Но как же меня ломало позвонить! Я боролся с собой неделю. И всю эту неделю напротив меня сидела эта ленивая Пуля и точно так же тупила. Как мне хотелось ей крикнуть: «Эй, это я здесь образованный человек, который в другом городе просто ПОКА не может найти работу по плечу. А ты-то глупая корова, без талантов и опыта!»
Пару раз я вышел на смену в контору, которая устраивает переезды. А потом на мое резюме ответил чахлый, но зато глянцевый бизнес-журнал. Меня наняли писать серию рекламных статей. На протяжении нескольких дней я брал интервью у топ-менеджеров одной нефтяной компании. Не очень большой, впрочем.
Примерно в это время я встретил Соню. Я уверен, что это не просто история про то, как мальчик встречает девочку.
Был свежий май, мы Фэдом в отсутствие его благоверной пили пиво у него на квадрате. Тут он предложил пройтись, и мы двинулись от Пяти углов в сторону Апрашки. У моста Ломоносова мы свернули по Фонтанке вверх, когда нас окликнули.
Я обернулся и увидел девушку. Это она звала нас, стоя у опор моста.
На парапете сидел сгорбленный черный человек. Я и раньше его заметил, когда мы сворачивали, только не обратил особого внимания. Мы подошли ближе и поняли, что мужчина действительно нуждается в помощи. Он был в дым пьян, что-то бессвязно выкрикивал, не мог и не хотел подниматься, но самое главное – у него не было одной ноги. В то время было еще довольно прохладно, поэтому он мог напрочь замерзнуть, останься здесь так.
Тем более даже если бы человек захотел встать и пойти домой, ему бы это не удалось так просто: правой ноги у гражданина не было. Костыли он раскидал в разные стороны, а сам что-то мяукал.
Я начал с ним беседовать и понял, что он едва ли соображает. Тут меня аж передернуло. Я узнал в этом персонаже известного танцора, бывшего участника знаменитой группы, которую для удобства можно было бы назвать «Пелись губы».
– Злобин? – спросил я.
– А кто еще, по-твоему? – гаркнул одноногий.
Мы втроем – я, Фэд и эта девушка – стали расспрашивать, где он живет.
– На улице великого заступника рус-с-с-кого крестьянства, автора поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Понял ты меня, или для тупых на карте показать? – выкатил Злобин на меня глаза.
Я прикинул: весит он, к тому же безногий, едва ли много. Если я взвалю его на плечи, то смогу пронести и до Некрасова. Так мы и попытались сделать. Но я едва смог даже перенести его через улицу. Наша совместная степень опьянения мешала продолжить маршрут в такой комбинации. И главное, я ведь тащил, а он извивался и кряхтел, пока не завизжал мне в ухо.
Я посадил его на пол, и он скомандовал:
– Такси!
Фэд остановил пешку, предварительно узнав, есть ли у Злобина наличность. Таковая имелась, тогда мы погрузили его на заднее сиденье, а сами уселись с двух сторон. Девушка, чуть растерявшись, села спереди.
На Некрасова я стал узнавать у одноногого, в каком конкретно доме он живет. Насилу разобравшись, мы вышли на улицу, я поддерживал бедолагу. Но вдруг он снова заерзал и упал на пол. От машины до парадной он полз, выкрикивая отдельные гласные. Я заметил испуганный взгляд девушки и поспешил объяснить:
– Знаешь группу «Пелись губы»?
– Конечно, – ответила она.
– Нравится?
– Частично.
Тогда я вкратце объяснил. Злобин окончил балетное училище Вагановой еще в конце восьмидесятых. Потом стал танцевать с группой на выступлениях и гастролях, демонстрируя не только изящество и пластику, но и немалое воображение. Дело шло хорошо, наши рокеры как раз стали выезжать за границу. Злобина даже отметили каким-то призом на выступлении в Париже, а сам Рудольф Нуриев пригласил его в балетную труппу парижской оперы. По слухам, у них даже была связь. «И если это так, – думал я – то мне в жизни есть чем гордиться: пока я нес Злобина, его член – член, некогда трахавший самого Нуриева, – терся об меня, пусть и через штаны».
В общем, кончилось все плохо. Злобина выгнали из «Пелись губы» за пьянство. Он долго заливал, пока в начале нулевых по нему не проехался трамвай, навсегда оттяпав ему ногу. Хотя и после этого он тоже заливал. С тех пор этот необыкновенный господин живет где придется, ошивается на концертах и мероприятиях и вообще занимается перманентным самоустранением. При всем рвении ему это удается не особо: зрелищности масса, а эффекта ноль – живее всех живых. Он всегда возрождается из пепла или оттаивает из-под снега, или еще где-нибудь всплывает. Ему находят жилье и восстанавливают документы, ему отдаются молодые женщины, его зовут на перформансы, но он опять умудряется все просрать и разрушить.
Сам герой даже притих, слушая, что я там про него рассказываю. Вдруг он резко оттолкнулся на руках, в воздухе перевернулся на спину, легко приземлился на асфальт и протараторил:
– Ты пиздишь, мой юный друг. Пиздеть – это прекрасное безумие. Когда человек пиздит, то он танцует над всеми вещами. Я – великий танцор! Непреклонна душа моя и светла, как горы в час дополуденный. Во мне столько хаоса, что хоть звездный перинатальный центр открывай! Злобин Борис, к вашим услугам, дама!
