам, внушаемый прозорливостью и сметливостью своей, спешить привести в исполнение отважные свои предначертания. Время занятия кантонир или зимних квартир, обыкновенно почитаемое временем отдыха для прочих войск, будет для партизана сего живейшей частью его деятельности. Здесь, с расширением пространства, занимаемого неприятелем, уменьшится его бдительность, а предметы, подлежащие поискам партизана, значительно умножатся. Разрывая сношение между частями противных войск, ужасая оные неожиданными появлениями, сопровождаемыми мечом и пламенем, он подобно привидению, будет казаться повсеместным. Действуя иногда совокупно с другими партизанами сего разряда, иногда раздельно с ними, иногда даже в россыпь, с тем, чтобы сосредоточиться там, где менее его ожидают, поразить, скрыться и появиться на противолежащей точке с той, на которую он ударил – есть его дело. Самое желание ворваться в главную квартиру, и даже в ставку вождя, может тешить легкокрылое его воображение. Все удастся ему, только чтобы не оставляли его неусыпность и решительность, сии гении-хранители всякого отдельного начальника. Вот легкий абрис действия партизана первого разряда! Рассмотрим теперь поведение сей партии во время сражений и в последующих оным движениях, отступательных и наступательных.
С первого взгляда кажется, что в продолжение самого боя партизан не может принести решительной пользы армии своей; и действительно: появление полутора тысяч всадников в боку или в тылу борящихся сил хотя может отвлечь на время готовящееся нападение некоторой части войск, но, без сомнения, за сей маловажной выгодой последует разбитие или даже истребление партии. Явная причина сему состоит в том, что во время сражения все части неприятельской армии находятся бдительными и способными противопоставить меньшей силе большую. Оружие же партизана состоит более в искусстве, нежели в силе; вернейший его союзник – внезапность. Посему, я думая, что в продолжение сражения партизан должен подойти столь близко к боевому полю, чтобы иметь возможность розыскными отрядами в точности наблюдать за ходом боя и к окончанию оного готовится начать свои действия. Положим сперва, что неприятель возымел поверхность над нашей армией, и что сия последняя должна, уступив поле сражения, обратиться к отступлению. В сие время беспорядок есть отличительная черта как в рядах побежденных, так и в рядах победителей; одна только нравственная сила составляет преимущество последних. Вот блистательная минута для удара партизана решительного! Для него не может быть неудачи: он вихрем несется по всей затыльной части врага; освобождает своих пленных, истребляет раненых неприятелей, рубит артиллерию, отдыхающую без прикрытия, заклепывает орудия, разгоняет спешенную конницу и, может быть, самые пехотные толпы, в беспорядке бродящие, предает гибельному мечу своему. Нанеся таким образом чувствительный вред победителю, он прорывается сквозь фронтовую сторону, или на противное крыло неприятельских сил и стремится на присоединение к арьергарду своей армии.
Нет никакого сомнения, что налет такого рода, удачно исполненный, не только причинит вещественный вред неприятелю, но вместе с оным разрушит нравственную силу, доставленную победой, ослабит преследование и послужит к возбуждению мужества в своих соратниках.
Представим теперь неприятеля, уступившего натиску сил наших и, по оставлении боевого поля, стремящегося к отступлению. Уже легкая конница авангарда нашего настигает его тыльные отряды, гнетет их и придвигает к главным его громадам. За нею поспешают тяжелые войска.
В сем случае, если бы можно было задержать неприятеля на некоторое время, то возобновился бы вторично бой, который, от преимущества, одержанного уже нашей армией, может обратиться в совершенное поражение. Первенцы славы сей принадлежат партизанам первого разряда, ибо они находятся ближе других к неприятельской армии. Здесь два рода действия лежат на их обязанности. Если страна пресекаема теснинами, долг партизанов забежать на путь, по коему неприятель следует, захватить выгоднейшее и труднейшее место, и тут решиться принять на себя всю тягость удара неприятельской силы, задержать оную и тем самым подвергнуть её натиску своей армии. Если же два вышесказанные условия не подлежат исполнению, то дело партизана беспрерывными нападениями пресекать путь сообщения, задерживать и разгонять войска, отделенные неприятелем для охранения оного, портить мосты, трудные проходы и перевозить суда, или лодки, на свою сторону; одним словом, истребляя на сем пути все появляющиеся пособия и уничтожая средства, служащие к скорости отступления, стараться всеми способами доставить своей армии удобный случай нанести вторичное поражение неприятелю.
Наконец, когда явятся партизаны 2-го и 3-го разряда, тогда, сверх вышесказанных обязанностей, общий долг партизанов состоять будет в том, чтобы днем не позволять обозам, фуражирам и усталым отдаляться от пути, армией избранного, а ночью тревожить войска, останавливающиеся на ночлег или для отдохновения. В сем случае введется очередь полкам, долженствующим каждую и целую ночь нападать на биваки неприятеля и содержать его в беспрестанном беспокойстве.
Партии случается быть несколько недель сряду в поисках и в такой осторожности, что не имеет она времени облегчать лошадей своих: то каждый день, по прибытии на ночлег, каждая сотня должна расседлывать на один час по четыре лошади для просушивания спин, или промытия и присыпки ссадин. Через час оные лошади снова седлаются, а другие четыре сменяют их, и так далее. Таким образом в течение 24 часов каждый полк освежает 480 лошадей без малейшее опасности.
