В деле он уже пятнадцать лет. Все шло путем, но вот теперь, когда все перекочевало в интернет, приходится подстраиваться под нового зрителя. Работы куча, атас как сложно. Не то что раньше. Снял кино, намотал несколько тысяч VHS-кассет и разослал по всему миру. Нет, теперь все куда изощренней.
Приступил к работе я уже на следующий день. Эрик выдал мне жесткий диск с новыми фильмами и архивом закупленных лент. В основном надо было составлять короткие, в несколько предложений, описания. Главная задача – заинтересовать, нет, даже заинтриговать ценителя. Сами они – Эрик и подопечные – не справлялись с этим простым делом. Просто перечислять все позы и виды развлечений в киноленте оказалось плохой практикой. Люди чаще всего кликали на ролики конкурентов, где была в описании история, была фантазия, была мечта.
Я старался делать работу на совесть. Смешнее всего этот текст смотрелся на сайте. Старые, кондовые порноплощадки. Открываешь страницу, и на тебя сыплются вагины, куканы, сиськи, растянутые до размеров шапки-ушанки анальные отверстия. И посреди этого сада земных наслаждений мой текст:
«Она – непорочная крестьянка, он – знатных кровей. Все королевство завидует ее благоухающей молодости, и оттого счастье их так хрупко и нежно. Оклеветанная, она попадает в темницу. Жестокий тиран-тюремщик каждую ночь пользуется ею, как наложницей. Возлюбленный истово жаждет освободить непорочную и потому бесстрашно вплетается в опасную сеть дворцовых интриг. Вожделенное счастье близко, но какой ценой они получат его? Удастся ли ему умчать ее на белом коне в сказочную, райскую страну чистых грез?»
Думаю, сами создатели удивились бы столь вольному прочтению сюжета. Испанский фильм под названием Inocente был снят в дешевых театральных интерьерах, типа, эпоха Возрождения. Сначала бабу трахает тюремщик с кнутом, потом еще какие-то хмыри в капюшонах палачей. Параллельно педиковатый мужик участвует в групповухах. Заканчивалось все, конечно, большой оргией с тюремщиками и придворными. Отдельных сил в постановке фильма стоило совокупление на живом коне.
Я занимался этим примерно месяц. С неделю назад меня попросили прийти в офис, сделал это почему-то Фэд. В мансарде меня встретили Эрик, Лика и, собственно, сам Фэд. Он сидел за столом напротив Ликиного и, по всей видимости, не был здесь гостем. Эрик и Лика быстро попрощались со мной, собрались и ушли.
Только дверь хлопнула, Фэд, потерев нос, сказал:
– Друг, рад тебя видеть! Но новости у меня плохие…
– Фэд, что ты тут делаешь?
Оказалось, что, пока я весь день смотрел второсортную порнуху и пытался придумать к ней описание, Фэд устроился в студию бэкстейдж фотографом. Ему нужно было не только присутствовать на площадке, но и щелкать быт актрис и съемочной группы. Вот мы закончили съемочный день, идем ужинать. Вот нам привезли новый реквизит. Вот у нас кастинг. И так далее. Пока я, созерцая листопад за окном в поисках подходящего бунинского эпитета, работал для того, чтобы нам с Соней на плаву продержаться, Фэд вел своим фотоаппаратом дневник порностудии. Он просто светился от восторга, рассказывая мне об этом.
– Так отчего же новости плохие? Тебе платят опять мало?
– Все устраивает. В том-то и дело…
Он замолчал. Дверь в студию открылась. Здоровенный мужик прошел мимо нас и вышел из мансарды. В руках он нес картонную коробку, доверху груженную резиновыми фаллосами.
– А еще я завел студии аккаунты в социальных сетях, сечешь? – сказал Фэд.
– Не секу, – немного подождав, признался я.
– Все просто. Социальные сети – это способ в наше время сделать бизнес действительно успешным. Я сходил тут на пару семинаров, прочел пару брошюр, просветился немного. Увеличиваем конверсию! Сперва ради эксперимента стал постить фотостудии, а потом раскачалось. Ну сам понимаешь, тема-то благородная для социальных сетей. У нас сейчас там ураган! И это за месяц. Правда, банят иногда за непристойный контент. Но я справился.
– Не видел.
– Ну, – как-то нелепо усмехнулся он.
Мы опять замолчали. Он первый заговорил:
– Лике вот поэтический вечер делаем.
– Поэтический?
– Ну. Со стихами. В Питере по предпродажам полный зал уже. Девяносто мест. Дальше – Москва.
– Фэд, ты о чем?
– Кто-то из поклонников Лики узнал, что она писала стихи. А потом нас одолели – хотим книгу с автографом! Ну мы и решили не упускать возможности раскачать тему. Сам ведь понимаешь, сочетание офигенное – девушка такой редкой профессии, да еще и поэтесса.
– Коля, а что там с нашими новостями? Ты хотел поговорить вроде.
Он снова почесал нос.
– Слушай, вот иногда ищешь, ищешь, и все как-то не находишь. Думаешь: ну, наверное, я не такой. Наверное, причина во мне. И непонятно, в чем причина-то! Вроде руки, там, ноги, голова на местах. Точно такой же, вроде, как все. И умеешь, и можешь не меньше. Но, блин, облом.
– Это я все слышал.