Тут он снова резко дернулся и оказался в ногах у девушки. В своем положении он как-то умудрился еще и покланяться ей. Артист.
Потом Злобин, подтянувшись на ручке, открыл дверь в парадную, заполз вовнутрь, извиваясь, поднялся по ступенькам на второй этаж и стал шарить ключом в замочной скважине. Когда я пытался его поднять, он загорланил на весь подъезд.
– Вы дома, мы пойдем, – сказал я как можно более мягко и ненастойчиво.
– Ты – и-ди-от! – гаркнул он.
– Приму как комплимент от вас.
– Да принимай как хочешь! А идиот ты, потому что веришь в людей. Говоришь, люди мне помогали: восстанавливали документы, искали деньги. Где эти деньги? Последний, кто собирал деньги, прикрываясь моим именем, исчез. «Подайте Боре Злобину! Он умирает!» Собрали много и в долларах! Где они? Ты – идиот!
Тут Злобин, чтобы подчеркнуть свое разочарование, сделал жест: прислонившись спиной к стене в парадной, он расставил руки в стороны и немного склонил голову.
Речь возымела эффект. Мы замолчали, переглянулись и, не говоря ни слова, развернулись. Но Злобин вдруг упал к самым ногам девушки и завопил:
– Молю, побудьте со мной! Вы все! Мне так редко удается пообщаться с людьми!
Мы снова переглянулись. Злобин проворно открыл замок и ввалился в квартиру – обычную коммуналку. Мы проникли в его комнату. Он включил свет. Здесь было весьма уютно для человека с его привычками: большая кровать, аккуратные ковры, никакого беспорядка – мило и чисто. Он улегся на кровать и предложил нам чаю. Девушка кивнула, танцор дополз до стола, включил электрочайник, потом достал откуда-то черно-белые фотографии и принялся их ворошить.
На них оказались все эти русские рокеры эпохи палеолита, в числе которых иногда появлялся и он – наш герой, еще даже о двух ногах. Девушка – у нее было доброе, ласковое лицо, по которому иногда все же скользило что-то холодное, – заинтересованно слушала танцора. Злобин, активно жестикулируя, сверкая глазами и брызжа слюной, расходился и иногда срывался на визг. Вдруг дверь в комнату открылась. На пороге показался парень в медицинском халате на голое тело.
– Борис, мы же с вами договорились – никаких гостей, – сказал он, устало оглядывая нас.
Я постарался дружелюбно объяснить, что мы всего лишь помогли инвалиду на улице и больше ничего нам не надо.
– Борис, вам для этой цели был куплен телефон. Вы могли мне позвонить…
Злобин, виновато улыбаясь, полез в карманы брюк. Оттуда он вытащил кучу пластмассок, судя по всему, бывших некогда мобильником.
Пока мы обувались в коридоре, через небольшую щелочку в дверном проеме я слышал, что говорит виноватому Борису его сосед:
– И снова повторяю. Я согласился поселить вас здесь бесплатно только с тем условием, что вы прекратите этот балаган. Если так пойдет и дальше, я выселю вас. Снимайте жилье тогда на свои деньги, вам их собрали более чем достаточно.
– Мне их не дали!
– Борис, прекратите. Вы прекрасно понимаете почему.
Мы вышли на улицу.
– Вот дело какое, – сказала вдруг девушка, – я всегда ценила «Пелись губы» за их дикость. А сегодня у меня такое ощущение, что я столкнулась с этой дикостью как есть. И едва ли это мне понравилось.
Я смотрел на нее и понимал, что теряюсь в складках тонкого плаща, играющего светом редких фонарей.
– Вот некоторые мои друзья очень любят Тома Уэйтса, – продолжила она, – но при этом не подают алкашам на улицах, прям шарахаются от них. Не понимаю такого лицемерия… Хотя, наверное, теперь понимаю.
Фэд расхохотался и уточнил на всякий случай, что он сам алкаш. В таких разговорах мы проводили девушку до Невского, а там посадили на ночной автобус. Она сказала, что живет на Петроградке.
На следующий день меня нашел Андрэ. Он явился на хату со своим приятелем Артемоном, который пришел, чтобы выбить деньги из Левушки. Тот задолжал ему за съем хаты. Я как раз отсыпался после гулянки с Фэдом, когда сквозь сон услышал гнусавый голос своего очкастого знакомого. Он, кажется, был рад меня видеть.
Левушка, оказывается, просто забыл про деньги. Мы покурили на балконе, поели каких-то наггетсов, Андрэ сказал мне, чтобы я собирался. Я быстро собрал шмотки и попрощался с Левушкой и Пулей.
Артемон, хозяин квартиры, при всей его чужеродной наружности – он был большим, грузным, немного татароватым барчуком – оказался своим парнем.
– Бабки не платит, еще и шлюху эту привел! – покачал он головой, когда мы двинулись в сторону метро.
– Шлюху? – почему-то спросил я.
– Конечно. Эта Юлиана – как она нам представилась – шлюха. Мы ее шпехали на пару, а Левка потом влюбился. В ту же ночь предложил ей пожить у него. Денег она не попросит. Вот и живут. Она из Гатчины вроде.
– Она при мне работу искала, – как бы оправдывая Пулю, сказал я Артемону, – в сфере торговли.
– Торговли чем? – серьезно спросил тот.