Описав сей новый способ употребления партий и полагая его удобнейшим всех до сего времени нам известных, чувствую, сколь мое описание неудовлетворительно; но в то же время уверен, что было бы совершенно бесполезно входить в такие подробности, которые в применении своем более принадлежат сметливости каждого командира в особенности, нежели общим определенным правилам. И подлинно, едва партия двинулась на поиски, как уже начальнику её представляются обстоятельства, требующие той решительности, твердости и быстроты, которые ни в каких книгах не находятся и никакими наставниками преподаны быть не могут.
Или все может способствовать его предприятию: лощинистое и открытое местоположение, частые мосты, паромы, известные броды, убежища, от природы неприступные, робкие неприятельские отряды, магазины, учрежденные не в укрепленных городах и местечках, парки кочующие или идущие к армии со слабыми прикрытиями и без осторожности. Или все соединяется на гибель партии: сплошные леса, обширные водомоины, непроходимые болота, сильные и отважные отряды деятельного неприятеля, осторожность многочисленных прикрытий жизненного и военного его продовольствия, его разъезды, его пикеты на всех дорогах и на всех высотах, неведение о местопребывании противного отряда, жители, устрашенные неприятелем и от того готовые извещать его обо всем, что касается до партии, города, деревни пустые, стада, сокрытые в дремучих лесах, продовольствие затруднительное, сообщение с главной армией пресеченное и пр. Что, скажут, может быть преградой казакам? Но не довольно того, чтобы как-нибудь спасаться: долг начальника рассчитывать предприятие свое таким образом, чтобы выигрыш в случае успеха превышал потерю в случае неудачи; и для того нужно знать: когда идти явно или потаенно? где неприятель? в движении или на месте? соединенно или раздробленно он действует? ожидает ли нападения или сам ищет партию? какие его силы? какого рода войска составляют его? Но как все сие узнать, когда жители не благоприятствуют? партия наша становится на ночлег, заводит пикеты, заставы и посылает разъезды – кажется, этого довольно!.. Сколько и тут нужно сметливости! Какого рода местоположение избрала партия: лесистое или открытое? возвышенное или плоское? находятся ли вблизи глубокие лощины, широкие рытвины, деревни, господствующие дома, церкви и кладбища с оградами? Все сие служит основанием расположению застав и пикетов; ибо малейшая оплошность в сем случае причиняет опаснейшие последствия: нерадиво открытый брод, тропинка, проложенная по горе и извивающая между кустами, болотами и даже хлебом, загороды, крутой берег с твердой отмелью, сады, продолженный холм, длинная цепь высот – все сии обстоятельства суть средства для нечаянного неприятельского нападения на партию, и для нападения партии на неприятеля. Но сколько представляют опасностей ночные экспедиции? Затруднение в близком и в то же время в тайном подступлении, предшествующем атаке, без коего успех всегда сомнителен; легкая ошибка в размере расстояния, или какого либо препятствия; ошибочное направление партии, посланной в обход; неизвестность точного размещения войск неприятельских – запутывают дело и причиняют бесполезную потерю людей и времени. Успехи облегчают предприятия, но в неудачах препятствия рождают препятствия. Тогда уже не один главный неприятельский отряд должен быть надзираем начальником партии; он обязан обеспечивать фланги и тыл части своей с строжайшей бдительностью и всечастотно быть в готовности отражать силу силой, деятельность деятельностью и хитрость хитростью. Тогда обстоятельства бросают его в места неизвестные, или известные представляются ему в другом уже отношении к обстоятельствам; тут делаются необходимыми верные расчеты, точные предположения, уменье столь редкое пользоваться случаем и мгновением.
Самое малейшее, по видимому, обстоятельство нередко бывает причиной последствий важных: оно препятствует, или помогает отступлению партии, понуждает её отбиваться от опасного натиска, или самой предпринимать успешное нападение, и одним ударом освободиться от грозящей гибели и обратит победу на свою сторону.
Есть хитрости, которые бывают пренебрегаемы по чрезвычайной простоте своей, но которые почти всегда удаются. Надменного партизана можно завести в засаду легче другого, уступив ему несколько раз место и разглашая между жителями, что с ним опасаются входить в дело. Партизана, так сказать, застенчивого, но превосходного в силах, можно пугать частыми ночными нападениями, умножением огней бивака и размещением оного по окружным высотам, полускрытыми движениями на фланги его партии и даже передками телег, которые, будучи выставлены на высоту, с положенными на каждой из них бревнами, обороченными концом к неприятелю, представляются издали орудиями. Позади них, как я уже говорил, становятся каши, коих один фланг скрывается лесом, пригорком или деревней. Над искусным же партизаном нельзя взять превосходства другим образом, как внезапным и, так сказать, отчаянным нападением со стороны, которую полагает он непроходимой. Часто мудрость бывает сбиваема с пути другого рода мудростью, которую глупцы называют сумасбродством. Кто знает, что произойти может, когда после поражения партии, часть отборных казаков ворвется решительно во время сумрака с неожиданной стороны в середину партии победившей и (как то случается обыкновенно) столь же расстроенной, как и побежденная? Каждое годовое время не представляет ли особенные средства к защите и предприятию? Весной – разлитие вод, который ужасая взор, успокаивают неприятеля в рассуждении нечаянного нападения, но через которые однако же всегда можно отыскать броды и воспользоваться его нерадением; летом – густота лесов, осушение рек, за которыми, по привычке, еще все европейские войска берут позиции; осенью – мрачность ночей, туманные дни; зимой – замерзание рек, болот, глубоких и высокобережных ручьев, следы проходящих войск, обыкновенное их расположение около деревень, смежность теплых изб с биваками, увлекающих солдата в деревню и причиняющих по ней рассеяние партии, что производит медленность сбора во время тревоги, одним словом, бесчисленное множество случаев, кои все описать трудно, и для употребления коих с успехом самый даже навык недостаточен.