– Ну так вот. А потом находишь вдруг. В один момент – хоп! И – всех этих страданий как не бывало. Вот, в квартиру тут переезжаю. Наконец-то один жить буду.
Тут запищал телефон. Фэд деловито принял звонок, короткими фразами ответил на вопросы из трубки и, закончив разговор, продолжил:
– Я хочу сказать, что всем повезет! Всем! Надо на своем только стоять.
– Коля, почему новости неутешительные у тебя?
Тут мне стало понятно, что я от него таким макаром не добьюсь ничего, поэтому начал сам:
– Ты начал работать с социальными сетями. На сайт пошел трафик, Эрик очень обрадовался, правильно?
– Да, – выдавил Фэд.
– Ну и ты говоришь ему: «Я мог бы заниматься рекламой в интернете. Плюсом к тому, что я делаю».
Фэд пару раз дернул головой и прямо посмотрел на меня. Я продолжил:
– Эрик своего не упустит. Поэтому он сказал, что такой солидный отдел рекламы, состоящий из тебя и меня, ему не нужен. Тог- да ты…
– Сдаюсь, сдаюсь, – хихикнул Фэд, – но ведь эффект есть, понимаешь? Трафик с соцсетей идет. Народ активно смотрит наши фильмы. Это перераспределение затрат. Сокращение диверсификации.
– У тебя какая сейчас должность? – кивнул я на его стол.
– Эрик назначил: «Директор по развитию в интернете».
– Поздравляю, – ответил я.
Фэд полез в ящик стола, покопался там, вынул конверт и протянул мне. Я открыл его и пересчитал купюры. Сумма была чуть больше той, о которой мы говорили с Эриком.
– Там небольшой бонус. За отличную работу, – дергано улыбнулся Фэд.
Я пожал ему руку и пошел.
– Может, хочешь пообедать? Я угощаю, – крикнул он мне вдогонку.
– Прости, мне сегодня еще надо кое-куда успеть, – вполне добродушно ответил я.
– Только ты не пойми неправильно! Повезет всем! – крикнул он, когда я был уже в дверях.
На днях я брел по окраинам и увидел почти знакомое мне место.
Повсюду росла крапива, конопля, борщевик и, как написал бы сибирский народный писатель, «дурнина». На берегу мелкой, жалкой речки стояли старые обрыдлые гаражи. Они со своеобразной грацией оттесняли глянцевые новостройки, нависающие сразу за ними. Архитектурный ансамбль продолжали какие-то офисные здания с супермаркетами на первом этаже, долгострои. Выглядело все это убого только на первый взгляд. На деле же получалось, что полуразложившиеся гаражи из грязного, замызганного кирпича, покрытые ноздреватыми ржавыми листами, окутанные этой самой дурниной, обнялись и что было силы скукожились, чтобы только ядовитый глянец новых домов не поглотил их. А он и не спешил, он в нерешительности замер за пару сотен шагов от гаражных боксов. Видимо, присматривался, а может, боялся испачкаться.
У меня было немного времени, и я завернул ко входу в кооператив. В небольшой будочке, опершись на одну руку, сидел лысоватый дедушка. Сквозь очки он читал маленькую синюю книжку. Я постучал в окошко.
Дедушка глянул на меня, помедлил и спросил:
– «Сможешь ты мне или нет изобразить в виде какого-нибудь шума тоску неясности»?
Тут он поднял книгу и показал мне обложку.
– Если к Егору, то он в Саратове, на гастролях, – сказал сквозь стекло дедуля.
Я кивнул дедушке и пошел дальше. Наверное, я еще увижу Егора, которому удалось в один день слиться с самим собой. Я ведь хожу тут почти каждый день.
Все пророчества суть одинаковы. Гадать можно хоть на чем, был бы только у тебя наготове вопрос. Любая независящая от тебя последовательность знаков может служить замечательным оракулом. Но никто из провидцев никогда не опускался до унизительной процедуры толкования. Никто из них никогда не разжевывал цепочки своих озарений до легонькой кашицы инструкций.
Может быть, институции пророчеств и не было никогда. Просто все в один день договорились поверить, что будущее якобы можно знать. Договорились иметь никогда не написанное пророчество.
Случайные прохожие, слова, трещины на асфальте, книги, погода, действия, собственные галлюцинации – все сойдет для гадания, и, кажется, об этом давно известно.
Но что, если вся моя жизнь и есть одно большое пророчество? Ведь она и состоит исключительно из случайных людей, слов, трещин на асфальте, книг, дождей и знойных дней, действий и, конечно, собственных, моих личных галлюцинаций, которых я никому не отдам. Если это действительно так, то задача по трактовке этого смутного послания просто непосильно сложна. И самое веселое – мне никто никогда не скажет, справился ли я с задачей. Верно ли уразумел то, что было мне послано.
И все же есть повод надеяться на то, что все идет своим чередом. Об этом мне сообщают внезапные сбои, являющиеся в цепочках привычного. Я называю такие штуки швы реальности. Это когда что-то понятное и объяснимое вдруг наползает на другое понятное и объяснимое, или когда эти два пласта максимально разъезжаются, как куски льда во время ледохода.
Озарения эти – коварные вещи. Ими почти никогда нельзя поделиться с другим. Все потому что шов – это ничто. Его нельзя описать, за ним нет чего-то, что было бы облечено в слова. И передать как часть опыта я его тоже не могу.